ДИСКУССИОННЫЙ
КЛУБ
УДК 02
Добровольский В.В.
МГУКИ
Грустные результаты
беспредметной дискуссии
(по
поводу публикаций Ю.Н. Столярова
в сборнике «Научные и технические
библиотеки», 2004, № 4)
В тезисах Девятой международной
конференции «Библиотечное дело–2004» (Сб.
тезисов, с. 205–206) автор этих строк выразил
намерение не вступать более в
беспредметную дискуссию по поводу попыток
переименования вузовского курса «Документоведение»
в «Документологию». Однако, казалось бы,
затухшая естественным путем полемика
вспыхнула с новой, увы, негативной силой в
связи с опубликованием двух материалов,
написанных неутомимым пером уважаемого
оппонента – Ю.Н. Столярова. Первая
публикация – повтор тезисов доклада,
представленного на Конференции «Крым – 2003»
(секция «Библиотечные кадры, профессия,
образование»), вторая – так называемый
аналитический обзор выступлений на секции
«Библиотековедение, библиографоведение и
книговедение» той же конференции.
Среди
коротких и, на мой взгляд, не всегда
объективных замечаний по поводу
прочитанных докладов особое место в обзоре
занимает «уничтожающий» разбор самого
короткого из выступлений – В.В.
Добровольского. За исключением правильного,
дословного изложения основного (и
действительно единственного) тезиса, мои
высказывания были искажены до
неузнаваемости, доведены до абсурда. К
великому сожалению, это происходит уже не в
первый раз, поэтому, видимо, пришло время
полно и однозначно заявить о своей позиции.
Скажу сразу,
мне эта дискуссия представляется с научной
точки зрения – беспредметной, с
практической стороны – ненужной, с
этической – морально ущербной.
Полемизировать с корифеем
библиотечной науки и сложно и опасно.
Сложно потому, что приходится
противостоять мощному волевому напору,
огромной работоспособности, искусно
сконструированной аргументации, отличному
владению формальной логикой, блестящему
выполнению приема подмены понятия. А опасно
– из-за уничтожающего тона критики.
Теперь о сути дискуссии. Она
выступает внешним проявлением давних
попыток «разобраться» с книговедением. Чем
вызвано такое отношение, трудно сказать.
Предложения наладить сотрудничество на
словах принимались, а на деле постоянно
применялась тактика «троянского коня»,
результатом которой становилась потеря
книговедением одной позиции за другой,
причем не научной, а организационно-административной.
Однако книговеды всегда были настолько
тактичны и демократичны в ведении
дискуссий, что без всяких ограничений
позволяли грозному визави использовать и
свою основную трибуну – научный сборник «Книга:
Исследования и материалы», введя его даже в
редакционную коллегию. Я не знаю ни одного
выступления книговедов против
документоведения как науки. Развивайтесь
на здоровье. Но если «классические»
документоведы не позволяли и не позволяют
себе диктовать, как надо развиваться другим
наукам, то документологи ведут себя как
птенец кукушки в чужом гнезде.
Ситуация обострилась после
введения в учебные планы вузов культуры
курса «Документоведение» вместо курса «Книговедение
и история книги». Последний в несколько
усеченном варианте включен в качестве
основной составляющей в документоведение.
Решение буквально «продавлено» группой
единомышленников, вдохновителем которой
был мой уважаемый оппонент. Но это далеко не
последний шаг. Мирное сосуществование
документоведения и книговедения вскоре
нарушилось появлением на образовательном
горизонте новой, ранее неизвестной
дисциплины – документологии,
со щитом которой была предпринята
активнейшая экспансия во все сферы,
разрабатываемые книговедением. Сама книга
стала рассматриваться лишь как вид
документа, занимающий на
словах основное место, а на деле
низведенный на общий нивелированный
уровень, который включает логически
бесконечный ряд
документов от книги до трамвайного билета.
Все они входят на равных правах в
классификацию, все описываются. Где взять
учебное время для книги?
Практический образчик
подобного подхода демонстрируется в
программах Высших библиотечных курсов, а
также в деятельности кафедры,
возглавляемой мэтром. Документология
вначале была добавлена к «классическому»
документоведению по учебной специальности
«Документоведение и документационное
обеспечение управления». Но здесь замена
документоведения документологией
невозможна нормативно, по стандарту
высшего профессионального образования,
поэтому стали предприниматься настойчивые,
удивительно разнообразные попытки
внедрения документологии в учебные планы
специальности «Библиотечно-информационная
деятельность», законодателем мод в которой
являются вузы культуры.
Экспансия документологии
захватила и послевузовское образование. В
проекте программы кандидатского минимума
по научной специальности 05.25.03 «Библиотековедение,
библиографоведение и книговедение» (основным
разработчиком которой был Ю.Н. Столяров)
документология появляется в виртуальном
качестве общепризнанного феномена, а
книговедение решительно обозначается как
часть документологии. Столь беспардонное
протаскивание документологии, полное
игнорирование интересов и возражений
представителей других наук просто удивляет.
Уважаемый партнер признает только
собственные правила игры. В его исполнении
документология представляется наукой наук,
а остальные научные дисциплины – слабо
плодоносящими боковыми ветвями могучего
документологического древа. Такое уже было
в истории со многими науками, начиная с
философии, и ни к чему хорошему это не
приводило.
В последнее время уважаемый
оппонент активно пытается представить
книговедов как ярых противников документа.
Поэтому хочу еще раз подчеркнуть: документ (и
документоведение) – состоявшийся феномен
современного общества, но нельзя до
бесконечности расширять его объем,
повышать категориальность, делать из него
фетиш, каленым железом выжигая при этом
инакомыслие.
Далее перейду к ответам на
вопросы, поставленные в публикациях
уважаемого оппонента. Начну с более ранней
из них – тезисов доклада на Международной
конференции «Крым–2003».
На Седьмую международную
конференцию «Библиотечное дело – 2002» я
подготовил небольшие тезисы (Сб. тезисов, с.
88), в которых в мягкой форме ставилась под
сомнение необходимость срочного
переименования вузовского курса «Документоведение»
в «Документологию». Оппонент утверждает,
что в Трудах Конференции «Крым–2003» (т. 1, с.
379–381) и сборнике «Научные и технические
библиотеки» (2004, № 4) им дан убедительный
ответ. Мне он показался малоубедительным по
содержанию, жестким, а местами просто
некорректным по форме.
По большому счету данная
дискуссия вообще не имеет научного смысла,
так как наука конвенциональна и содержание
многих научных понятий определяется
простым мировым соглашением. Резкие
вибрации дискуссии вызваны сугубо
прагматическими причинами, а конкретно –
давним стремлением оппонента включить
книговедение в состав документологии (так
как в документоведение книговедение не
вписывается), заключить книговедческое
вольнодумство в железные теоретико-схоластические
рамки документных построений. История
знает массу примеров, когда науки и
соответствующие им учебные дисциплины
имеют одинаковое название, но разное
содержание. Однако это не мешает
развиваться каждому из направлений. Такова
моя позиция, так сказать, по-крупному. А
сейчас в соответствии с анализируемым
текстом остановлюсь на некоторых
утверждениях другой стороны, вызвавших
определенный внутренний резонанс.
1. Существование
двух документоведений: «узкого» (РГГУ) и «широкого»
(МГУКИ) – было бы в целом приемлемо, если бы
они не столкнулись на библиотечно-информационном
факультете в одной аудитории.
Непонятно, каким образом они
могли столкнуться, если документоведение
для студентов специальности «Библиотечно-информационная
деятельность» читают преподаватели
кафедры книговедения в соответствии со
стандартом этой специальности, а
документоведение для документоведов –
преподаватели кафедры мэтра, исходя из
требований совсем другого по всем позициям
стандарта для специальности «Документоведение
и документационное обеспечение управления».
Это обычная вузовская практика: есть
история для историков, физиков, инженеров. У
этих курсов разные объем, содержание и
глубина.
2. «Чистые»
документоведы (РГГУ) быстро согласились с
сосуществованием документологии, но не
удается найти общий язык с ближайшими
коллегами – библиотековедами,
библиографоведами, книговедами.
Это совершенно не удивительно,
так как им, «чистым» документоведам,
глубоко безразличны наши «местные игрища»,
которые ни в малейшей степени не
затрагивают их интересы. А вот с ближайшими
коллегами все наоборот: зная характер
коллег по цеху, они вынуждены быть
осторожными.
3. Автор
этих строк своими возражениями выступает
против усиления фундаментальности
университетского образования, стремится
культивировать его убожество.
Такое утверждение более похоже
на первичный эмоциональный отклик, чем на
аргументированное умозаключение. Но
хлестко. Фундаментальность
университетского образования определяется
не степенью концентрации специальных
теоретических курсов, а универсальностью
образования, разумным сочетанием теории и
практики, реализацией в обучении новых
парадигм окружающей реальности. (См., в
частности, мои тезисы: Труды Конференции «Крым–2003»,
т. 1, с. 376–377).
4. Кафедра
книговедения должна отвечать на
библиотечном факультете за все, что связано
с общей теорией документа и не может
существовать с названием, не отвечающим
названию читаемой дисциплины.
Общая теория документа
развивается в целом ряде научных дисциплин,
и одна кафедра не может и не должна в
принципе брать на себя ответственность за
ее развитие. По кафедре книговедения на
различных факультетах МГУКИ читается около
20 учебных дисциплин, в том числе «Книговедение
и история книги», «Менеджмент и маркетинг в
книжном деле», «Дизайн книги», «Редактирование»,
«Журналистика» и другие, далеко выходящие
за пределы общей теории документа. Называть
кафедру по одному из читаемых курсов,
значит полностью отказаться от ее сущности
– книги и книжного дела. Зачем? Потому, что
этого кому-то очень хочется? Думаю, критикам
следует разобраться прежде всего с
собственными делами. Название смежной
кафедры далеко не полностью отражает сферы
ее деятельности, документологические дела
заслонили актуальные вопросы
библиотечного фондоведения, соседние
кафедры сетуют, что у них отобрали учебные
курсы и др. Книговеды этих вопросов не
поднимают, разумно полагая, что в чужой
учебной епархии разберутся без них.
Сложнее дать ответы на
вопросы аналитического обзора: не за что
зацепиться мыслью. Это было мое второе
выступление на Конференции «Крым–2003». Хотя
председатель секции и благодарен мне за
лапидарность доклада и сохранение
графика работы секции, но я, к сожалению, не
смогу ответить ему взаимностью. После
словесной разминки на секции, посвященной
библиотечному образованию, мы должны были
скрестить шпаги на секции «Библиотековедение,
библиографоведение и книговедение»,
которая проходила на следующий день. Не
получилось. На секции было заявлено около 15
докладов, из них два (!) самого председателя,
прочитанные в числе первых. Некоторые
докладчики, включая председателя, нарушали
регламент выступления. Действия
председателя мне представляются не совсем
корректными. (В чем меня поддержали многие
участники заседания секции.) Я выступал
предпоследним, а лимит времени был уже
исчерпан, поэтому пришлось ограничиться
одним тезисом и ответами на вопросы,
которые представлены в обзоре в виде речи
шизофреника в период частичного
просветления. Поэтому остановлюсь на
главном из сказанного мною.
1. Книга – документ, но только в
определенной системе отношений. Это
повторено несколько раз. Непонятно, почему
в обзоре не прозвучала эта мысль –
важнейшая для пояснения моего понимания
проблемы соотношения книги и документа.
2. Книговедение и
документоведение (документология) – науки
перекрещивающиеся. У них различные объект и
предмет. Попытки включить книговедение в
документоведение, а тем более
документологию, ненаучны.
3. Термин документ
вполне уместен как обобщающая лексическая
единица, чтобы избежать длинного
перечисления: книга, журнал, газета,
листовка, буклет и т.д. Однако в конкретных
исследованиях следует оперировать конкретными
понятиями. В противном случае в дипломной
работе, посвященной деятельности детской
библиотеки небольшого города, будет
употреблен термин документооборот,
хотя кроме оборота книг там ничего нет; «чистый»
книгообмен между библиотеками в 1920–1930-е гг.
будет назван современным термином документообмен,
употреблявшимся тогда исключительно в
научно-техническом сотрудничестве (схемы,
чертежи, технические условия и т.д.).
Благодаря усилиям определенной группы
ученых настойчиво штампуется в умах:
документ – это ново, свежо и актуально,
книга – архаично и убого.
Для уважаемого оппонента вообще
характерно введение критической массы
новых терминов, необходимость которых
вызывает сомнение. Достается всем наукам, в
том числе библиотековедению: экстремальное
библиотековедение, частное, особенное и т.д.
4. Несчетно раз повторяемый
довод, что «Война и мир» – не книга, а
произведение, показывает упорное
игнорирование тех особенных частей книги и
книговедения, которые никак не
укладываются в документологию: поэтика и
эстетика книги, искусство художественного
оформления и полиграфического исполнения и
т.д. Содержание книги значительно богаче
содержания произведения. Чтобы понять это,
достаточно внимательно почитать труды,
например В.А. Фаворского и В.Н. Ляхова.
«Война и мир» никогда бы не были
теми «Войной и миром», которые знает весь
цивилизованный мир, если бы они оставались
произведением, не стали бы книгой.
Произведение можно представить и в
журнальном и газетном варианте. Но …
почувствуйте разницу. Наконец, вряд ли
можно считать «Роман-газету» газетой.
Немного о теории с позиций
науковедения. Нашего уважаемого оппонента
похоже полностью поглотила идея глобальных
теоретических построений. Они очень важны
для первоначального этапа изучения
проблемы. Так, безусловным прорывом в
понимании феномена библиотека
явилась теория четырех элементов (компонентов).
Однако в теоретическом знании следующим
шагом идет восхождение от абстрактного к
конкретному. За первым уверенным шагом по
структуре библиотеки логически должны были
последовать столь же прорывные научные
решения как минимум по функциям. А иначе
получилось, что специальная библиотечная
теория имеет всеобщее применение, так как
четыре элемента имеют множество объектов
от бани до космодрома. Любая монополия,
говорили классики и не только марксизма-ленинизма,
ведет к стагнации. Все это относится и к
науке.
Глобальные теории решают
проблему на глобальном уровне. Они имеют
почти нулевой перенос на конкретные
проблемы. Всеобщий философский закон
единства и борьбы противоположностей лежит
в основе взаимоотношений супругов, но что
это дает для конкретной жизни?
Теоретические построения документологии
также имеют очень немного значения для
книговедения. Выражаясь техническим языком,
разрешительная способность документологии
недостаточна для решения проблем
книговедения. Вы пробовали измерить
метровой линейкой сантиметровый объект?
Что у вас получится? Войти в состав науки,
которая в принципе ничего не может дать
книговедению – что может быть ненаучнее?
Закономерно возникает вопрос, а
что это за наука – документология? У нее
есть свой объект и предмет, теория,
методология, устоявшаяся терминология и
многое другое, что позволяет говорить о
сформировавшейся научной дисциплине? Такой
науки нет. Есть документалистика, есть
документоведение, а документологии нет.
Возможно она когда-нибудь и появится, но не
сейчас и не скоро, если это вообще когда-нибудь
произойдет. Пока документология – плод
научного воображения, мираж, а озера в
мираже для жаждущего в пустыне воды не
принесут. Извините за лирику. Давайте
развивать свои науки: библиотековедение,
библиографоведение, книговедение,
документоведение, а не строить баррикады.
Заключая эти дискуссионные
зарисовки, хотелось бы, несмотря на
высказанные возражения, еще раз выразить
свое глубокое уважение к оппоненту. Наша
дискуссия уйдет сама собой, как только
придет понимание того, что все науки имеют
право на место под солнцем.
|
