Хургин В.М. О праве граждан на доступ к информации

Евстигнеева Г.А., Земсков А.И. Новые тенденции в развитии мирового рынка научных публикаций – роль и место библиотек

Бахтурина Т.А. Терминология современных международных принципов каталогизации

Кудрина Е.Л., Гендина Н.И., Колкова Н.И. Две специальности нового государственного образовательного стандарта в вузах культуры и искусства. К постановке проблемы

Зильберборд А.Л., Соболева Л.В. Патентный фонд Астраханской ОНБ – основной информационный ресурс для исследователей и разработчиков

Чеха О.В. Комплектование библиотеки Белгородского университета потребительской кооперации

Подгайченко Р.В. Записки директора библиотеки. (К 85-летию Зональной научной библиотеки Иркутского государственного университета)

ЭКОЛОГИЧЕСКОЕ ПРОСВЕЩЕНИЕ

Бычкова Е.Ф. Итоги и перспективы реализации проекта ГПНТБ России по созданию специализированного информационно-справочного и документального фонда по экологии

Обзор зарубежных веб-сайтов по проблемам экологии. Ч. I

Дискуссионный клуб «Термин»

Васильченко Н.П. Мысли по поводу

БИБЛИОТЕЧНАЯ ЭТИКА

Лукашов И.В. Что профессионально, то и этично

Виноградова Е.Б. В спорах теряется истина

Письмо в редакцию

Обзор журнала «Information Outlook» (2003, Vol. 7, № 6)

Газавэй Л. Архивные материалы и владельцы авторских прав

Клэр Г.С., Харрисон В., Пелицци Т. 12 правил хорошего тона для научно-технических библиотек

Лески Ц. Аутсорсинг как долговременная стратегия

Болжер Л. Подготовиться или пострадать? Планирование последствий катастроф – уменьшение ущерба фондам

Абрам С. Стабильность и сохранность электронных ресурсов и замечательная истинная история Иосифа Флавия

Обзоры. Рецензии

Сукиасян Э.Р. «Эта книга для медленного чтения…»

Коломейчук Е.М. Ценный вклад в развитие информационного и справочно-библиографического обслуживания

НАШИ АВТОРЫ

БИБЛИОТЕЧНАЯ ЭТИКА

УДК 023+17

Лукашов И.В.

Что профессионально, то и этично

Развернувшаяся на страницах сборника «Научные и технические библиотеки» дискуссия о профессиональной этике требует, на мой взгляд, уточнения базовых понятий и исходных постулатов, без чего обсуждение рискует зайти в тупик. Зададимся вопросом: должен ли библиотекарь руководствоваться этическими нормами? Конечно, должен. Только вот нормами какой этики – общечеловеческой или профессиональной? Или и той, и другой? И что делать, если первая противоречит второй?

Ответ на второй вопрос заключается в том, что сама проблема должна быть сформулирована иначе. Этические принципы в сфере своего действия универсальны и для применения не нуждаются в специальной конкретизации. Если библиотекарь руководствуется заповедью Не укради, то он будет следовать ей в любом случае – будь то возможность незаметно стащить товар с прилавка магазина или позаимствовать идеи оппонента в научном споре. В последней ситуации можно использовать термин плагиат, однако изящное оформление ничего не меняет в сути – везде речь идет о воровстве. Следовательно, не существует каких-то особых «этик» – будь то библиотечная, медицинская и т.д.

«Ну что вы, – воскликнет читатель, – а как же клятва Гиппократа? И если автор отрицает библиотечную этику, не снимает ли он с библиотекаря ответственность за соблюдение моральных норм вообще?» Отвечу по порядку.

Во-первых, своды принципов профессиональной деятельности действительно существуют во многих отраслях, и медицина подтверждает этот факт, отрицать который было бы неразумно. Но столь же неразумно именовать данные своды этикой. В самом деле, почему говорится именно о библиотечной этике? Почему бы не провозгласить профессиональное кредо библиотекаря его религией, канонизировав, к примеру, Ранганатана, а его «пять законов» объявить Библиотечным заветом?

Такое предложение способно вызвать смех, но оно иллюстрирует надуманность вопроса о профессиональной этике, поско­льку и этика (мораль), и религия – это разные (и далеко не единственные) формы общественного сознания. Каждая из форм общественного сознания регулирует свои сферы жизни и деятельности человека, и попытки «передела» данных сфер, как будет продемонстрировано далее, чреваты негативными последствиями.

Во-вторых, повторю, никто не снимает с библиотекаря ответственности за соблюдение этических норм, которыми он должен руководствоваться как член данного социума. Однако было бы слишком просто ограничиться констатацией этой прописной истины. Проблема заключается в том, что нормы этики при всей их универсальности действуют только в своей сфере и не дают ответа на вопросы о том, как действовать в других областях.

Поясню этот тезис на примерах из врачебной практики, раз заговорили о медицине. Представим следующую ситуацию: врач принимает роды, которые проходят с осложнениями, и встает дилемма, кому сохранить жизнь – матери или ребенку (третьего не дано). С позиций этики сама постановка вопроса кощунственна, поскольку приходится выбирать не между добром и злом (именно такой выбор и регулируется в конечном счете моралью), а из двух зол. Или другая задача: кому в первую очередь должен оказать помощь врач полевого госпиталя в условиях военных действий и крайней ограниченности ресурсов – тем, кто ранен легко, или тем, у кого ранения тяжелые? С этических позиций – и тем, и другим. Или, на худой конец, тем, кто ранен тяжело и рискует в любой момент умереть. К сожалению, профессиональный долг военного врача диктует ему иное – сначала помочь бойцам, которые ранены легко и, следовательно, могут быть быстро вылечены и вновь отправлены на передовую.

В-третьих, следует признать, что специалист (будь то медик или библиотекарь) в своей деятельности руководствуется не только нормами этики, но и профессиональным кредо. И если это кредо не входит в сферу морали, то в какую из форм общественного сознания необходимо его включить? На мой взгляд, своды принципов профессиональной деятельности относятся к обыденному сознанию.

Обыденное сознание долгое время не принималось философией всерьез. Оно традиционно противопоставлялось сознанию научному (точнее сказать, естественной науке) и сводилось к предрассудкам или, в лучшем случае, к обычной «житейской мудрости». Однако с развитием социальных и технических наук и исследуемых ими сфер деятельности выяснилось, что существуют и нуждаются в изучении огромные пласты профессиональных вненаучных знаний, отнюдь не примитивных (например, [1]). Примерами служат строительные нормы или, применительно к нашей отрасли, технологические библиотечные знания (более подробно см. [2]).

Подобные знания существуют в форме описаний или предписаний, и именно нормативный характер принципов профессиональной деятельности привел к тому, что из-за внешней схожести с этическими нормами их стали именовать профессиональной этикой. Однако наука анализирует не форму, а суть явлений, и с этой точки зрения выражение библиотечная (медицинская и т.д.) этика терминологически некорректно.

«Что ж, – заметит проницательный читатель, – предположим, что возникают ситуации, не подлежащие регулированию этическими нормами, и в этом случае специалисты должны руководствоваться профессиональным кредо. Но не станет ли тогда автор адвокатом дьявола (пусть и профессионала в своем деле) и не будет ли он оправдывать, к примеру, врачей фашистских концлагерей, которым трудно отказать в профессионализме – как трудно не признать и антигуманный характер проводившихся ими опытов над заключенными?»

Вновь отвечу по порядку. Замечу, что деятельность адвокатов, защищавших обвиняемых на Нюрнбергском процессе, не укладывалась в нормы этики: судили-то ведь величайших извергов, и не защищать их надо было, а сразу казнить. Но, напомню, часть обвиняемых суд оправдал. Следовательно, адвокаты, выполнявшие свой долг (пусть и расходившийся на первый взгляд с этикой), действовали правильно и – что немаловажно для темы статьи – чрезвычайно профессионально.

Теперь о врачах концлагерей. Если рассматривать их действия с медицинской точки зрения, то значительная часть данных «опытов» проводилась не в интересах медицины, а для подтверждения постулатов фашистской идеологии (в частности теории «расового превосходства»). И здесь, во-первых, мы имеем дело с попытками подменить одну форму общественного сознания (профессиональное кредо) другой (идеологией). Во-вторых, из данной констатации следует, что опыты фашистских врачей входили в противоречие с профессиональным кредо, которое, таким образом, не могло использоваться для оправдания их деятельности и уступало место другим нормам (в том числе морали и права).

«И все же часть опытов носила научный характер, – снова вступит в спор читатель. – Например, заключенных подвергали воздействию низких температур, чтобы выяснить устойчивость человеческого организма к морозу. Как оценивать такие эксперименты?»

Да так же. Здесь вновь налицо замена профессионального кредо другой формой общественного сознания (только на сей раз научной, что, впрочем, не меняет сути). Врачи должны были выполнять профессиональный долг, т.е. по меньшей мере не усугублять страдания пациентов, и, если это требование входило в противоречие с научными интересами, жертвовать этими интересами, а не жизнями заключенных.

Итак, констатирую, что в ситуациях, которые не поддаются решению с по­зиций морали, библиотекарь должен руководствоваться сводом профессиональных норм и правил, и тогда оценивать действия библиотекаря надлежит именно по тому, насколько они отвечают профессиональному кредо, а не этическим принципам. Иными словами, что профессионально, то и этично (но не наоборот). И это – еще один аргумент, чтобы отказаться от терминологически некорректного выражения профессиональная этика: в лучшем случае оно означает «масло масляное», а в худшем – подобно «осетрине второй свежести», так как может служить попыткам оправдать отступление от универсальных норм морали спецификой той или иной сферы деятельности.

«Ладно, – вздохнет читатель. – Пусть не профессиональная этика, а про­фессиональное кредо как разновидность обыденного сознания. Но библиотекарю-то что с этих изысков? Должен он, скажем, включать в фонд «Майн кампф» Гитлера или нет? И как должна решаться сама эта проблема – с позиций этики или с позиций профессионального кредо?»

На мой взгляд, верно последнее предположение, т.е. данный вопрос является профессиональным. С точки зрения этики вопроса как такового не существует: упомянутому произведению нет места не то что в библиотечном фонде, а вообще на земле. Исходя же из признания мемориальной функции библиотеки, «Майн кампф» надлежит сохранить в библиотечном фонде.

Однако это только часть ответа, причем не самая трудная. Поскольку вопрос носит конкретный характер, решение его тоже должно быть детализированным, и здесь на помощь приходит сформулированный Ю.Н. Столяровым тезис: нормы профессионального кредо библиотекаря следует дифференцировать с учетом типа библиотеки и контингента ее пользователей [3].

Применительно к рассматриваемой ситуации логично предположить, что круг читателей «Майн кампф», ознакомление которых с этим произведением можно признать правомерным, ограничивается узким кругом специалистов – изучающими соответствующий период историками, философами, возможно, психиатрами и т.п. Это в свою очередь означает, что данному произведению место в фонде не массовой библиотеки, а одной из крупнейших библиотек (например РГБ), причем в фонде, доступ к которому ограничен и предоставляется по заявкам организаций и/или профессиональных объединений ученых и т. д.

Читатель сразу же обвинит автора в попытках возродить «спецхран» и покуситься на святое – «неотъемлемое право личности на свободный доступ к информации». Однако вынужден огорчить уважаемого читателя: здесь он снова наступает на те же грабли и пытается подменить одну форму общественного сознания другой. Налицо стремление регулировать нормами профессионального кодекса ситуацию, которая входит в компетенцию иной формы общественного сознания – а именно права (прошу прощения за невольный каламбур).

Сторонникам «свободного доступа к информации» приходится советовать перечитать Федеральный закон «Об информации, информатизации и защите информации», который гласит: «Государственные информационные ресурсы Российской Федерации являются открытыми и общедоступными. Исключение составляет документированная информация, отнесенная законом к категории ограниченного доступа» (ст. 10). В соответствии с этим же нормативным актом «защите подлежит любая документированная информация, неправомерное обращение с которой может нанести ущерб ее собственнику, владельцу, пользователю и иному лицу» (ст. 21). Поскольку содержание «Майн кампф» может быть использовано, к примеру, для разжигания расовой и национальной розни и, следовательно, нанести ущерб, доступ к этому произведению необходимо ограничить.

Здесь можно сослаться на систему защиты информации, содержащей сведения, составляющие государственную тайну. Государство весьма последовательно оберегает эту информацию (достаточно упомянуть, что на момент написания статьи государственная тайна – единственная, охраняемая специальным законом; тогда как до принятия закона о защите персональных данных о гражданах у наших законодателей руки не доходят уже девять лет). Доступ к документам, содержащим указанную информацию, регулируется Законом РФ «О государственной тайне», инструкциями ФСБ и других ведомств; в соответствии с этими правовыми актами действуют и библиотеки, фонд которых включает документы с грифами «секретно» и «совершенно секретно».

Теперь представим следующую ситуацию: работники упомянутых библиотек вознамерятся реализовать «неотъемлемое право личности на свободный доступ к информации» и откроют доступ к указанным документам всем желающим. Торжество демократии? Конечно! Говоря словами Пушкина, «свобода вас встретит радостно у входа». Только вот облачена эта свобода будет в форму сотрудников пограничной службы, ведь лицам, ознакомившимся со сведениями, составляющими государственную тайну, может быть запрещен выезд за рубеж на определенное законом время.

Защищать уважаемого читателя, попади он в подобную ситуацию, сторонники «неотъемлемого права личности на свободный доступ к информации» вряд ли станут: они же свою задачу полностью выполнили. А то, что «свободный доступ» может противоречить не только правам остальных людей, но и ограничивать другие свободы данной личности, – проблемы самой личности.

Упомянуть о необходимости регулирования деятельности библиотекаря не только принципами профессионального кредо, но и нормами права тем более уместно, что действующие законы позволяют, к примеру, решить еще одну проблему, затронутую Ю.Н. Столяровым в ходе обсуждения библиотечной этики. Речь идет об использовании диссертаций, включаемых в библиотечный фонд, и возможности нарушения прав их авторов [4].

По мнению Ю.Н. Столярова, отсутствие на диссертациях и авторефератах знака охраны авторского права (в обиходе именуемого копирайтом) лишает авторов этих произведений права владеть и распоряжаться результатами их научного труда, что создает предпосылки для бесконтрольного и не наказуемого в судебном порядке использования материалов диссертаций другими людьми. Выход видится в «резком ужесточении правил предоставления диссертаций читателям» – т. е., используя терминологию, принятую в Федеральном законе «Об информации…», в отнесении диссертаций к информационным ресурсам ограниченного доступа.

Ю.Н. Столяров справедливо задается вопросом о том, почему на авторефератах и диссертациях не ставится знак охраны авторского права. Констатация того факта, что эти документы выпускаются «на правах рукописи», не дает убедительного ответа, так как Закон РФ «Об авторском праве и смежных правах» распространяет авторское право в том числе на рукопись и машинопись (ст. 6). Если простановка знака охраны авторского права противоречит ведомственным инструкциям ВАК, то эти инструкции нуждаются в изменении, поскольку входят в противоречие с закрепленным законом (т.е. нормативным актом с более высоким статусом) правом авторства. Но скорее всего данный знак не ставится просто в силу привычки, от которой соискателям ученой степени необходимо отказаться – и чем быстрее, тем лучше.

Однако сложно согласиться с утверждением, что отсутствие на диссертациях знака охраны авторского права снимает ответственность с плагиаторов и «суд… исковое заявление обворованного автора скорее всего не примет». Согласно ст. 9 упомянутого Закона «авторское право на произведение науки, литературы и искусства возникает в силу факта его создания. Для возникновения и осуществления авторского права не требуется регистрации произведения, иного специального оформления произведения или соблюдения каких-либо формальностей. Обладатель исключительных авторских прав для оповещения о своих правах вправе (выделено мной. – И.Л.) использовать знак охраны авторского права».

Таким образом, норма закона, регулирующая использование знака охраны авторского права, носит характер дозволения, но не требования: автор может (но не обязан) применять этот знак, и его отсутствие не ведет к поражению автора в правах. Следовательно, суд как раз должен принять к рассмотрению заявление обворованного автора и, если вина плагиатора установлена, обязать последнего возместить пострадавшему моральный и материальный ущерб.

Данный вывод можно подтвердить и доказательством «от противного». Предположим, некто перепишет от руки «Войну и мир», проставит на каждой странице знак охраны своего авторского права и на этом основании будет требовать выплаты гонорара от многочисленных издателей упомянутого шедевра. С юридической точки зрения подобные требования ничтожны, поскольку знак охраны авторского права лишь оповещает об этом праве, но не порождает его.

Построение барьеров на пути читателей диссертаций вряд ли остановит плагиатора. При желании он сможет почерпнуть необходимую ему информацию из других, полностью открытых публикаций потенциальной «жертвы» (Ю.Н. Столяров сам признаёт, что именно они находятся на гребне научной волны). Однако в этом случае факт плагиата будет доказать легко, предъявив суду соответствующие печатные источники. А вот с диссертациями, существующими «на правах рукописи» в единичных экземплярах, дело обстоит сложнее.

Для устранения вероятных коллизий можно было бы использовать модель, принятую в отношении литературных произведений и позволяющую достаточно просто решать вопросы об их авторстве. Речь идет о депонировании литературных произведений в Российском авторском обществе (РАО) с выдачей соответствующего свидетельства. При появлении у произведения нескольких «альтернативных» отцов их спор должен решаться в пользу того, кто первым заручился свидетельством своего авторства у независимой третьей стороны (в данном случае – РАО).

Предпосылки для применения описанной модели для защиты авторских прав диссертантов уже существуют. Имеется в виду практика обязательной сдачи диссертации и автореферата в РГБ или ГЦНМБ. Ее Ю.Н. Столяров тоже относит к «воровству», поскольку диссертант предоставляет библиотекам указанные произведения бесплатно. На мой взгляд, отменять данную прак­тику не нужно, следует дополнить ее выдачей диссертанту соответствующего свидетельства, которое должно иметь ту же силу, что и свидетельство РАО. Тогда уже и диссертант извлекал бы пользу от предоставления своих работ библиотеке, что было бы ему выгоднее, чем прибегать к помощи того же Российского авторского общества (ведь не запрещено депонировать диссертацию и в РАО, которое, заметим, оказывает свои услуги отнюдь не безвозмездно).

Вызывает возражения идея Ю.Н. Столярова взимать в пользу автора диссертации плату с тех, кто обращается к этому произведению.

Во-первых, если идти до конца, то следовало бы требовать плату и за обращения к другим публикациям диссертанта. (При внешней абсурдности подобного предложения у него есть сторонники – прежде всего среди менеджеров фирм, специализирующихся на выпуске электронных изданий и соответствующего программного обеспечения. Эти специалисты последовательно отстаивают тезис «один экземпляр документа – один пользователь», и, если их точка зрения восторжествует, придется платить не только за обращения к прочим документам, вышедшим из-под пера данного автора, но даже за чтение других экземпляров данного произведения. Реализуя свои идеи, издатели электронных документов применяют изощренные методы защиты документов от несанкционированного копирования и распространения. К примеру, недавний скандал с задержанием в США российского программиста Дмитрия Склярова как раз и был связан с тем, что он разработал эффективные методы взлома подобной защиты.) В этом случае я бы разорился на отчислениях одному только Ю.Н. Столярову и потому вновь обращаюсь к Закону «Об авторском праве и смежных правах». Он допускает такую форму использования произведения без выплаты авторского вознаграждения (но с обязательным указанием имени автора и источника заимствования), как «цитирование… в научных… целях из правомерно обнародованных произведений в объеме, оправданном целью цитирования» (ст. 19).

Во-вторых, Ю.Н. Столяров спорит еще и сам с собой: он не против выплаты вознаграждения авторам диссертаций за обращение к «бумажным» версиям этих произведений, но негативно оценивает предложение взимать плату за предоставление доступа к тем же диссертациям в онлайновом режиме, именуя это «эксплуатацией безнаказанности научного воровства» [4, с. 88].

Ю.Н. Столяров осуждает саму идею реализуемого РГБ онлайнового доступа к электронным версиям диссертаций, поскольку она опять-таки может привести к «безграничной свободе пользования плодами чужого труда». Ведь плагиатору даже не понадобится корпеть в читальном зале, переписывая чужие работы: достаточно будет скомпоновать полученные через Интернет файлы.

Что ж, снова разберемся с выдвинутыми тезисами по порядку. Плату за онлайновый доступ к диссертациям с пользователей данной услуги, на мой взгляд, взимать придется – хотя бы потому, что РГБ несет расходы на оцифровку диссертаций, поддержку каналов связи и т.д., которые, вероятно, не предусмотрены сметой финансирования РГБ из госбюджета. Вместе с тем не только пользователи должны платить библиотеке, но и библиотека должна расплачиваться с диссертантами, что полностью соответствует Закону «Об авторском праве и смежных правах». Речь ведь идет уже не о цитировании, а о реализации имущественного права автора на распространение его произведения.

Типовой авторский договор, предлагаемый РГБ желающим предоставить этой библиотеке свою диссертацию (автореферат) в электронном виде, содержит обязательство РГБ отчислять диссертанту «10%, от суммы, вырученной от продажи электронных копий (упомянутых произведений. – И.Л.) по безналичному расчету» [5]. Но этот пункт вызывает новые вопросы.

Почему именно 10 %, а не 15 или 25? Почему отчисления производятся только с сумм, поступивших по безналичному расчету? А если пользователь расплатится наличными, они будут оприходованы благодарными получателями по правилам «черной» бухгалтерии? Наконец (и это самое главное), каковы механизмы контроля автора за деятельностью РГБ по эксплуатации его произведения и обеспечения «прозрачности» расчетов? Впрочем, на последний вопрос ответить можно сразу: никаких таких механизмов типовой договор не предусматривает.

Тем не менее желающие предоставлять РГБ электронные копии своих трудов находятся и можно предположить, что ими движет прежде всего стремление весомо заявить о себе в виртуальном пространстве – пусть и в ущерб потенциальной выгоде. С юридической точки зрения придраться здесь не к чему: договор подписывается по взаимному согласию сторон, и никто не может запретить диссертанту распорядиться своими правами так, как предусмотрено в договоре. Но неприятный осадок от подобного старта электронной коммерции в библиотечном деле остается, и в этом контексте нельзя не согласиться с негативной эмоциональной оценкой подобной практики Ю.Н. Столяровым.

Что же касается возможности бесконтрольного использования материалов диссертаций (чего опасается Ю.Н. Столяров) и заявлений адептов оцифровки о том, что подобное использование исключено, то здесь налицо наличие передержек у обеих сторон.

Во-первых, как уже отмечалось, ничто не мешает плагиатору использовать «бумажную» версию диссертации, равно как и другие труды ее автора – было бы терпение и время.

Во-вторых, задача защитить содержимое электронного документа от несанкционированного копирования вполне реализуема: читать электронный документ на экране монитора в этом случае будет можно, а вот, скажем, копировать в буфер обмена для последующей вставки в другой документ – нельзя.

В-третьих, подчеркну, что данный механизм обеспечивает защиту именного электронного документа: если пользователь сохранил его на жестком диске своего компьютера, а потом распечатал, то ни о какой защите говорить нельзя (бумажную версию можно снова перепечатать, отсканировать и т.д.). Но здесь мы сталкиваемся уже с тем, что при переносе информации с одного носителя на другой документ утрачивает некоторые свои свойства (в данном случае – защищенность). Следовательно, сотрудникам РГБ, рекламирующим новую услугу, нужно быть более точными в терминологии и гарантировать только то, что они реально способны обеспечить, – защиту электронного документа, а не возможность в принципе пресечь бесконтрольное использование его содержания.

Позволительно констатировать, что библиотекарь в своей деятельности руководствуется целым рядом форм общественного сознания – моралью (этикой), законами (правом), профессиональным кредо (обыденным сознанием) и т.д. Материалы дискуссии по библиотечной этике подтверждают этот вывод, поскольку, как было продемонстрировано, выходят далеко за пределы сугубо этических проблем. На мой взгляд, обсуждение «параллельных» тем целесообразно вынести в другие разделы сборника (посвященные, например, библиотечному законодательству), а в данной дискуссии сосредоточиться именно на выработке свода профессиональных принципов, соответствующим образом изменив название рубрики. В качестве одного из возможных вариантов предлагаю следующий: Профессиональное кредо библиотекаря.

Список литературы

1. Назарова О.Н. Научное и вненаучное социальное познание и его связь с философией и общественной практикой // Научные и вненаучные формы в социальном познании. М., 1984. С. 15–29.

2. Пилко И.С. Библиотечная технология. Общий курс: Учеб. пособие. Кемерово, 2000. 178 с.

3. Столяров Ю.Н. Размышления по поводу этического кодекса библиотекаря // Науч. и техн. б-ки. 2001. № 12. С. 48–61.

4. Столяров Ю.Н. О бедном ученом замолвите слово // Там же. 2003. № 7. С. 85–88.

5. http://195.178.214.150/text/pub/10_4.doc

От редколлегии. Уважаемые читатели, обратите внимание на предложение И.В. Лукашова. Нам название рубрики – «Профессиональное кредо библиотекаря» – понравилось и кажется очень подходящим для дискуссии. Слово за вами!