ОБЗОРЫ. РЕЦЕНЗИИ
Такого в нашем журнале
еще не было: в течение полугода мы получили и публикуем уже четвертую рецензию
на новые книги одного и того же автора. Тем, кто внимательно следит за
новинками литературы, имеющей отношение к нашей профессиональной деятельности,
а также за рубрикой «Обзоры. Рецензии» в нашем журнале, не трудно догадаться,
что речь идет о книгах профессора А. В. Соколова – «Диалоги с постсоветской гуманитарной
интеллигенцией» (СПб.: БАН, 2006) и «Интеллигенты
и интеллектуалы в российской истории» (СПб.: Изд-во СПбГУП, 2007) – и, конечно,
легко понять столь живой отклик на них.
Завершает серию
отзывов (во всяком случае – в текущем году), пожалуй, самая обстоятельная
рецензия В. В. Зверевича – ученика (бывшего студента)
А. В. Соколова.
УДК 316.344.32
В. В. Зверевич
Интеллигенты и
интеллектуалы.
Кто они?
Начало 2007 г. ознаменовалось выходом новой книги
профессора Аркадия Васильевича Соколова «Интеллигенты и интеллектуалы в российской
истории».* Словно следуя нашим пожеланиям,
А. В. Соколов в очередной раз взбудоражил библиотечную (и не только)
общественность оригинальным исследованием предмета, проанализировать который
именно в таком разрезе никому ранее не приходило в голову.
Почему интеллигенция и интеллигентоведение после стольких публикаций и блестящих
результатов исследований по проблемам библиотековедения, библиографоведения,
информатики? Сам профессор по этому поводу говорит, что с вопросом «Какова
историческая миссия русской интеллигенции?» он столкнулся при разработке
учебного курса «История русской культуры» и при чтении курса «История социально-культурной
деятельности».
Об интеллигентных людях А. В. Соколов говорит так:
«Именно интеллигентные люди обеспечивают прогресс нравственности и просвещения,
науки и искусства, литературы и милосердия; они создают духовный климат в
обществе. … Мне хотелось бы написать книгу под названием, допустим, «Русская
интеллигенция между прошлым и будущим» [1.
С. 171]. Вот и пришлось Аркадию Васильевичу осваивать новое для него
направление научных исследований – науку интеллигентоведение.
Результатом стал целый ряд исследований и публикаций (например [2–4]).
Таким образом, выход рецензируемой книги можно считать неким промежуточным
итогом исследований А. В. Соколова в области интеллигентоведения за
несколько последних лет.
Когда я сел писать настоящую рецензию, я задал себе вопрос:
почему я пишу рецензию именно на эту книгу? Наверное, потому, что, будучи библиотекарем
по образованию (и, наверное, уже и по призванию), я считал и считаю себя
принадлежащим к интеллигенции. Ведь, как пишет А. В. Соколов, «…
сохранение социальной памяти (а это главная задача библиотечного дела – В. З.), просвещение … всегда были
заботой и уделом интеллигентных людей» (с. 3). Кроме того, мы оба с
Аркадием Васильевичем принадлежим к библиотечному профессиональному сообществу.
Поэтому исследование А. В. Соколова, помимо всего прочего, может
рассматриваться как пособие, позволяющее библиотекарям-интеллигентам взглянуть
на себя со стороны. Поэтому я и решил вслед за А. В. Соколовым
вступить на «топкую почву интеллигентоведения» (с. 8) и посмотреть, как
мои собственные профессиональные и личностные качества соотносятся с
выведенными им портретами интеллигентов и интеллектуалов. А поскольку идти по
«топкой почве» приходится вслед за профессором, а следы на топкой почве
сохраняются дольше, чем на жестком грунте, есть время и возможности для того,
чтобы увидеть их, проанализировать и сделать соответствующие выводы. Что ж,
давайте попробуем…
Книга состоит из введения, двух больших глав и заключения.
Во введении, в присущем автору стиле, образно названном «Мгла противоречий»,
А. В. Соколов представляет ситуацию, сложившуюся вокруг понятия интеллигенция в научных и творческих
кругах нашей страны. Название введения вытекает из противоречивости самой
ситуации. «Интеллигенция – самый таинственный персонаж российской истории,
окруженный ореолом противоречивых мифов, гипотез, контроверз и плохо
совместимых фактов» (с. 3). Таким пассажем А. В. Соколов
начинает введение к своей книге. Действительно, как показывает автор далее на
ряде примеров, дефиниции понятия интеллигенция
и оценки ее роли в российской истории крайне полярны: от панегириков
(иногда «метагалактического характера») до отрицания существования
интеллигенции «в качестве реальной социально-психологической группы» –
когда-либо на Руси.
Мнений так много, и они нередко настолько не состыкуются
друг с другом, что нельзя не согласиться, что вокруг интеллигенции прямо-таки
сгустилась мгла из противоречий. Причину этого А. В. Соколов видит в
том, что «…объявшая интеллигенцию мгла противоречий обусловлена разным
пониманием интеллигентности и отсутствием конструктивного критерия для отличия
интеллигента от неинтеллигента» (с. 6), и далее отмечает: «…среди сторонников
реального существования интеллигенции в российской истории популярная проблема периодизации поколений русской интеллигенции,
вокруг которой также сгущается «мгла противоречий» (с. 6).
Раз мгла сгустилась, ее
необходимо рассеять. Цель своего исследования автор формулирует следующим
образом: «…несколько рассеять «мглу противоречий», сгустившуюся вокруг русского
интеллигента, судьба которого в последнее время тесно связана с не менее
загадочным интеллектуалом западного происхождения. Для этого требуется,
во-первых, разграничить понятия интеллигент
и интеллектуал, которые зачастую
недопустимо смешиваются друг с другом (этой задаче посвящена глава 1);
во-вторых, определить типичные образы интеллигентов и интеллектуалов в разные
культурно-исторические эпохи и проследить их смену и преемственность (эта
задача решается в главе 2). Имея в виду эти задачи, мы озаглавили настоящую
книгу «Интеллигенты и интеллектуалы в российской истории» (с. 8). Посмотрим,
как поставленные задачи решаются в предлагаемом читателю исследовании.
В главе 1, названной «Интеллектный слой» (с. 10–93), А. В.
Соколов выводит и обосновывает формулы интеллигентности, интеллектуальности и
интеллектности. Раскрытие этих формул является весьма важным (если не сказать
определяющим) для их правильного использования при расчетах. Правильность
расчетов позволит правильно определить место конкретной личности в интеллектном
слое. Поэтому в рецензии основное внимание будет уделено именно теоретическим
положениям главы 1, и их анализу будет отведена «львиная доля» объема рецензии.
К этой главе автор дает
краткое введение, в котором определяет новое понятие интеллектный слой, вводимое им в научный оборот, а также исходное
корневое понятие интеллект и
производное от него – интеллектность.
С этими понятиями читателю придется иметь дело при дальнейшем чтении главы.
В этой главе А. В. Соколов делает обзор развития
лексикографии и мифологии русской интеллигенции, выводит и обосновывает формулы
интеллигентности и интеллектуальности и анализирует структуру интеллектного
слоя. Завершается глава обзором исторических форм воплощения
интеллектности.
В кратком введении А. В. Соколов определяет интеллект (курсив А. С.) как «…свойство создавать и понимать смыслы»
(с. 11), а под «смыслами» понимает «…знания, умения, эмоциональные переживания,
волевые побуждения» (с. 11). Из этого определения следует важный вывод о том, что
интеллект нельзя отождествлять с разумом
(с. 11; курсив А. С.), поскольку
разум, относящийся к сфере познания – «…лишь один из аспектов интеллекта» (с.
11). Обладание интеллектом есть интеллектность
(с. 11; курсив А. С.). Автор
далее утверждает: «Интеллигентность обязательно включает интеллектность» (с.
11), т.е. интеллектный (образованный, творчески одаренный) человек может быть
как интеллигентом, так и интеллектуалом. В результате А. В. Соколов приходит к
выводу: «…содержания понятий «интеллигент» и «интеллектуал» имеют общий
корневой признак – интеллектность, но объемы этих понятий не пересекаются, так
как один и тот же человек не может быть одновременно и интеллигентом, и интеллектуалом»
(с. 11). На этой антитезе интеллигента и интеллектуала строится все
исследование.
Эти категории людей автор предлагает объединять в разные
социальные слои – «интеллигентский» и «интеллектуальный» (в противовес употребляющемуся
в социологии единому обобщающему термину интеллектуальный
слой, который объединяет «…людей, профессионально занятых квалифицированным
умственным трудом…» [с. 12], т.е. объединяет интеллигентов и интеллектуалов).
Поскольку наличие интеллектности – общий признак для интеллигентов и
интеллектуалов, автор вводит понятие интеллектный
слой (курсив А. С.), которое использует «…в качестве обозначения
совокупности интеллигентов и интеллектуалов» (с. 12).
Введение и использование понятия интеллектный слой ставит перед исследователем много вопросов.
Например: «Кого в рамках этого слоя следует считать интеллигентом, а кого –
интеллектуалом? Каково будущее интеллектуалов и интеллигентов в России? Кто
ценнее для общества: интеллектуал или интеллигент?» (с. 12) и др.
Чтобы получить
ответы на эти и другие вопросы, А. В. Соколов анализирует
лексикографию русской интеллигенции (параграф 1.1 так и называется –
«Лексикография русской интеллигенции») с целью систематизировать имеющие
хождение определения интеллигенции; предпринимает попытку разобраться в
мифологии русской интеллигенции (параграф 1.2); выводит логические формулы
интеллигентности и интеллектуальности (параграф 1.3); анализирует структуру
интеллектного слоя (параграф 1.4); представляет исторические формы воплощения
интеллектности (параграф 1.5).
Какие же «открытия чудные» готовит нам Аркадий Васильевич в
первой главе своей книги?
Автор исследования отмечает наличие великого множества
определений, дефиниций и трактовок, данных в России понятию интеллигенция на протяжении более 100
лет. За этот период ученые неоднократно предпринимали попытки обобщить и
систематизировать эти трактовки. А. В. Соколов ссылается на труды
авторитетных филологов, где говорится об истории появления слова интеллигенция в русском языке и анализируются
значения этого слова и его производных в различных контекстах.
А. В. Соколов предпринимает собственную попытку привести к общему
знаменателю трактовки российскими учеными понятия интеллигенция. Он систематизирует эти трактовки в хронологическом и
этико-культурологическом аспектах; выделяет три исторических периода, в каждом
из которых у интеллигенции было свое особенное реноме в
этико-культурологическом контексте – XIX век, Советский период и Постсоветская Россия (правописание А. С.).
Для XIX
века, по мнению А. В. Соколова, наиболее характерным было
определение, данное во втором издании «Толкового словаря живого великорусского
языка» В. И. Даля (1881): «разумная,
образованная, умственно развитая часть жителей» (с. 14; курсив А. С.).Эта трактовка «…с непринципиальными
редакционными вариациями воспроизводилась другими дореволюционными словарями и
энциклопедиями» (с. 15). В то же время, отмечает А. В. Соколов, как субкультура (курсив А. С.) начало формироваться этико-политическое понимание интеллигенции. Главным выразителем
этой субкультуры стала разночинная молодежь, руководствовавшаяся «позитивистской
этикой «разумного эгоизма» и критически настроенная по отношению к
самодержавно-православной Российской империи» (с. 15). Мы видим, что в
культурологическом контексте у понятия интеллигенция
появляются как общекультурные (социологические), так и субкультурные трактовки,
что и «обусловило полисемию термина «интеллигенция» (с. 16). Такая картина
сохранилась и в наши дни.
В советские времена общепринятой стала социально-экономическая (курсив
А. С.) трактовка: «Интеллигенция – социальная прослойка, состоящая из
людей, профессионально занимающихся умственным трудом» (с. 16). Однако и в
советских условиях с конца 1960-х гг. в среде советской интеллигенции начала
формироваться оппозиционная диссидентская этико-политическая
субкультура – «близкий аналог разночинной этико-политической субкультуры, … но
с иными идеалами и ценностными ориентациями» (с. 18).
В постсоветской России «…интеллигентские субкультуры,
исчерпав себя, самоликвидировались. Произошла дифференциация бывшей советской
интеллигенции на две части: а) этически нейтральные специалисты, продолжающие
вопреки всему заниматься своим привычным делом (как тут не вспомнить
библиотечных работников? – В. З.);
б) рационалисты-прагматики, российские интеллектуалы, руководствующиеся
нравственностью либерального предпринимательства…» (с. 18). Кроме того,
возникло этико-культурологическое
понимание русской интеллигенции (инициированное, главным образом, гуманитарной
элитой) как реакция «на экспансию утилитаризма и технократизма. В качестве
образца для подражания постсоветской молодежи предлагается не удачливый
бизнесмен, … а идеал «подлинного русского интеллигента», представляющий собой
апологетический этико-культурологический
миф. … Живым воплощением идеала интеллигентности в перестроечные годы стал
академик Д. С. Лихачев» (с. 19). (Результаты систематизации
А. В. Соколовым понятия интеллигенция
наглядно представлены в таблице на с. 20 книги.)
После этого А. В. Соколов приступает к анализу
мифологии русской интеллигенции. Естественно, что раз понятие интеллигенция и все, что с ним связано,
окутано «мглой противоречий», то вокруг него возникает множество разного рода
фантазий, домыслов и мифов. А. В. Соколов утверждает, что
интеллигентоведческому познанию присущи «…авторефлексивность и интроспекция, …
способные предоставить нам не объективное, поддающееся проверке и
воспроизведению научное знание, а только субъективные мнения, то есть мифы» (с.
22). Таким образом, «… мифология интеллигенции становится одним из эмпирических
разделов интеллигентоведения…» (с. 23). И далее: «Мифология интеллигенции
представляет собой одну из разновидностей социальной мифологии, связанную с
таинственным, подчеркиваю, мистическим
феноменом российской интеллигенции» (с. 24).
А. В. Соколов подразделяет мифологию русской
интеллигенции на три относительно самостоятельные части:
1. Мифы о появлении интеллигенции, или интеллигентогонические (курсив
А. С.) мифы. Они подразделяются на три группы:
а) мифы о национальной принадлежности интеллигенции: сугубо
русский или всемирный феномен;
б) мифы о первом
русском интеллигенте, толкующие о времени образования феномена интеллигенции
хотя бы в пределах государства Российского;
в) мифы о природе интеллигенции, пытающиеся найти ее место в
социальных структурах.
2. Мифы о добрых или злых деяниях интеллигенции, из которых
можно вывести ее привлекательный или отталкивающий образ, или героические (курсив А. С.) мифы.
3. Мифы о конце интеллигенции, или эсхатологичесие (курсив
А. С.) мифы (с. 25–26).
Анализируя мифы об интеллигенции различных типов и видов,
автор приводит столько цитат, что в рамках рецензии нет возможности упомянуть
не то чтобы все, но и хотя бы часть из них. Отмечу только, что в связи с мифом
о первом русском интеллигенте А. В. Соколов выделяет пять исторических
периодов развития интеллигентской мифологии в России, которые впоследствии
лягут в основу его анализа поколений российских интеллигентов и интеллектуалов.
Это: «… пореформенная Россия (1860-е – 1880-е годы); предреволюционная Россия
(конец XIX – начало XX века); сталинский тоталитаризм (1930-е – 1950-е годы);
послесталинский период (1960-е – 1980-е годы); постсоветская Россия
(конец XX столетия)»
(с. 36).
Далее А. В. Соколов пишет: «По содержанию
мифологии можно судить о состоянии интеллигентского самосознания того или иного
исторического периода. Более того, для того чтобы правильно понять ценностные
ориентации, ожидания и притязания данного поколения интеллигенции, нужно
изучить его мифологию» (с. 36). Но изучать мифологию нужно критически, проводя
верификацию мифов (т.е. оценивая в содержании мифов соотношение достоверного
знания и вымысла). Как пишет автор, заслуживают внимания «… те мифологические
произведения, в которых достоверное знание преобладает над вымыслом, а плодами
фантазии можно пренебречь…» (с. 39).
Какую же картину представляет нам А. В. Соколов в
результате верификации мифов об интеллигенции?
Мы читаем: «Интеллигентогонические мифы верификации не выдерживают.
Они многочисленны и разнообразны, но не дают убедительного ответа на вопрос:
что такое интеллигенция?» (с. 39). И далее: «Обзор героической мифологии
показывает, что она является очень важным и интересным «архивом
интеллигентского самосознания», без обращения к которому невозможно
воспроизвести историю интеллигентов и интеллектуалов в России. … Причиной
появления эсхатологических мифов являются разочарованность и растерянность
людей, потерпевших жизненное фиаско или злонамеренная пропаганда
интеллигентофобов. В обоих случаях нет оснований считать их источниками
научного познания, скорее они – симптомы социально-психологических стрессов»
(с. 40).
Вот такую картину представляет нам А. В. Соколов.
В результате в его распоряжении оказывается «… обширный, рыхлый и
противоречивый эмпирический материал, не содержащий никаких теоретических обобщений
… [и не способный] вскрыть закономерные взаимосвязи, … [но способный] намекнуть на них» (с. 40). Уловив эти
намеки, А. В. Соколов переходит к построению теоретических структур и выведению
соответствующих формул.
В параграфе 1.3, используя результаты лексикографического
анализа понятия интеллигенция, А. В.
Соколов очерчивает набор неотъемлемых качеств (признаков) интеллигентности, различное сочетание которых в каждой конкретной
личности позволит причислить его/ее к интеллигентам или интеллектуалам и,
соответственно, вывести формулы интеллигентности и интеллектуальности.
Формулу интеллигентности А. В. Соколов считает
основополагающей, поскольку интеллигентность есть «… исходное ключевое понятие,
… посредством которого можно выразить другие понятия. Интеллигент – это
человек, обладающий качеством интеллигентности, а интеллигенция – множество
(социальная группа) интеллигентов» (с. 41).
На основе приведенной ранее общепринятой в XIX в. трактовки интеллигенции
В. И. Даля А. В. Соколов указывает на два признака интеллигентности:
«…во-первых, образованность,
во-вторых, разумность, умственное развитие, то есть способность к духовному
творчеству, или, говоря современным языком, креативность»
(с. 42).
Получается, что образованность и креативность – два
бесспорных элемента интеллигентности, названные В. И. Далем. Однако
их оказалось недостаточно. А. В. Соколов утверждает: «Образованность
и креативность в совокупности представляют собой не интеллигентность личности,
а интеллектность, то есть обладание
интеллектом» (с. 43). А вопрос, в какую сторону направит индивид свой
интеллект, в данной совокупности остается открытым. Далее читаем: «Жизненное
целеполагание (понимание смысла жизни) зависит от этического самоопределения…
Именно этическое самоопределение
отличает интеллектуала от интеллигента, оно и является третьим и необходимым
элементом формулы интеллигентности» (с. 43).
Читаем далее: «В отличие от образованности и креативности –
постоянных членов формулы, содержание которых предопределяется современным
уровнем культуры, этическое самоопределение – переменная составляющая,
направленность которой может меняться в широком диапазоне» (с. 43). Получается,
что этическое самоопределение – именно тот элемент, который определяет путь,
куда индивид направляет свой интеллект, для реализации каких жизненных интересов
и установок индивид свой интеллект предназначает.
В результате у А. В. Соколова получается следующая
формула русской интеллигентности:
«Интеллигентность
= [ C & V ] х kT,
здесь приняты следующие обозначения:
C – интеллектная постоянная:
относительно высокая образованность плюс креативность;
V – этическая переменная: принятое
личностью этическое самоопределение;
& – оператор
конъюнкции (логический оператор И);
kT – коэффициент исторического
времени, принимающий различные значения в зависимости от поколений
интеллигенции» (с. 43–44).
Формула интеллигентности в рецензируемой книге читается
следующим образом: «Интеллигентность – интегральное качество личности,
включающее на уровне, соответствующем определенному поколению интеллигенции,
образованность, креативность, этическое самоопределение» (с. 44).
А. В. Соколов отмечает, что постоянная часть
формулы показывает отношение к сфере
общественного производства, а переменная – к сфере личностного потребления (с. 44; курсив А. С.). В итоге автор приходит к такому выводу:
«Разграничение интеллигентов и интеллектуалов происходит не в сфере
производства, … а в сфере потребления, где происходит относительно свободная
самореализация индивида» (с. 44). Далее: «Согласно этико-культурологической и
этико-просветительной трактовкам интеллигенции, этическая переменная
интеллигента Vинтеллигент должна обязательно
включать: а) альтруизм, б) толерантность, в) благоговение перед культурой» (с.
45). Следовательно, исходная формула интеллигентности «соответствует фигуре интеллигента-гуманиста, этическое
самоопределение которого включает альтруизм
+ ненасилие + благоговение перед культурой» (с. 46).
Аналогичным образом А. В. Соколов выводит исходную
формулу интеллектуальности; она выглядит и читается так же, как и формула
интеллигентности:
«Интеллектуальность
= [ C & V ] х kT.
Формула
интеллектуальности соответствует этико-политической субкультуре и
интеллектуалам западного образца. Главное ее отличие от формулы
интеллигентности заключается в том, что этическая переменная Vинтеллектуал
имеет иное содержание… . Место альтруизма в формуле интеллектуальности занимает
эгоизм, место толерантности – интолерантность (нетерпимость), … место
благоговения перед культурой – потребительское использование ее» (с. 47).
Полученную фигуру интеллектуала А. В. Соколовназывает интеллектуал-циник,
так как «…ее этическое самоопределение характеризуют эгоизм + насилие + потребительское отношение к культуре» (с. 47).
А. В. Соколов выводит также формулу интеллектностикак
общую формулу для иллюстрации наличия у конкретного индивида интеллекта.
Поскольку как интеллигенты, так и интеллектуалы принадлежат к интеллектному слою, этическая переменная
в данном случае не имеет значения. Без ее учета формула интеллигентности
выглядит следующим образом: Интеллектность
= C х kT(с. 47).
Фигуры интеллигента-гуманиста и интеллектуала-циника,
безусловно, определяют «типичных представителей» своих групп. Однако, как далее
пишет А. В. Соколов, «…помимо фигур интеллигентов-гуманистов и интеллектуалов-циников,
полностью соответствующих формулам интеллигентности и интеллектуальности, в
интеллектном слое существуют какие-то другие фигуры, которые … можно
обнаружить, если обратиться к переменным этическим параметрам, характеризующим
направленность личности, отношение к другим людям и отношение к культуре» (с.
50). Использовав все возможные сочетания параметров этической составляющей,
А. В. Соколов получил «… восемь
фигур интеллектного слоя, имеющих различную этическую ориентацию. Вот они:
гуманист = альтруизм + толерантность + благоговение перед культурой;
квазигуманист =
альтруизм + насилие + уважение к культуре;
скептик =
альтруизм + толерантность + критика ценностей культуры;
нигилист = альтруизм + нетерпимость + отрицание ценностей культуры;
деспот = эгоизм +
насилие + насаждение собственных ценностей;
сноб = эгоизм +
толерантность + признание современной культуры;
конформист =
эгоизм + покорность + индифферентность к культуре;
циник = эгоизм +
нетерпимость + отрицание ценностей культуры
(с. 51).
Наиболее подходящим критерием для отношения фигур к интеллигентам
или интеллектуалам автор считает толерантность
(курсив А. С.). «Интеллигент –
это человек, неспособный к насилию, а интеллектуал – человек, действующий по
принципу «цель оправдывает средства», – обосновывает свою позицию А. В. Соколов
(с. 52). Таким образом, получаются следующие фигуры интеллигентов и
интеллектуалов:
«фигуры интеллигентов – ГУМАНИСТ, СКЕПТИК, СНОБ, КОНФОРМИСТ;
фигуры интеллектуалов – ЦИНИК, ДЕСПОТ, КВАЗИГУМАНИСТ,
НИГИЛИСТ» (с. 52).
В конце параграфа А. В. Соколов делает методологическое замечание (курсив А. С.). Он обращает внимание
читателя на то, что выведенные формулы интеллигентности, интеллектуальности и
интеллектности не имеют численных решений
и представляют собой символьно-математические
модели (курсив А. С.)
психологических структур, что эти формулы приближены к соционическим моделям
(с. 58–59).
Введя в научный оборот термин интеллектный слой, А. В. Соколов в параграфе 1.4
анализирует его структуру. Поскольку структуру интеллектного слоя составляют
личности (ведь только личность может быть интеллигентом или интеллектуалом), А.
В. Соколов раскрывает ее через типизацию личностей, построенную по интеллектным
и этическим качествам, представленным в выведенных им формулах интеллигентности
и интеллектуальности. А. В. Соколов строит «…типизацию личностей в
виде интеллектно-этического континуума,
содержащего разные социально-психологические фигуры в зависимости от развития
интеллекта и этического самоопределения» (с. 60).
Следует отметить, что выведенные в формулах классические
типы интеллигента и интеллектуала – фигуры идеальные. В реальности такие фигуры
в чистом виде встречаются крайне редко, зато разнообразие реальных фигур
интеллигентов и интеллектуалов со своими качествами достаточно широкое.
В предыдущем параграфе А. В. Соколов
проанализировал фигуры интеллигентов и интеллектуалов в зависимости от
этической переменной V. Однако, как указывает автор,
различные варианты возможны и у интеллектной составляющей С, включающей образованность и креативность. А. В. Соколов
пишет: «Если исключить одно из этих качеств, то, в зависимости от
направленности этической переменной, получается тип полуинтеллигента или полуинтеллектуала.
Полное отсутствие в духовной структуре личности интеллектной составляющей С делает человека неинтеллигентом или неинтеллектуалом
(с. 61). Таким образом, получается «…интеллектный континуум, состоящий из трех
слоев: высший, интеллектный –
интеллигенты и интеллектуалы; средний, полуинтеллектный
– полуинтеллигенты и полуинтеллектуалы; нижний, неинтеллектный – неинтеллектуалы и неинтеллигенты (курсив А. С.; с. 61).
А. В. Соколов объединяет средний и нижний слои интеллектного
континуума и считает это объединение полуинтеллектным
слоем (курсив А. С.; с. 63).
В итоге в интеллектном континууме получается два слоя: интеллектный и полуинтеллектный.
Если спроецировать типы фигур с разными сочетаниями
этических качеств (8 типов) на интеллектный и полуинтеллектный слои, получается
интеллектно-этический континуум. Он
состоит «… из одного интеллектного слоя, включающего восемь этических фигур, и
одного полуинтеллектуального слоя, также включающего восемь фигур. В общей
сложности в интеллектно-этическом континууме
обнаруживается 16 контрастных фигур» (с. 63–64). Все 16 типов этических фигур
представлены в таблице (с. 64).
В своем историческом развитии интеллектно-этический
континуум представлен в параграфе 1.5. Автор отмечает: «Интеллектность –
родовое качество homosapiens,
развитие которого было взаимосвязано … с развитием человеческой культуры» (с.
65). Следовательно, «…стадии эволюции культуры совпадают с эволюцией
интеллектного слоя, точнее, с исторической динамикой верхнего его диапазона –
интеллигентности и интеллектуальности» (с. 66).
Культурная антропология выделяет три основных стадии
эволюции культуры: археокультура (каменный век), палеокультура (III тыс. до н.э.), неокультура (cXVI в.
по настоящее время; с. 66–67). Если вспомнить, как в указанные периоды
развивался русский интеллектный слой, мы поймем, что основу его развития
заложило палеокультурное православие, а в дальнейшем он испытал воздействие
западных неокультурных доктрин. А. В. Соколов пишет: «На российскую автохтонную
почву были брошены семена гуманизма, просвещения, либерализма, социализма,
позитивизма, технократизма, которые воплотились в русских интеллигентов и
интеллектуалов» (с. 67).
Каждая из упомянутых философских доктрин оказала
существенное влияние на развитие интеллектного слоя России и формирование рядов
русских интеллигентов и интеллектуалов в соответствующие исторические периоды.
Ссылаясь на высказывания и труды философов, развивавших соответствующие
доктрины, А. В. Соколов анализирует их роль в развитии интеллектного
слоя и становлении интеллигентов и интеллектуалов как в Европе в целом, так и в
России. И делает это с присущими ему глубиной научного анализа, убедительностью
и изяществом.
Итак, в главе 1 – теоретической – выведены и логически
обоснованы формулы интеллигентности, интеллектуальности и интеллектности. Выводы
А. В. Соколова подтверждаются ссылками на труды известных ученых
(философов, социологов, историков, филологов, культурологов, др.). Однако, как
отмечает сам автор: «Решающим аргументом в пользу их работоспособности может
служить демонстрация их использования для описания и объяснения реального бытия
интеллигентов и интеллектуалов в различные периоды российской истории» (с. 93).
Этому посвящена глава 2 «Поколения интеллигентов и
интеллектуалов» (с. 94–334), в которой на колоссальном историческом материале
продемонстрирована работоспособность формул и понятий, предложенных в главе 1.
А. В. Соколов дает подробную характеристику пяти поколений русской
интеллигенции XIX–XX веков:
Пореформенное поколение (1842–1904; с. 105–157);
Революционное поколение (1894–1938; с. 157–217);
Героическое советское поколение (1922–1968; с. 217–249);
Шестидесятники (1956–2000; с. 249–278);
Восьмидесятники (1980–…; с. 278–334).
Составленная автором хронология поколений русской
интеллигенции полностью представлена в таблице (с. 104).
Использование выведенных формул нередко приводит автора к неожиданным
с общепринятой точки зрения результатам. Предоставим читателям – вслед за
А. В. Соколовым – самим сделать эти «открытия чудные», пусть это
станет для них сюрпризом.
Многие другие выдающиеся исторические личности, политические
деятели, литераторы, деятели культуры также квалифицированы
А. В. Соколовым, чему даны подробные объяснения. История каждого поколения
русской интеллигенции подробно и увлекательно описана, и книга читается на
одном дыхании. К сожалению, подробно останавливаться на истории каждого
поколения русской интеллигенции в рамках рецензии не представляется возможным.
Поэтому сосредоточу внимание на аспекте, который более всего интересен нашему
профессиональному сообществу. Посмотрим, что пишет А. В. Соколов о
библиотекарях, библиотеках и библиотечном деле, описывая историю каждого из
пяти указанных поколений русской интеллигенции.
Пореформенное поколение. Библиотекарей этого поколения
А. В. Соколов включает в состав гуманитарной интеллигенции (с. 108),
и далее пишет: «В 1894 году число общедоступных публичных библиотек и кабинетов
для чтения со штатом один - два человека было около 800. В гимназиях и училищах
функционировало около 3000 карликовых библиотек, где часто вообще не было
штатного работника. Кроме того, существовали библиотеки в университетах и
вузах, имевшие до пяти сотрудников, небольшие научно-технические библиотеки на
предприятиях, а также относительно крупные национальные книгохранилища –
Императорская Публичная библиотека, Библиотека Академии наук и Библиотека
Румянцевского музея, где работали по 12–15 штатных библиотекарей.
Приблизительные расчеты показывают, что в библиотечной системе страны было
занято не более 1500 сотрудников, из которых в лучшем случае 200 имели
университетские дипломы или аттестаты Бестужевских или иных курсов. Эти 200
человек можно смело включить в состав гуманитарной интеллигенции» (с. 114).
Из таблицы на с. 120 следует, что библиотекари
пореформенного поколения в структуре интеллектного слоя принадлежали к
гуманитарной сфере. Их большинство (1300 человек) относилось к
полуинтеллигенции, а остальные 200 – к интеллигенции.
Революционное поколение. Библиотекари этого поколения также
входят в состав гуманитарной интеллигенции. Число библиотек в стране растет,
соответственно растет и численность библиотекарей. По данным «Всеобщего на 1916
год русского календаря», библиотеки существовали в 240 городах Российской
империи, читальни – в 37 (с. 161). Библиотеки были в это время «учреждениями
внешкольного образования» (с. 163).
Анализируя революционное поколение русской интеллигенции,
А. В. Соколов не дает столь развернутой характеристики состояния библиотечного
дела и количественного состава библиотекарей Российской империи, как при
анализе пореформенного поколения. Только в таблице на с. 165, названной
«Сопоставление профессиональных групп двух поколений», приведены данные о
количестве интеллигентов-гуманитариев (в число которых входят библиотекари),
занятых в профессиональном поле книжно-журнального дела. В революционном
поколении насчитывается 6500 таких интеллигентов против 4200 в пореформенном
поколении.
Героическое советское поколение. Молодая советская республика с
самого начала своего существования определила библиотекарям задачу
идеологически поддерживать программы культурной революции и воспитания нового советского
человека, в том числе программы ликвидации безграмотности (ликбез) и
идеологического просвещения населения. Как отмечает автор, «Главными опорными
пунктами ликбеза стали многочисленные библиотеки, избы-читальни, клубы…» (с.
232).
Естественно, столь масштабная идеологическая деятельность
требовала большого количества профессиональных кадров. Библиотечное (и в более
широком смысле – культурно-просветительное образование) было в сжатые сроки
поставлено буквально на поток. В 1918 г. открыт «Петроградский институт
внешкольного образования (ПИВО) с культурно-просветительным и
книжно-библиотечным отделениями. … В общей сложности за годы гражданской войны
были открыты 40 институтов народного просвещения с факультетами внешкольного
образования, которые готовили библиотечных и клубных работников» (с. 234).
Рассказывая о ситуации в библиотечном деле в стране,
А. В. Соколов пишет: «Повышенный спрос на библиотекарей и работников
клубов был обусловлен бурным ростом библиотек и клубов – опорных масс
культурной революции. По сравнению с дореволюционным временем количество библиотек
увеличилось более чем в 5 раз и превысило 36 тысяч, из которых 85% принадлежали
наркомпросу, остальные – партийным и профсоюзным организациям. Все библиотеки
были бесплатными (до революции одну треть составляли платные библиотеки),
повсеместно открывались читальни, укомплектованные газетами и политической
литературой» (с. 234).
С начала 1920-х гг. библиотеки и библиотекари
становятся заложниками своей идеологической миссии. Начинаются чистки фондов
библиотек. Об этом А. В. Соколов пишет так: «Начиная с 1920 года по
массовым библиотекам стали рассылать списки «контрреволюционной и антихудожественной»
литературы, подлежащей изъятию из фондов. Полностью исключались религиозные
издания и книги, в заглавии которых были слова «Бог», «Божий» и т. п.; из
разделов художественной литературы по разным мотивам изымались произведения
Ф. Достоевского, Д. Мережковского, И. Гончарова,
Л. Толстого, А. Белого, Ф. Сологуба, А. Аверченко. Такого
рода руководство чтением масс пагубно влияло на профессиональное сознание
библиотечных работников, приучая к бездумному исполнительству (что, собственно,
от них, по большому счету и требовалось – В. З.).
Соответственно формировалось и сознание их читателей» (с. 234). Безрадостная
картина, но такова наша история.
Бурное развитие сети библиотек и библиотечного образования
не могло не способствовать увеличению количественного состава библиотечных
работников. А. В. Соколов отмечает: «По сравнению с 1928 годом в 1941
году количество библиотек [в СССР] возросло с 27 тысяч до 95 тысяч (в 3,5
раза)… Кадры культпросветработников увеличились в восемь с лишним раз, причем
было налажено среднее и высшее культурно-просветительное образование» (с. 237).
Шестидесятники. Говоря о поколении шестидесятников в истории
русской интеллигенции, А. В. Соколов библиотекарей не упоминает. В общем,
это понятно. Характеризуя данное поколение, он отмечает наличие «… духовной
преемственности, родственной близости между сыновьями-шестидесятниками и героическим
поколением их отцов» (с. 254). В этом поколении отсутствовал классический
конфликт «отцов» и «детей». Поэтому, интеллигенты-шестидесятники (в том числе и
библиотекари) приняли ценности своих героических «отцов» как свои собственные и
продолжали их дело (читай – дело советского государства), выполняя те же
социальные функции. Разумеется, с библиотек и библиотекарей никто не снимал
задачи идеологической поддержки деятельности советского государства.
В то же время А. В. Соколов определяет суть
шестидесятничества «… в пробуждении духа
русской интеллигентности в этом поколении. … Подлинный шестидесятник – это
интеллигент, соответствующий формуле интеллигентности» (с. 257). Безусловно,
библиотекари, имея дело с культурными (прежде всего литературными) ценностями
прошлого, не могли оставаться в стороне от этого процесса. Эта тема
представляется весьма интересной для дальнейших исследований.
Восьмидесятники. Рост количественного состава библиотекарей в
этом поколении русской интеллигенции продолжается. В таблице на с. 279
представлена динамика роста количественного состава профессиональных групп
(библиотекари оказались в одной группе с педагогами и клубными работниками) с
1940 по 1985 г. Из таблицы следует, что к 1960 г. по сравнению с
1940 г. количественный состав этой профессиональной группы увеличился
почти в три раза, а к 1985 г. – в 7,7 раза.
Однако в отличие от поколения шестидесятников у
интеллигентов-восьмидесятников конфликт «отцов» и «детей» имел место. В том
смысле, что к концу перестройки идеалы шестидесятников оказались развенчаны, а
взамен ничего не было создано. По результатам проведенных автором в течение
ряда лет социологических опросов (в которых приняли участие 62 библиотекаря)
А. В. Соколов выводит такое общее мнение респондентов: «Мы получили воспитание при застойном
социализме, а взрослеть нам выпало при диком капитализме» (курсив А. С.; с. 286). Поколение
восьмидесятников получило «культурную травму», результатом которой стал нравственный раскол поколения
восьмидесятников (курсив А. С.;
с. 287). Началось формирование различных элит, а интеллигенты (в том числе
библиотечные работники и другие служители культуры) были отодвинуты на задний
план, где «…многие (далеко не все!) продолжают свою интеллигентскую миссию» (с.
298).
Хотя А. В. Соколов пишет о
библиотекарях-восьмидесятниках тоже совсем немного, он делает интересный и
очень важный вывод, впрямую касающийся библиотечных работников. Пытаясь выявить
суть восьмидесятничества через анализ элит, А. В. Соколов на
основании результатов своего анализа пишет: «Мы получили галерею элитарных
интеллектуалов (олигархов, бизнесменов, политиков,
поп-звезд, постмодернистов), но не обнаружили элитарных интеллигентов. Было
выдвинуто предположение, что интеллигенты-восьмидесятники концентрируются не в
элитных кругах, а в исполнительском
корпусе интеллектного слоя. Библиотекари, учителя, клубные работники,
принявшие участие в наших диалогах, как раз и входят в состав этого корпуса.
Полученные данные позволяют сделать вывод, что именно они, а не коммерциализированная элита, обеспечивают жизнеспособность
русской интеллигенции (курсив мой – В. З.)
и передачу интеллигентности молодому поколению» (с. 318). Такой вывод не может
не внушать надежд современной российской библиотечной интеллигенции.
В заключении, названном «Ступени познания» (с. 335-340) А.
В. Соколов подводит итог своей исследовательской работы, результатом которой
явилась данная книга. Нельзя не согласиться с самим автором в том, что «…
главной новацией настоящего исследования являются понятия об интеллектном слое
и его интеллектно-этической структуре, четкое разграничение интеллигентов и
интеллектуалов, зафиксированное в формулах интеллигентности и интеллектуальности»
(с. 335).
Читая главу 2, мы убеждаемся в глубокой продуманности и
логичном обосновании периодизации поколений русской интеллигенции. С удовольствием
читаем страницы, на которых А. В. Соколов подробно описывает пять
поколений русской интеллигенции XIX–XX вв. Однако
А. В. Соколов отмечает, что «… гораздо актуальнее судьба
интеллигентов и интеллектуалов в XXI веке» (с. 336). Читаем далее: «Очевидно, что судьба русской интеллигенции
в наступившем столетии (коллапс или возрождение?) зависит … от отношения к ней
студенчества, потенциального пополнения ее рядов» (с. 337).
Чтобы хоть немного узнать о том, что думают современные
студенты об интеллигенции и как относятся к ней, А. В. Соколов в
течение ряда лет на рубеже XX
и XXI вв. провел
несколько социологических опросов среди студентов гуманитарных вузов
Санкт-Петербурга, в которых приняли участие около 700 респондентов. Результаты
этих опросов выглядят вполне обнадеживающе как для современной российской
молодежи, так и для российской интеллигенции, ибо из ответов ясно, что у нее
есть будущее. Они могут стать основой для дальнейших исследований этого будущего,
как и результаты предыдущих социологических исследований студенчества,
представленные А. В. Соколовым на Восьмой Международной конференции «Крым–2001»
[5].
А. В. Соколов приходит к выводу, что хотя «…
будущность молодежи наших дней окутана той же «мглой противоречий», что и
судьбы русской интеллигенции, … методологические основы, разработанные и
апробированные при анализе истории российских интеллигентов и интеллектуалов
могут послужить отправной точкой при исследовании будущего русской интеллигенции»
(с. 440).
Конечно, нельзя не
отметить, что поскольку исследование проводится впервые и носит новаторский
характер, неизбежны некоторые шероховатости. В частности, формулы
интеллигентности и интеллектуальности, на мой взгляд, достаточно субъективны.
Формулы субъективны в том смысле, что индивид, использующий их для оценки
другого индивида, наделяет оцениваемого набором качеств, исходя из собственного
субъективного восприятия его/ее. Поясню свою мысль на простом примере. Если я
решу оценить сам себя (вот он, взгляд со стороны), показатели будут примерно
такими. Высшее профессиональное образование (даже два, полученные в разных
странах) в наличии имеется. С креативностью тоже вроде бы все в порядке
(удалось реализовать некоторые проекты, некоторые пока не реализованы, но находятся
в стадии реализации или задуманы). Я считаю себя вполне толерантным человеком и
безусловно благоговею перед достижениями культуры. Альтруизм тоже вроде бы
присутствует, раз я до сих пор – в библиотечном деле. Получается просто интеллигент-гуманист начала XXI века.
Если же меня будет оценивать кто-то из коллег, у него/нее
могут быть другие мнения. Например, могут посчитать, что мне недостает
толерантности или я более эгоистичен, чем альтруистичен. В этом случае уже
получается интеллигент-сноб или интеллектуал-квазигуманист (а при определенных
обстоятельствах и деспот). Ну а
третий индивид может посчитать, что мне недостает креативности, и вот я уже
скатился на уровень полуинтеллектуала
(наверное, ближе к полуинтеллектуалу-фанатику).
Прочно удерживает от сползания на уровень неинтеллигента/неинтеллектуала
наличие образования, которое никуда не денешь. Наверное, истина где-то
посередине. Но где именно? Ответа на этот вопрос формулы интеллигентности и
интеллектуальности не дают.
На мой взгляд, мало внимания уделено библиотечным работникам
в структуре русской интеллигенции. Возможно, это будет тема следующего
исследования профессора А. В. Соколова. Очень бы хотелось прочитать
результаты подобного исследования.
Будем надеяться, А. В. Соколов не
остановится на достигнутом и еще не раз порадует нас новыми работами,
результатами и открытиями в любой области гуманитарного научного знания.
Список использованных источников
1. Соколов А. В. Ретроспектива-70 :
Биобиблиографический отчет / науч. ред. С. А. Басов. – СПб. : БАН,
2004.
2. Соколов А. В. Интеллигенция и
интеллигентоведение // КЛИО. Журнал для ученых. – 2002. – № 3. – С. 9–17.
3. Соколов А. В. Групповой портрет
библиотечной интеллигенции нашего поколения // Науч. и техн. б-ки. – 2002. – №
5. – С. 124–132.
4. Соколов А. В. Формула
интеллигентности // Петербургская библиотечная школа. – 2004. – № 2 (27). – С.
3–12.
5. Соколов А. В. Спасет ли красота
мир? // Науч. и техн. б-ки. – 2002. – № 3. – С. 52–56; перепеч.: Десять
конференций «Крым» – Десять лучших докладов / гл. ред.
Я. Л. Шрайберг. – М. : ГПНТБ России, 2003. – 121 с.
|
