УДК 003
Плешкевич Е. А.
Протодокументные коммуникации:
новая категория в коммуникационных технологиях
Предложена новая схема развития коммуникационных технологий: устные
– протодокументные – документные – постдокументные.
Отечественная и зарубежная наука традиционно связывает любой
носитель семантической (смысловой) информации с понятием документ. Этот термин давно уже стал междисциплинарным. Дискуссия о
его содержании ведется не одно десятилетие в различных научных дисциплинах.
Основными признаками документа в большинстве направлений выступают семантическая
(смысловая) информация и материальный носитель.
В рамках разрабатываемой мною общей теории документа [1] указанные обязательные признаки
дополняются включением информации, зафиксированной на материальном носителе, в
локальную информационно-документационную систему. Отсутствие
информационно-документационной системы или невключение объекта, содержащего
зафиксированную на нем семантическую информацию, в систему не позволяют
рассматривать коммуникацию в качестве документной, а сигнал – в качестве
документа. Данный вид коммуникаций я условно определяю как протодокументный, а сигнал в ней – как протодокумент. Термин прото
в переводе с греческого означает первый.
В рамках высказанной гипотезы можно сделать ряд предположений.
Во-первых, схема развития коммуникации включает
дополнительный элемент и приобретает вид: устные (вербальные) коммуникации –
протодокументные коммуникации – документные коммуникации.
Во-вторых, наличие информационно-документационной системы
как обязательного элемента документных коммуникаций порождает вопросы о
процессе и условиях ее формирования. Предполагаю, что для возникновения
информационно-документационной системы необходим достаточно высокий уровень
информационной сложности, так называемый информационный порог. В социальных
системах меньшей сложности документные коммуникации не возникают, а социальные
процессы обеспечиваются информацией в рамках либо устных, либо элементарных
протодокументных коммуникаций.
В-третьих, документные коммуникации в отличие от
протодокументных рассматриваются в качестве системных, что ставит вопрос о
различиях между системной и внесистемной коммуникациями. Полагаю, что первое
различие состоит в том, что система способна не просто передавать и сохранять информацию,
но также аккумулировать и перерабатывать её, что невозможно при элементарной
коммуникации; второе – в информационно-документационной системе сигнал, имеющий
статус документа, способен выступать самостоятельно, т.е. в отрыве от объектов,
информацию о которых он содержит. В протодокументных коммуникациях сигнал может
передавать информацию только в сочетании с самим объектом, информацию о котором
он содержит, т.е. вне этого объекта сигнал теряет смысл. Таким образом, в ряде
случаев в протодокументных коммуникациях протодокумент может не иметь места как
самостоятельная физическая единица и быть опосредованным объектом, информацию о
котором он содержал.
В-четвертых, система определяет системные требования к сигналу.
Механизмом определения системных требований и отсечения сигналов, не удовлетворяющих
требованиям, выступает регистрация сигнала, после чего он приступает к
исполнению возложенных на него функций. Механизмы включения сигнала, т.е. его
регистрация в системе, могут быть различными.
В доисторический период и в Древнем мире
функцию регистрации выполняли свидетели, проставлявшие свои идентификационные
знаки на документе в процессе его составления. Эти знаки удостоверяли как факт
зафиксированного в тексте документа, так и факт соответствия создаваемого информационного
сигнала системным требованиям и тем самым регистрировали его. Позже регистрационные
функции взяло на себя государство, созданы иные механизмы: депонирование в
государственные (религиозные) учреждения, проставление отметки должностного
лица и т.д.
Информация о включении сигнала в систему и его движение в
рамках системы содержат в себе специальные информационные элементы – реквизиты.
Невключение материализованного информационного сигнала в конкретную локальную
информационно-документационную систему лишает его статуса документа. В рамках
коммуникационного процесса подобные сигналы предлагается рассматривать в качестве
протодокументных.
Данная
гипотеза и элементы, ее составляющие, ставят вопрос о возникновении и развитии
протодокументных коммуникаций, о механизме перехода от внесистемных к системным
коммуникациям, от протодокумента к документу.
Переход от устных к протодокументным коммуникациям
осуществлен посредством материализации информации на носителе. Это стало
средство преодоления информационных барьеров [2; 3], важнейшими из
которых являются барьеры внешней памяти (хранения информации), расстояния (передача
информации), обработки информации и т.д. Барьеры возникали по ходу увеличения
объемов информации, необходимой для существования и развития человеческого
общества. Нарастание информационных объемов было следствием расширения и
усложнения общества. Так, исследователь палеолитического искусства Л.Б.
Вишняцкий высказал гипотезу о том, что появление символизма в верхнем палеолите
стало следствием произошедшего информационного взрыва. Информационная нагрузка
на каждого индивида и на каждое отдельное общество увеличилась настолько, что
понадобились ее вспомогательные носители, в том числе и носители долговечные,
могущие аккумулировать и сохранить опыт и знания многих поколений [3. С. 95]. Возникновение
палеолитического искусства способствовало преодолению барьера расстояния путем
создания и использования знаков-пиктограмм. Наравне с этой формой, имеющей
определенные ограничения по объему фиксируемой информации, продолжали
существовать и развиваться устные (нематериализованные) коммуникационные формы
в виде традиции передачи легенд, сказок, мифов, обрядов.
Первоначальной функцией протодокументных коммуникаций стало
преодоление мнемонического информационного барьера. Одной из первых возникла
наскальная живопись, выполнявшая несколько функций. Среди них – мнемоническая
функция визуальных подсказок, т.е. как дополнение к устным формам, и
коммуникативная функция непосредственной передачи информации от поколений к
поколениям, а также в качестве учебных пособий, счетного и календарного
механизма [3. C. 97]. Возможно, впоследствии функции
наскальной живописи и петроглифов были расширены религиозной и эстетической
функциями. Наскальная живопись и петроглифы стали первыми в истории
человечества формами протодокументов. Материальным носителем выступал
физический мир стен пещер и камней.
Следующее резкое увеличение объемов и качества социальной
информации связано с появлением частной собственности, возникновением права и
правовой практики. Особенностью существования частной собственности выступает
необходимость специального информационного механизма, обеспечивающего
циркулирование в обществе информации об объектах частной собственности,
владельцах, и складывающейся правовой практики. Это послужило мощным импульсом
для развития протодокументных коммуникаций в правовой сфере.
Исторически сначала возникла потребность в материализации
информации о владельце. Она удовлетворялась с помощью знаков собственности:
тамги, печати, пломбы и т.п. Знаки рисовались (вырезались) либо наносились с
помощью матрицы. Последняя технология нанесения знаков получила название печать (штамп). Знаки наносились либо на объект непосредственно, либо на
иную материальную основу (бирку, буллу), прикреплявшуюся к объекту. Они
выполняли информационную функцию только в непосредственной взаимосвязи с
объектами, т.е. протодокумент в данном случае был опосредован объектом,
сведения о котором он содержал.
Наибольшую распространенность в протодокументных коммуникациях
получили знаки-печати. Они появились в первобытной культуре за два тысячелетия
до формирования государств, однако их систематическое использование началось
только в древнейших государствах или на стадии их формирования [4]. Штампы с геометрическими
изображениями из глины и мягкого камня с ручками и петельками на оборотной
стороне появились в поселениях неолитического и ранненеолитического времени.
Согласно гипотезе Е. В. Антоновой печати-штампы в древнеземледельческих
культурах служили ритуальными предметами, посредством которых в обрядах находила
воплощение магическая благожелательная символика первобытных коллективов. Магическая
охрана гарантировала сохранение собственности, поэтому в классовых обществах
магические предметы стали знаками собственности.
Для неолита, отмечает исследователь древней Южной Туркмении
Л. Б. Кирчо [5], было характерным
использование штампов для нанесения узоров на ткани, кожу и т.д. В энеолите и в
эпоху бронзы, начиная с халафской культуры, печати и штампы использовались уже
для получения оттисков на глине (глиняных буллах), т.е. выполняли функции
собственно печати, сначала как оберега, а потом и знака собственности
(общинной, храмовой). Печати носили личный или родовой характер. Эффективность
знаков-печатей при идентификации личности собственника позволила впоследствии
использовать печать и в документных коммуникациях в качестве реквизита,
идентифицировавшего автора документа, который чаще всего и являлся
собственником документа.
На Востоке знаки собственности
получили название тамга. Это понятие
многозначно. Для иранского мира тамга
(нишан) – прежде всего знак собственности определенного клана на отдельные
ценные вещи, скот и угодья и знак причастности человека или группы
родственников к определенной акции (обряды при заключении разного рода
договоров, связанные с принесением клятв; религиозные церемонии; дружеские
визиты; свадьбы; общественное строительство и т.д.) [6. C.
22–23]. Тамги клана обычно предназначались для внешнего предъявления. В
отечественной истории под тамгой понимают оттиск печати на ханских ярлыках [7], что, на мой взгляд, свидетельствует
о преемственности данных знаков и единстве их информационных функций.
Тамга активно использовалась сарматами (племенами,
кочевавшими в Средней Азии и Причерноморье), скифами и другими кочевыми
народами. Сарматы и другие народы Причерноморья в античный период (I–III в.
н.э.) использовали тамгу для таврения (клеймения) животных, для обозначения лиц, проживающих в данном поселении или
городище (своего рода «домовая книга»), для обозначения пастбищ и водопоев (в
таких случаях знаки высекались на скалах, больших камнях, заметных предметах
вблизи источников и пр.), для обозначения предметов домашнего хозяйства
владельца тамги и различных предметов, найденных без клейма или еще никому не
принадлежавших и впервые объявляемых собственностью, для магических целей [8. C. 97]. Кроме этого знаки тамги, воспроизведенные на поясных
пряжках, были идентификационным знаком царей, выходцев из сарматской среды.
На начальном этапе знаки в протодокументных коммуникациях
представляли собой пиктографические изображения. Сначала доминировали изображения
животных, впоследствии – бытовых предметов. Это делало знаки собственности
разных народов похожими между собой. После появления письменности в качестве
знаков начали использовать буквы греческого или рунического алфавитов, а в
отдельных случаях – слова. Замена пиктографической кодовой системы на
идеографическую, а потом и фонетическую систему не изменила протодокументный
характер этого вида коммуникации.
Тамга наносилась также на изделия в виде клейма мастера,
идентифицируя его или его господина (на сырцовые кирпичи в Средней Азии, на каменные
блоки крепостных стен, керамику и другие изделия). Помимо этих функций со
временем благодаря своей изобразительно-эстетической ценности тамга начала
использоваться в декоративном качестве: наносилась на предметы уже не как знак
собственности, а как орнамент. В этом случае передается не семантическая, а
структурная информация.
В настоящее время это же явление используется в искусстве,
когда основу рисунка составляют буквы или цифры, а в отдельных случаях части текста.
Закрепление за определенной тамгой конкретного значения позволило использовать
набор изображений для «записи» информации. Существует гипотеза, согласно
которой сарматские знаки явились той базой, на основе которой сформировались
тамгообразные изображения на поясных наборах и других вещах эпохи раннего
средневековья, а также широко известные «знаки Рюриковичей» – гербовые знаки
Киевской Руси [8. C. 99].
Впоследствии племенные, родовые (клановые) и личные знаки
трансформировались в родовые гербы и эмблемы. Знаки собственности государственных
образований или великих князей (царей) составляли основу изображений при
клеймении слитков драгоценных металлов и при чеканке монет. Таким образом,
монеты также являются одним из видов протодокументных форм.
В отечественной науке знаки, наносимые на предметы,
рассматривались во вспомогательных исторических дисциплинах, преимущественно в
сфрагистике и праве [9; 10]. На Руси знаки собственности стали
использоваться в догосударственный период, начиная с VII в. н.э. [10. C. 227]. Они получили названия мета, пята, знамя и др. Знаки представляли собой пиктограммы,
идеограммы, буквы, слова и словосочетания, а также комбинации. Все зависело от
воли изготовителя и уровня развития письменности.
Наибольшее распространение получил термин мета, от которого произошли современные
термины метка и пометка. По мнению Б.А. Рыбакова, от этого слова произошел также
термин метельник, который встречается
в законодательном памятнике Х в. «Русская Правда» [10. C.
228]. Им обозначалось лицо, сопровождавшее вирника
(сборщика уголовных штрафов). В более поздних списках (копиях) «Русской Правды»
метельник заменяется на термин писец. Очевидно, полагал Рыбаков,
метельник ездил с какими-нибудь бирками и определенными метами отмечал
количество собранных вир (налогов, штрафов). Со словом мета в Новгороде найдены княжеские цилиндрические печати, которыми
маркировались мешки с долей доходов с верви, делившейся между князем, церковью
и княжеским доверенным лицом – вирником или мечником (возможно – метельником – Е. А.) [11].
В «Русской Правде» указаны также другие виды знаков: знамя или знаменье, пята. Под знаменьем понимался знак княжеской
собственности, поставленный, по всей вероятности, на пограничном дереве и
других межевых предметах. Пята, или пятна, использовалась для маркировки
скота, в основном лошадей, позже пятой
(пятном) стали называть знаки на
бумаге и печати, а также пошлину за наложение пятна на лошадь [9. C. 81–82].
Знаки, обозначавшие собственность и идентифицировавшие
владельца, могли проставляться с помощью матрицы печати или печати-перстня на
мягком материале, например воске, либо ставиться на металле (свинце) при изготовлении
вислых печатей, которые позже прикреплялись к документам на пергаменте или
бумаге.
Помимо идентификации автора или собственника предмета, с помощью
протодокументов-знаков могли сообщать иные сведения об объектах или местах
расположения. Например, знаменитый Тмутараканский камень представляет собой
большую мраморную плиту с высеченной на ней четкой русской надписью: по
распоряжению тмутараканского князя Глеба в 1068 г. была измерена по льду ширина
Керченского пролива от Тмутаракани до Корячева (Керчи), и
это расстояние равно 14 000 саженей [12. C. 76].
Ныне надписи-указатели встречаются практически на каждом шагу. Таким образом,
сложившаяся форма протодокументных коммуникаций получила достаточно широкое
распространение и существует сегодня в тех областях деятельности, где уровень
сложности информационных процессов остается невысоким.
Протодокументные коммуникации выступают обязательным этапом
развития коммуникационных технологий. Исключение составляют случаи, когда
документные коммуникации и документные формы взяты извне, например договоры
русских князей с Византией. Эти документы созданы в рамках международной
информационно-документной системы Византии и государств раннего средневековья.
Древняя Русь как государство в тот период только выходила на авансцену мировой
истории. Исходя из этого считать их первыми русскими документами можно с
большой оговоркой.
Становление и развитие отечественных коммуникационных систем
началось с устных форм, далее шли протодокументные формы коммуникации, которые
со временем были дополнены документными. В различных областях деятельности
развитие шло разными темпами. В первую очередь новые коммуникационные системы
создавались в сфере межгосударственных отношений, экономической, в частности
кредитно-финансовой. За сравнительно короткий исторический отрезок
коммуникационные технологии в этой области деятельности прошли путь от устных
до протодокументных, а потом и документных форм. Так, еще в X в. даже крупные
сделки носили устный, патриархальный характер. Спор о них целиком решался послухами (свидетелями) [13. C. 80]. По мере разрыва общинных связей и развития товарно-денежных отношений на Руси в XI в. информация о сделках
фиксировалась с помощью протодокументов, имевших форму долговой доски. Впервые термин
доска в контексте «долговой записи»
упоминается в новгородских летописях начала XII в. [14. C. 51, 248]. В XIV в. доска активно используется в
информационном обеспечении сделок, о чем свидетельствуют тринадцать статей
«Псковской Судной грамоты» [15],
посвященных регулированию сделок с её использованием. Большинство исследователей
интерпретирует этот термин как запись, фиксирующую имущественные операции:
ростовщические или взимание каких-то поборов [16. C.
173].
Среди историков нет единого мнения о том, как выглядела долговая доска, поскольку после возвращения долга она уничтожалась во
избежание повторного предъявления претензий. А. А. Медынцева полагает, что термином
доска обозначалась целая категория
документов, изготовленных из бересты, а также восковые дощечки – церы [16. C.
176–177; 17. C. 211]. Однако в раскопках в Новгороде
найдены деревянные бирки, которые, как считает В. Л. Янин, соответствуют
описанным в летописях доскам [18. C. 103]. Долговая доска
представляла собой круглую в сечении палочку. На продольной стороне палочки
делались зарубки, свидетельствовавшие о размере товарного долга, а на
противоположной стороне – зарубки, отражавшие денежный эквивалент товара. Затем
палочка раскалывалась вдоль на две равные части, которые хранились у кредитора
и должника. Эта технология защищала должников от произвольного увеличения долга
путем добавления лишней зарубки и добавок к надписи. На внутренней части
записывались имена кредитора и/или должника, имущество, взятое в долг, и другие
сведения. При возвращении долга обе половинки совмещались, если они совпадали,
долг возвращался, после чего палочки уничтожались [19].
Ограниченность долговой
доски не раз отмечалась в исследованиях. Из пунктов «Псковской Судной
грамоты» очевидно, что под доской
понималась долговая расписка, не имевшая официального оформления. Такая расписка
признавалась действительной, если она выдавалась на сумму меньше одного рубля.
Более значительные ссуды оформлялись иначе – составлением записи, копия которой
помещалась в государственный архив Пскова – ларь церкви Св. Троицы, и взятием
закладов, оговоренных в той же записи [19].
Круг действия доски
был ограничен непосредственно участниками сделки, срок ее действия также,
по-видимому, был невелик. При усложнении системы товарно-денежных отношений,
когда расширялось число участников сделки, не связанных между собой родством
или проживанием по соседству, доски
оказались не способны к информационному обеспечению и судебной защите товарно-денежных
отношений. Таким образом, несмотря на значительный шаг вперед по сравнению с
устной формой, долговая доска не
стала полноценным документом. Её можно классифицировать как протодокументную форму
коммуникаций в кредитно-финансовой сфере.
Увеличение информации, необходимой для обеспечения более сложных
в информационном отношении форм сделок, постепенно приводит
к созданию информационно-документной системы, вытеснению протодокумента в виде доски и замене его на запись, обладающую
статусом документа.
В итоге можно сделать предварительные выводы. Протодокументные
коммуникации стали первой исторической материализованной формой преодоления
информационных барьеров. Они выполняли и выполняют информационные функции в
сферах с невысокой информационной нагрузкой. Они просты в изготовлении и
информационном обеспечении, что в ряде случаев делает их использование
эффективными в наше время.
Переход от протодокументных к документным коммуникациям осуществлялся
в тех областях информационного обслуживания, где объем социальной информации
оказывался значительным, а информационные процессы носили сложный характер. Это
в первую очередь сфера государственного управления.
Информационные процессы возникали тогда, когда появлялась потребность
не только передавать, но и накапливать и обрабатывать информацию. Целью этих
системных информационных процессов было производство новой информации. Таким
образом, качественным аспектом изменения системы коммуникаций явилось создание
локальных информационно-документационных систем.
Исходя из этого, можно предположить, что следующий
качественный этап будет связан с объединением локальных информационно-документационных
систем в единую глобальную сеть, что повлечет за собой и изменение сигналов в
этой сети. На смену и в дополнение к документным коммуникациям постепенно
приходят постдокументные – всемирная паутина Интернет явное тому подтверждение.
Высказанные в статье гипотезы и предположения, безусловно,
нуждаются в дополнительных исследованиях.
Список использованных источников
1. Плешкевич Е.А. Основы общей теории
документа. – Саратов, 2005.
2. Воробьев Г.Г. Документ: информационный
анализ. – М.: Наука, 1973.
3. Шер Я.А., Вишняцкий Л.Б., Бледнова Н.С.
Происхождение знаковых систем. – М.: Науч. мир, 2000.
4. Антонова Е.В. К проблеме функций
печатей ранних землевладельцев Востока // Сов. археология. – 1984. – № 4. – С.
26–33.
5. Кирчо Л.Б. Древние печати и их оттиски
из Алтын-Депе // Там же. – 1990. – № 3. – С. 176–183.
6. Яценко С.А. Знаки-тамги ираноязычных
народов древности и раннего средневековья. – М.: Изд. фирма «Вост. лит-ра» РАН,
2001.
7. Усманов М.А. Жалованные акты Джучиева
улуса XIV–XVI вв. – Казань: Изд-во Казан. ун-та, 1979.
8. Драчук В.С. Система знаков Северного
Причерноморья (Тамгообразные знаки северопонтийской периферии античного мира
первых веков нашей эры). – Киев, 1975.
9. Ефименко П. Е. Юридические знаки //
Журнал Министерства народного просвещения. - 1874. – октябрь (CLXXV). – С.
53–83.
10. Рыбаков Б.А. Знаки собственности в
княжеском хозяйстве Киевской Руси X–XII вв. // Сов. археология. – 1940. – № 4.
– С. 227–257.
11. Медынцева А.А. Новгородские находки и
дохристианская письменность на Руси // Там же. – 1984. – № 4. – С. 49–61.
12. Косцова А.С. Культура Древней Руси XI –
XV веков: путеводитель по выставке. – Л., 1968.
13. Алексеев Ю.Г. Псковская Судная грамота
и ее время. – Л., 1980.
14. Новгородская первая летопись старшего и
младшего изводов. – М.-Л.: изд-во АН СССР, 1950.
15. Псковская Судная грамота. Памятники
русского права / Под ред. С.А. Юшкова, автор-сост. А.А. Зимин. Т.2. – М.:
Госюриздат, 1953.
16. Медынцева А.А. О «досках» русских
летописей и юридических актов // Сов. археология. – 1985. – № 4. – С. 173–177.
17. Медынцева А.А. Грамотность в Древней
Руси (по памятникам эпиграфики X – первой половины XIII века). – М.: Наука,
2000.
18. Янин В.Л. Археологии Новгорода 50 лет
// Новгородский сборник: 50 лет раскопок Новгорода. – М., 1982.
19. Янин В.Л., Зализняк А.А. Надписи на
деревянных счетных бирках // Новгородские грамоты на бересте (из раскопок
1977–1983 гг.). – М., 1993. – С. 81–86.
|
