Научные и технические библиотеки №5 2005 год
Содержание:

Евстигнеева Г.А., Земсков А.И. Мотивация научных публикаций. Часть I

Хургин В.М. Официальное опубликование правовых актов в электронном  виде

Гончаров М.В., Земсков А.И. Автоматизированная система проверки усвоения материала по учебному курсу «Электронные библиотеки»

Авгуль Л.А., Березкина Н.Ю., Купрещенкова Е.Е., Невский Б.Б. Информационные потребности ученых и ведущих специалистов Республики Беларусь в области природоохранной деятельности и экологии

Турдукеева Р.А., Юсупова Г.Н. Научная библиотека Бишкекского гуманитарного университета Кыргызской Республики и электронные ресурсы. Опыт работы

Губаев А.И., Идиятуллин Б.З., Лучкина С.А., Сафиуллина Р.Р. Опыт создания электронного каталога арабографических источников

Езова С.А. Уточнение понятия библиотечное общение


ПРОФЕССИОНАЛЬНОЕ КРЕДО

Моргенштерн И.Г. Положение обязывает. (О профессиональной этике библиотечно-библиографических коллективов)

Вихрева Г.М. Принцип свободного доступа к информации: взгляд комплектатора


СЕТЕВЫЕ ТЕХНОЛОГИИ

Шрифты STIX и система обозначений Latex – инструменты для использования в сетевых публикациях


ЗАЩИТА ДИССЕРТАЦИЙ

Диссертация Н.Н. Каспаровой – «Библиографическая запись как лингвистическая модель документа в международной электронной коммуникации»

Столяров Ю.Н. О базовой программе-минимум кандидатского экзамена по библиотековедению, библиографоведению и книговедению

Программа-минимум кандидатского экзамена по специальности 05.25.03 – «Библиотековедение, библиографоведение и книговедение» по историческим, педагогическим и филологическим наукам 76

Дополнительная программа-минимум кандидатского экзамена по специальности 05.25.03 – «Библиотековедение, библиографоведение и книговедение»

НАШИ АВТОРЫ


УДК 002+025.21+17

Вихрева Г.М.

Принцип свободного доступа к информации:
взгляд комплектатора
(Заметки по поводу дискуссии между Ю.Н. Столяровым и Ю.П. Мелентьевой)

В специальной литературе последних лет значительное внимание уделяется вопросам библиотечной этики, спорам о том, должна ли библиотека «различать» добро и зло при комплектовании своих фондов и обслуживании читателей.

Заметным явлением в ряду многих дискуссий на эту тему представляется полемика между известными библиотековедами Ю.Н. Столяровым и Ю.П. Мелентьевой, развернувшаяся на страницах сборника «Научные и технические библиотеки» [13]. Именно она побудила к написанию этих заметок.

Предметом дискуссии для мэтров библиотековедения стал «Кодекс профессиональной этики российского библиотекаря», созданный авторским коллективом под руководством Ю.П. Мелентьевой, в частности тезис о свободном доступе к информации, декларируемый этим документом.

Вполне обоснованно, на мой взгляд, возражая против неограниченной свободы предоставления всем и любой информации в нашем далеко не благополучном, переживающем трансформацию аксиологической системы обществе, Ю.Н. Столяров напоминает: «…первые, кому предстоит реализовать данную максиму, – комплектаторы» и задается вопросом: смогут ли они это сделать и нужно ли это делать? [3. С. 140–141]. Будучи комплектатором с почти тридцатилетнем стажем, полагаю возможным высказать некоторые соображения по затронутой проблеме.

Вначале о том, смогут ли комплектаторы это сделать объективно, абстрагируясь от идеологических, нравственных и прочих позиций и сообразуясь только с технологическими реалиями комплектования.

Согласно общепризнанному утверждению, специфику библиотеки в ряду других систем информационных коммуникаций определяет ее ценностно-ориентационная функция, которая состоит в том, что библиотека включает в свой фонд и исключает из него документы только на основе представления об их социальной значимости. Тем самым осуществляется основной закон фондоведения, сформулированный ещё в начале XX в., – закон соответствия библиотечных фондов потребностям пользователей.

Технологическим инструментом реализации данного положения в библиотечной практике является отбор. Даже крупнейшие библиотеки с универсальными фондами вынуждены следовать принципу селективности в комплектовании, ибо время доказало несостоятельность установок на абсолютную полноту собраний документов.

Таким образом, само наличие функции отбора в процессе комплектования позволяет говорить лишь об относительной свободе доступа к информации, находящейся в библиотечном фонде. Декларируемая авторами «Кодекса…» свобода уже на этапе комплектования объективно ограничена критериями, которые регламентируют селекцию документов, поступающих в библиотеку из различных источников.

Критерии отбора документов в библиотечный фонд формируются под воздействием (прямым и опосредованным) ценностных установок социума, информационных потребностей пользователей, функциональных задач конкретной библиотеки, её финансовых возможностей и ряда других факторов.

Идея отбора, выраженная в совокупности критериев, субъективируется в деятельности конкретного библиотекаря-комплектатора, интерпретируется им сквозь призму собственной профессиональной и жизненной позиции. Библиотекарь, осуществляющий отбор документов даже в соответствии с ценностными установками, строго регламентированными государством, творит тем не менее свою реальность (фонд), преломляя эти установки через собственное сознание. В результате мы имеем то самое «своеобразие творческих почерков в комплектовании», которое, как отметил В.В. Шилов, «закономерно придает фондам индивидуальные черты их составителей» [4. С. 137].

В нынешней ситуации, когда специалист по отбору поставлен перед необходимостью постоянно осваивать всё новые и новые явления документопотока, оперативно (и зачастую самостоятельно) вырабатывать критерии их оценки, его роль как создателя информационного потенциала фонда, а значит, и как посредника в передаче информации потребителю значительно возрастает. Данное обстоятельство хоть и косвенно, но довольно ощутимо ограничивает свободу выбора информации, предлагаемой пользователю. Эта информация всегда, с начала существования библиотек, отобрана конкретными людьми по ценностным критериям, отвечающим требованиям и установкам конкретной библиотеки в рамках конкретного времени.

Таким образом, учитывая одни только объективные факторы, присущие процессу комплектования фондов библиотеки, следует признать справедливым утверждение Ю.Н. Столярова о том, что свободный доступ к любой информации в ней является скорее риторикой, чем реально осуществимым постулатом профессиональной этики.

Ответ на вторую часть вопроса Ю.Н. Столярова – «а нужно ли комплектатору стремиться к реализации принципа свободного доступа?» – в значительной мере определяет одну из главнейших позиций отбора – различение или игнорирование библиотекой понятий добра и зла при оценке информации, поступающей в ее фонды.

Должна ли библиотека различать добро и зло? Если должна, то является ли ее долгом защита добра? И если это так, то допустимо ли распространять через библиотеки дегуманизирующую и деморализирующую информацию? В настоящее время в библиотечной среде всего мира на эту тему ведутся дискуссии, которые, однако, пока не привели их участников к согласию.

«Кодекс профессиональной этики российского библиотекаря» освобождает библиотекаря от моральной ответственности за последствия использования информации или документов, полученных в библиотеке. Рискну предположить, что большинству российских библиотекарей, не одно столетие (да и по сей день – откройте любой учебник по библиотечному делу!) воспитывающихся в традициях Просвещения, в представлении о библиотеке как «области духовного производства», позиция безучастного посредника вовсе не кажется этически верной.

Посмотрите, к примеру, на заголовки статей в журнале «Библиотекарь»: «Мы сохраним тебя, родная речь!», «У «Добролюбовки» доброе лицо», «Противостоять разрушению личности»… Их авторы убеждены в том, что библиотека должна распространять те знания, которые могут воздействовать на людей и их жизненный уклад в духе добра и справедливости. Жаль, что Ю.П. Мелентьева склонна видеть в этом лишь «деформацию профессионального сознания под воздействием политических факторов» [2. С. 67], а отнюдь не следование отечественным традициям и ценностям библиотечной профессии.

Впрочем, требования индифферентного отношения к предоставляемой пользователю информации встречают сопротивление не только со стороны российских библиотекарей. «Деформацией профессионального сознания», похоже, «страдают» и библиотекари других стран. К примеру, английские исследователи Н. Коул и Б. Ашервуд на основании изучения практики многих библиотек своей страны отмечают, что они «часто отклоняются от общего принципа свободы доступа, вводя в комплектование критерии отбора, основанные на вкусах библиотекарей, идеологических соображениях, качестве литературы» [5. С. 9].

Таким образом, и отечественная, и зарубежная практика показывает, что библиотекари, как правило, не остаются беспристрастными в оценке документов с точки зрения деструктивности и социальной опасности содержащейся в них информации.

Другое дело, что констатация деструктивной направленности документа – достаточное основание для отказа от включения его в фонд научной библиотеки, главной функцией которой является информационная. Направленность фонда такой библиотеки на удовлетворение всех научных потребностей зоны обслуживания в практике комплектования означает, что любое издание, подвергающееся анализу на предмет включения его в фонд, должно рассматриваться не только как источник определенной (возможно, деструктивной) информации, но и как феномен документопотока, информационное явление, которое может быть объектом изучения книговедов, социологов, историков, психологов.

Однако такой подход далеко не бесспорен в тех случаях, когда речь идет об отборе книг для детской, юношеской, публичной библиотек. Комплектатор юношеской библиотеки, приобретающий для своего фонда Хаббарда или Сорокина, на мой взгляд, либо невежествен, либо злонамерен.

Ю.Н. Столяров, отвечая на обвинения Ю.П. Мелентьевой бывших советских, да и многих нынешних библиотечных работников в излишней идеологической «зашоренности», справедливо указывает на то, что сфера библиотечной деятельности принципиально не может быть политически и идеологически стерильной, и эта иллюзия тем более опасна, что политический и идеологический вакуум в библиотечной сфере немедленно заполняется безнравственными приоритетами, ведущими к духовной деградации человека и социума [1. С. 56].

Думается, не стоит пугать библиотекарей обвинениями в «идеологизированности», а также внушать им мысль о том, что «стойко отстаивать свои профессиональные ценности и профессиональное достоинство» неизбежно означает вступление в противоречие с собственной совестью или государственной идеологией. Последняя к тому же, по всеобщему признанию, до сих пор находится в стадии формирования, и, значит, протестовать против неё можно не иначе как а priori.

Реальной проблемой для библиотек сегодня является, скорее, дефицит внимания со стороны государства, чем некие декларируемые Ю.П. Мелентьевой «посягательства власти на использование ресурсов библиотеки в своих целях» и уж тем более государственный «идеологический гнёт» [2. С. 64–65].

Понятно, что стремление к деидеологизации общества, закрепленное даже в Конституции Российской Федерации, стало естественной реакцией на чрезмерное педалирование узкоклассовой идеологии, которая еще совсем недавно в гипертрофированно-политизированном виде пронизывала и деформировала все пространство советской общественной жизни. Однако в настоящее время все больше ученых, общественных деятелей, да и библиотекарей приходят к пониманию, что «лозунг деидеологизации социальной жизни лишь тогда что-нибудь стоит, когда речь идет о замене одной устаревшей идеологии другой, более адекватной новым задачам социального развития на новом его витке» и что «устранение идеологии вообще на деле означает отказ общества от собственного воспроизводства в его социальном, т.е. человеческом аспекте. Это негласное уничтожение социального менталитета, за которым уже не остается общества» [6. С. 268–269].

Приведенное здесь мнение С.П. Иваненкова разделяет известный российский социолог Р.В. Рывкина: «Российское общество, вышедшее из сверхидеологизированного, чрезвычайно сильно нуждается в богатой социальной и духовной атмосфере, иной, чем она была в СССР. Но бесспорно, что отказ от коммунистической идеологии не должен был означать деидеологизацию общества вообще. Это была огромная ошибка.

Полная деидеологизация не только ошибочна, но и крайне опасна, ибо без целей, ценностей и приоритетов в обществе не может сформироваться главное – конструктивная мотивация поведения людей во всех сферах их жизнедеятельности… Не может возникнуть мотивация, которая связывает интересы человека с интересами общества, с интересами всех других людей – тех социальных классов, слоев, групп, которые в этом обществе одновременно с ним существуют. При отсутствии какой-либо идеологии, как это сложилось сегодня, неизбежен тот негативный и опасный процесс, который сейчас идет, – социальная дезинтеграция» [7. С. 410–411].

Уместно вспомнить и достаточно избитое, но не ставшее менее справедливым утверждение: отсутствие всяческой идеологии есть тоже идеология.

Следует отметить, что зарубежное библиотековедение, в теории предписывающее библиотекарю лишь функцию предоставления информации, но не ее оценки, на практике гораздо свободнее относится к этому принципу, чем те, кто исповедует его у нас [8].

Рассуждая о возможностях реализации принципа свободного доступа, нелишне вспомнить, что в странах, которые принято называть цивилизованными, традиционно осуществляется ряд государственных мер, направленных на «ценностное» регулирование потока информации. Отбор ее происходит на нескольких уровнях: он берет свое начало не в самой библиотеке, а за ее пределами, в процессе формирования национального книжного рынка, где одной из первых «инстанций» отбора или, пользуясь выражением Д. Ширы, первым «ситом», сквозь которое просеивается поток книг и периодических изданий, является предварительная цензура. Цель ее – не допустить информацию, представляющую опасность с точки зрения государства.

В отношении разумного ограничения свободы доступа к информации особенно показательна Япония, где забота о сохранности национальных, духовных, культурно-исторических ценностей выразилась в принятии законов, разрешающих беспрепятственный обмен научно-техническими идеями, но регулирующих обмен культурными образцами и нормами. Соответственно, и японские библиотеки, которые нельзя упрекнуть в технологической отсталости и игнорировании позитивных возможностей всемирных информационных сетей, являются важными рычагами такого регулирования.

Современная интеграционная идеология России, как и любой другой страны, является идеологией национальной безопасности. Библиотечные фонды, будучи одним из важнейших стратегических ресурсов, также могут быть рассмотрены в качестве фактора, обеспечивающего национальную безопасность страны.

В последнее время в России предпринимаются попытки воссоздания законодательной базы и механизмов для государственного контроля над информацией. К ним следует в первую очередь отнести концепцию информационной безопасности, предложенную Президентом России В.В. Путиным [9].

В документе сформулированы основные виды угроз информационной безопасности страны и в том числе угрозы конституционным правам и свободам в области духовной жизни, индивидуальному, групповому и общественному сознанию. Их проявление может выражаться, например, в дезорганизации и разрушении системы накопления и сохранения культурных ценностей, вытеснении российских информационных агентств, средств массовой информации с внутреннего информационного рынка и усилении зависимости отечественной духовной, экономической и политической сфер общественной жизни от зарубежных информационных структур; девальвации духовных ценностей, пропаганде образцов массовой культуры, основанных на культе насилия и таких нравственных ценностях, которые противоречат принятым в российском обществе, и т.д.

Все перечисленные выше опасности не могут показаться разумному человеку надуманными или излишне гипертрофированными. Другое дело, какими практическими, законодательными и прочими мерами власть предполагает предотвращать их, не окажутся ли эти меры посягательством на завоевания демократии. Во всяком случае, сегодня у комплектаторов нет оснований протестовать против государственного идеологического диктата ввиду полного его отсутствия.

Опасность скорее в том, что библиотекари, занимающиеся отбором документов в фонды, остались сейчас наедине с постоянно растущим, чрезвычайно разнообразным и весьма неоднозначным по содержанию потоком информации. В отсутствие единой библиотечной философии, единых ценностных ориентиров и, конечно, государственной цензуры, в условиях жестокого аксиологического кризиса библиотекам приходится самим вырабатывать критерии отбора, исходя из своих задач, традиционных представлений о национальных и общечеловеческих ценностях, квалификации и кругозора комплектаторов.

Представляется, что в этих условиях этический кодекс, декларирующий объективно выполнимые, не противоречащие традиционным ценностям российских библиотекарей положения, мог бы оказать существенную поддержку библиотекарям-практикам в их повседневной работе. Плодотворной кажется и мысль Ю.Н. Столярова о необходимости наличия в структуре Российской библиотечной ассоциации комитета по этике, включающего в себя людей с безусловным нравственным авторитетом в обществе. Задачей комитета, по замыслу автора идеи, явился бы контроль за исполнением положений кодекса, обсуждение и регламентирование особо сложных этических ситуаций.

Возможно, что результатом деятельности комитета стало бы создание разумной альтернативы технологически невыполнимому и этически спорному, на мой взгляд, тезису о ничем не ограниченной свободе доступа к информации. «И не говорите мне, что подобная организация поставит под угрозу свободу. Свобода возникла на нашей планете не для того, чтобы бросить вызов здравому рассудку. Именно потому, что из нее пытались сделать могучее орудие глупости, свобода на планете переживает свою трудную пору».

Приведенную цитату современного итальянского философа Хосе Ортега-и-Гассета я позаимствовала в одной из статей Ю.П. Мелентьевой [10. С. 14], с которой здесь так много спорила. А это позволяет надеяться, что наши этические разногласия на самом деле не так глубоки, как могло показаться.


Список литературы

  1. Столяров Ю.Н. Размышления по поводу этического кодекса библиотекаря // Науч. и техн. б-ки. – 2001. – № 12. – С. 48–61.
  2. Мелентьева Ю.П. Ответ оппоненту // Там же. – С. 62–69.
  3. Столяров Ю.Н. Размышления о библиотечной этике год спустя // Там же. – 2003. – № 4. – С. 123–141.
  4. Шилов В.В. Ядро библиотечного фонда // Библ. жизнь Кузбасса. Кемерово, 1998. – Вып. 4(21). – С. 130–141.
  5. Коул Н., Ашервуд Б. Управление библиотечным фондом: политика, декларации и философия // Библ. дело: информ. материалы. М., 1998. – Вып. 3/4. – С. 9–12.
  6. Иваненков С.П. Проблемы социализации современной молодежи. – Оренбург, 1999. – 317 с.
  7. Рывкина Р.В. Экономическая социология переходной России. Люди и реформы. – М., 1998. – 516 с.
  8. Ступникова Т.С. Комплектование фондов научных библиотек за рубежом: Некоторые аспекты теории и практики. – М., 1979. – 208 с.
  9. Доктрина информационной безопасности // Рос. газ. – 2000. – 28 сент.; Перепеч.: М.: Информациология, 2000. – 48 с.
  10. Мелентьева Ю.П. Необходимые изменения в профессиональном самосознании библиотекарей // Проф. сознание библиотекарей. – М., 1994. – С. 12–14.
  
На главную