ПРОФЕССИОНАЛЬНОЕ ОБРАЗОВАНИЕ
УДК 02:37
А. В. Соколов
С.-Петербургский гуманитарный
университет профсоюзов
Эволюция библиотечной школы
Если началом библиотечного образования считать курсы, организованные Л. Б. Хавкиной в Народном
университете А. Л. Шанявского в 1913 г., то пора начинать подготовку к
празднованию столетия российской библиотечной
школы.
Скромные кратковременные курсы сменили книжно-библиотечные
факультеты, затем появились библиотечные вузы, в 1964 г. преобразованные в
институты культуры. В институтах культуры библиотечный факультет считался
интеллектным лидером по сравнению с культурно-просветительным факультетом, не
располагавшим ни научно-литературным багажом, ни высоким научным цензом. Зато
последний пленял руководителей и гостей вуза народным художественным
творчеством, музыкальной классикой, красочной театральностью.
В 1960–1970-е гг. на библиотечных факультетах велись
глубокие теоретические и капитальные исторические исследования, писались
солидные учебники и учебные пособия, происходила революционная смена научных
парадигм, защищались многочисленные кандидатские и докторские диссертации,
формировались научно-педагогические школы не только в столичных, но и в
провинциальных вузах культуры.
В области культурно-просветительной работы (КПР) и
клубоведения научная мысль находилась в стадии становления, но в 1970-х гг. её
развитие было интенсифицировано благодаря помощи со стороны
философов-культурологов. Созданные в институтах культуры кафедры теории и истории
культуры обладали мощным интеллектным потенциалом и были заинтересованы в его
реализации в профильных для вуза областях. Относительно развитое
библиотековедение не привлекло их внимание, а по сути дела девственные просторы
культурно-досуговой, культурно-просветительной, массово-пропагандистской
проблематики показались многообещающими. Аборигены этих просторов, молодые и
энергичные теоретики КПР нашли мудрых учителей и наставников в лице профессуры
классической философской выучки.
В 1980-е гг., когда культурология получила признание в
академической науке, институты культуры обрели искомое методологическое обоснование
своей научно-педагогической деятельности. А теоретики-культурологи нашли
благодарную эмпирическую базу в учебных заведениях, именуемых институтами культуры. Библиотечные
факультеты оказались отодвинутыми на второй план. Культ, культура, культурность, культурология звучали для амбициозных руководителей вузов,
абитуриентов и их родителей гораздо более впечатляюще, чем книга, книжность, библиотековедение, библиография.
Почти двадцать лет назад, на излете сумбурных перестроечных
исканий я задумался о судьбе библиотечной школы. Меня печалили падение её
социального престижа, рекламации практиков библиотечного дела, неудовлетворенность
студентов. Беспокоили вольные и невольные грехи, расплачиваться за которые
приходилось питомцам библиотечных высших и средних учебных заведений. Мне
казалось, что библиотечная школа несет свою долю ответственности за кризисные
явления, обнаружившиеся в библиотеках 1980-х гг. Хотелось надеяться на лучшее,
найти основания для оптимизма. Я изложил результаты своих раздумий в
публикациях [1-3]. Почему-то коллеги не сочли нужным обсудить их по существу, но
некоторые рекомендации, содержащиеся в них, были реализованы впоследствии*. Но дело не в этом. Вспоминать о
прошлом имеет смысл ради предвосхищения эволюционной тенденции методом экстраполяции.
Экстраполяция представляет собой нахождение по ряду данных
значений функции других её значений, находящихся вне этого ряда. Чтобы
экстраполировать в будущее какую-либо тенденцию, нужно располагать достоверным
описанием по крайней мере трех состояний тенденции в относительно недавнем
прошлом.
Примем за начальную точку отсчета 1990 г., когда благодаря
всесоюзному исследованию "Библиотечная профессия: современное состояние и
перспективы" (1986-1991) в нашем распоряжении оказались достаточно
представительные сведения о состоянии библиотечной школы. Это состояние было
оценено как кризисное.
В 1990-е гг. педагоги библиотечной школы вели интенсивные
поиски путей модернизации библиотечного
образования, которые выразились в Государственном образовательном стандарте по
специальности 052700 – Библиотечно-информационная деятельность, утвержденном в
феврале 2003 г. Содержание этого стандарта воплощено в литературном памятнике библиотечной
педагогики – сборнике нормативных документов и учебно-методического
обеспечения, изданном в 2005 г. [4].
Анализ этого беспрецедентного педагогического шедевра дает представление о
состоянии высшей библиотечной школы в начале нового столетия.
Наконец, в качестве третьей точки экстраполяции используем
материалы международного симпозиума "Вузы культуры и искусств в едином
мировом образовательном пространстве", организованного и проведенного
МГУКИ в мае 2007 г. Симпозиум показал, как руководители российских вузов
культуры и искусств представляют стратегические направления развития вверенных
им учреждений и каково их отношение к библиотечно-информационным
специальностям. Надеюсь, что сопоставление выбранных трех состояний
библиотечной школы позволит судить о судьбе библиотечной школы в обозримом
будущем.
Библиотечная школа восьмидесятых
годов.
Грехи и печали.
Советские библиотечные педагоги создали мощную
образовательную систему, обеспечивающую производство и воспроизводство кадров
для библиотечно-библиографического социального института. В этой системе
работали 16 библиотечных факультетов в институтах культуры, не считая их
филиалов в различных городах страны, и около 40 библиотечных техникумов и
культпросветучилищ с библиотечными отделениями. Ежегодный выпуск специалистов с
библиотечными дипломами во второй половине 1980-х гг. составлял около 20 тыс.
Были основания для гордости! Тем более печально и горько было слышать
справедливые, в общем-то, слова: "В очевидных несовершенствах подготовки
библиотечных кадров сегодня никого убеждать не приходится... Растущая год от
года некомпетентность выпускников библиотечных учебных заведений..." [5. С. 30]. Даже в юбилейных речах
звучали меланхолические нотки грусти о былом. О чем эта грусть? О незабвенных
учителях, о библиотечном патриотизме, легендарном бескорыстии, патриархальной
простоте, библиотечной интеллигентности...
Над библиотечной школой сгущались грозовые тучи общего недовольства.
Недовольны все: практики библиотечного дела, получавшие по распределению не тех
специалистов, которых ожидали; студенты и учащиеся, разочарованные в учебном
процессе, в библиотечном деле, иногда вообще в жизни; преподаватели, влачившие
чрезмерную нагрузку, которая держала их на грани интеллектуального истощения.
Приведу фактические данные, полученные в ходе всесоюзного
исследования библиотечной профессии.
Опросы студентов разных библиотечных вузов показали, что
каждый третий самостоятельно и осознанно выбрал библиотечный факультет (остальные
следовали советам родителей, учителей или случайным обстоятельствам). Главная
печаль состояла в том, что процесс обучения оказался для многих разочаровывающим. Уменьшение интереса к
учебе уже на втором курсе почувствовали 78% студентов очного обучения, на
третьем – 84%, на четвертом – 85%, т.е. подавляющее большинство. Наибольшее недовольство
вызывало преподавание специальных дисциплин: 80% очников и 67% заочников всех
курсов сообщили, что эти дисциплины им не интересны. Зато 87% очников и 77%
заочников оказались заинтересованными в литературе, истории, философии. Налицо
явная неконкурентоспособность специальных дисциплин по сравнению с
общенаучными. Особенно непопулярны библиотековедческие курсы.
Получился печальный итог: во время обучения в библиотечной
школе происходит профессиональная дезориентация учащихся. На вопрос: Можете ли Вы назвать себя человеком,
увлеченным своей профессией? ответили отрицательно 75% второкурсников, 85%
третьекурсников и 82% выпускников очного отделения. Более 85% студентов
считали, что не нужно посещать все лекции, а 60% ответили утвердительно на
вопрос: Могли бы Вы экстерном сдать
прошлую сессию?
Напрашивался вывод, что восьмидесятникам не за что
благодарить альма матер, упорно пытавшуюся перековать их в "преданных
заветам В. И. Ленина и Н. К. Крупской идеологических бойцов", библиотечных
homo soveticus, полуинтеллектуалов, благоговеющих не перед книжной культурой, а
перед последними постановлениями ЦК КПСС.
Подобный вывод был бы неправильным. Его опровергал тот факт,
что более половины опрошенных студентов, столь живо выражавших неудовлетворенность
учебным процессом, не жалели о своем выборе и на вопрос: Повторили бы Вы теперь
сделанный Вами выбор специальности? ответили "да". Причем 69%
выпускников-очников признались, что их смущает разговор с посторонними о
будущей профессии (среди заочников таких "стыдливых" оказалось всего
14%). Возникало подозрение, что главным соблазном для абитуриентов послужил
облегченный режим обучения и сокращенный путь к диплому о высшем образовании
(только четыре года). Скучные занятия компенсировала снисходительность
преподавателей. Грубоватая шутка "институт культуры и отдыха" не
случайно получила хождение в то время. Наверное, для некоторых студентов имели
значение и эти конъюнктурные соображения, но далеко не для всех.
Теперь о наставниках. Наше социологическое исследование
позволило получить типичный портрет штатного преподавателя библиотечного вуза
1986-1991 гг. Вот его характерные черты. Образ жизни советского педагога-библиотековеда
(библиографоведа) есть самоотверженная
суета. Аудиторная нагрузка (800-900 часов в год) является чрезмерной. Кроме
того, общественные мероприятия, подготовка к учебным занятиям, внеаудиторное
индивидуальное общение с учащимися. Здесь затраты времени не планируются. Зато
вузовским преподавателям планируется научно-исследовательская деятельность,
которая в силу её творческого характера, как известно, планированию не
поддается. Не удивительно, что ни один из преподавателей не оценил
напряженность своего труда как "нормальную", две трети дали оценку
"постоянно высокая, иногда стрессовая", одна треть ощущает перегрузки
"время от времени". Только 5% опрошенных считали состояние своего
здоровья хорошим, 75% – удовлетворительным, а 20% (каждый пятый!) – плохим. Две
трети преподавателей требовали "коренного пересмотра" действующих
нормативов на педагогическую работу, одна треть довольствовалась
"частичной корректировкой". Сторонников сохранения существующего
положения дел не было.
Самое удивительное – поголовная
удовлетворенность педагогов результатами своего труда. Никто из опрошенных,
вопреки постоянным перегрузкам, ненормальным условиям работы, недовольству
учащихся и рекламациям практиков, не заявил, что он "почти всегда" не
удовлетворен результатами своей личной педагогической деятельности.
Самокритичные высказывания почему-то отсутствовали, но зато было немало предложений
по совершенствованию системы библиотечного образования, которые сводились, как
правило, к пересмотру учебных планов.
Должен признаться: я не считаю несовершенство учебных планов
тяжким грехом библиотечной школы. Не верю, что если вместо комплексов
литературы ориентироваться на типы библиотек или типы информационных
потребностей, то аудитории заполнятся жаждущими знаний студентами, а
преподаватели библиотечно-библиографических дисциплин обретут достоинство
любимых учителей и авторитетных ученых. Незыблемость учебных планов – одно из проявлений библиотечно-педагогического консерватизма,
но волюнтаристские, авантюристические эксперименты еще хуже.
В итоге получился социальный
портрет библиотечного педагога-шестидесятника, святого и грешного
советского интеллигента, сотканного из противоречивых черт: чрезмерная
аудиторная и внеаудиторная нагрузка, "почти всегда" приносящая
чувство удовлетворения; преданность идеологическим и культурным традициям
героических предшественников и учителей; консервативная, но доброжелательная
сдержанность по отношению к научно-педагогическим новациям и мечты о модернизации учебных планов;
привычка к авторитарному стилю управления в рамках добродушной
патриархальности. Можно добавить еще одну характерную черту профессионального
библиотечного сознания: неистребимый оптимизм, спасительная уверенность в
благополучном исходе текущих печалей.
Библиотечная школа 1980-х гг. представляется мне
многоэтажным дворцом культуры с фасадом в стиле сталинского ампира. Парадные
анфилады декорированы по рисункам, утвержденным в ЦК КПСС. Декор иногда меняет
свои формы, а идеологически выверенная цветовая гамма остается неизменной с
1930-х гг. Но случалось так, что без санкции хозяев дворца в его холодные
помещения время от времени добродушные шестидесятники вносили теплое дуновение
гуманистической интеллигентности. И некоторые из юных питомцев суровой alma
mater уносили с собой во внешний мир частичку этого тепла. Так передавалась
эстафета интеллигентности. Перед советской библиотечной школой никогда не
ставилась задача воспроизводить интеллигентов-книжников, но она их
воспроизводила!
Итак, начальный пункт экстраполяционной кривой –
библиотечная школа 1980-х гг. обладала двумя особенностями: во-первых, она
находилась в состоянии кризиса, который осознавали и студенты, и преподаватели,
и библиотекари-практики; во-вторых, вопреки официальной ориентации на модель
библиотечного homo soveticus,
библиотечная школа ухитрялась сохранять традиции русской интеллигентности.
Библиотечная школа 2000 года.
Радикальная информатизация и дегуманитаризация
Теперь обратимся к Государственному образовательному
стандарту по специальности "Библиотечно-информационная деятельность".
В этом стандарте воплощена мечта прогрессивно мыслящих педагогов о российском
библиотекаре информационного общества. Думалось, что библиотечная школа
выполнит свой долг перед библиотекарями-практиками и перед собственными
выпускниками, если из её лона будут выходить а) менеджеры, соответствующие требованиям либерально-демократической
рыночной экономики; б) технологи-организаторы
автоматизированных библиотечно-информационных систем, способные правильно
составить техническое задание на разработку такого рода систем, принять участие
в создании информационного и лингвистического обеспечения для них, обеспечить
их эксплуатацию и дальнейшее развитие; в) референты-аналитики,
владеющие искусством свертывать и развертывать информацию, извлекать и синтезировать
явно не выраженные смыслы сообщений.
Наряду с этими нетрадиционными квалификациями планировалась
подготовка библиотекарей-библиографов,
носителей жизнеспособных традиций книжной культуры, но модернизированных и
информатизированных в духе XXI века.
Именно эти четыре квалификации предусмотрены новым государственным
образовательным стандартом, созданным коллективом педагогов-новаторов
Московского, Петербургского и Кемеровского университетов культуры. Судя по
этому стандарту, высшая библиотечная школа 2000 года характеризуется следующими
особенностями:
1. Соответствие государственной политике в
сфере образования и дидактическим требованиям, предъявляемым
Министерством образования РФ к организации учебного процесса: предусмотрен блок
общих гуманитарных и социально-экономических дисциплин, в том числе федеральный
компонент, состоящий из 11 обязательных предметов; установлен обязательный
перечень общепрофессиональных дисциплин и состав специальных дисциплин,
обеспечивающих овладение студентом одной из четырех квалификаций –
библиотекарь-библиограф, технолог автоматизированных информационных ресурсов,
референт-аналитик информационных ресурсов, менеджер информационных ресурсов.
Кроме того, в учебном плане предусмотрены широкие возможности для введения
курсов, разработанных вузом (вузовский компонент), дисциплин специализации и
курсов по выбору.
Приложенные к образовательному стандарту примерные программы
обязательных учебных дисциплин являются превосходными научно-педагогическими
произведениями их авторов. Они единообразно оформлены (несомненная заслуга
редактора О. П. Мезенцевой), включают контрольные вопросы и задания для
самостоятельной работы, вопросы к зачетам и экзаменам, тематический план курса
и обширные списки рекомендуемой литературы. Можно смело утверждать, что
библиотечная школа достигла педагогической зрелости и получила признание
компетентных органов.
2. Воплощением зрелости, можно сказать, вершиной библиотечной педагогики
является блок программ по квалификации "Библиотекарь-библиограф,
преподаватель". Здесь аккумулирован богатейший опыт библиотечных
факультетов, очищенный от идеологических наслоений и осмысленный авторитетными
библиотековедами и библиографоведами. На мой взгляд, достигли уровня классики программы "Библиотечный
фонд" (Ю. Н. Столяров), "Библиотечное обслуживание" (Ю. П.
Мелентьева), "Справочно-поисковый аппарат библиотеки" (Л. Б.
Зупарова, Л. В. Трапезникова), "Библиографическая деятельность
библиотеки" (Д. Я. Коготков,
В. К. Степанов), "Лингвистические средства библиотечно-информационных
технологий" (Н. И. Гендина). К категории классических я отношу также
общепрофессиональные программы "Общее библиографоведение"
(О. П. Коршунов, Э. К. Беспалова, М. С. Манежева) и
"Документоведение" (редактор В. В. Добровольский).
3. Радикальная информатизация
библиотечного образования заключается, во-первых, во включении в состав
общепрофессиональных дисциплин неадаптированных к библиотечно-библиографической
сфере курсов "Информатика" и "Информационные технологии", в
которых термин библиотека не
употребляется вообще (это странно для специальности 052700 –
Библиотечно-информационная деятельность); во-вторых, в стандартизации трех
нетрадиционных квалификаций, имеющих сильную информационно-технократическую
окраску. Эти квалификации призваны показать становление в библиотечной школе
прогрессивных информационных технологий на месте архаичной книжности.
К сожалению, подготовить полноценных технологов АБИС, референтов-аналитиков
или менеджеров информационных ресурсов невозможно только за счет специальных
дисциплин; нужна соответствующая общенаучная база, т. е. математическая,
радиоэлектронная, логико-лингвистическая подготовка, которая не предусмотрена
образовательным стандартом. В итоге получатся
прилежные исполнители, а не творческие разработчики и организаторы.
Хорошие исполнители, конечно, тоже нужны, но их должна
готовить средняя, а не высшая школа. Я опасаюсь, что радикальная информатизация
университетов культуры приведет к тому, что из высших учебных заведений они
превратятся в информационные техникумы,
распространяющие вузовские дипломы.
4. Об угрозе деградации высшей библиотечной школы
свидетельствует её дегуманитаризация, состоящая в вытеснении традиционного гуманитарного
содержания информационно-технократическими новациями. Образовательный стандарт
2000-х гг. демонстрирует эту тенденцию. В федеральном компоненте гуманитарных и
социально-экономических дисциплин отсутствует курс "Литература
(литературоведение)". Абсурд. Для библиотекаря-библиографа именно
литература, воплощенная в книжную форму, является основным объектом труда, а
для библиотечного интеллигента благоговение перед Книгой – необходимое этическое качество. Книжность и гуманитарная
культура неразрывно связаны друг с другом, поэтому литературоцентризм всегда
присутствовал в библиотечном образовании. Теперь его заменяют на
"информациоцентризм". Я воспринимаю эту замену как варварскую
технократическую диверсию.
Проявлением технократического волюнтаризма является
ликвидация квалификации "библиотекарь-педагог", рассчитанной на
подготовку специалистов детского чтения. Сегодня школьные и детские библиотеки
образуют половину библиотек России – преступно игнорировать их кадровые
потребности. Только затмением гуманитарного сознания библиотековедов можно
объяснить исключение из общепрофессионального "Общего библиотековедения" раздела "История библиотечного
дела" (библиографоведы такой раздел сохранили). Хорошо известно, что
профессионализация невозможна без знания истории профессиональной практики и
исканий профессиональной мысли. Почему будущие специалисты в области библиотечно-информационной
деятельности не должны знать историю библиотек и библиотечного дела? Я могу
объяснить это только тем, что их готовят для пополнения не библиотечной, а
какой-то иной профессии.
Радикальную информатизацию и дегуманитаризацию библиотечной
школы нельзя считать безобидными увлечениями, потому что они обезоруживают
интеллигентов-книжников перед гигабайтами информационных ресурсов.
Библиотекарь-библиограф будущего будет оцениваться не по степени информационной
грамотности, ибо этой грамотностью будут владеть все, а по приобщенности к миру
книг, доступной не всем обитателям информационного общества. Чтобы
гарантировать выживаемость библиотечной профессии в безбумажном информационном
обществе, библиотечная школа должна культивировать гуманистический
литературоцентризм.
Библиотечный профессионал должен уметь привлечь людей в
библиотеку не компьютерными играми и видеосалонами, а книжными фондами и
духовным общением читателей. Интернет нужен в библиотеке не сам по себе
(библиотека – не Интернет-кафе), а в качестве канала дистанционного доступа к
сокровищам, прежде всего, Галактики Гутенберга, а во вторую очередь – к
Галактике Маклюэна. Профессионализация библиотечного работника состоит в его
натурализации в гутенберговской Галактике, в его превращении в гражданина и
хранителя мира книг. При этом сама собой подразумевается компьютерная
грамотность, а точнее – информационная культура. Кстати, курс
"Информационная культура" следовало бы ввести в состав
общепрофессиональных дисциплин библиотечно-информационного стандарта. Не
понимаю, почему это не было сделано.
Подведем итоги. Продолжая метафору, предложенную выше, можно
сказать, что библиотечная школа 1980-х гг. в виде дворца культуры с фасадом в
стиле сталинского ампира в 1990-е гг. была перестроена в комбинат педагогических услуг. Ассортимент услуг не очень широк, но
невзыскательные потребители довольствуются тем, что им предлагают. Некоторые хозяева комбината хотели бы повысить
культуру обслуживания, но на библиотечную интеллигентность спроса нет, есть
спрос на информационную интеллектуальность. В связи с этим библиотечный
комбинат педагогических услуг пытается освоить информационный имидж,
небезуспешно рекламируя себя в этом качестве.
В первом десятилетии нынешнего века библиотечная педагогика
в теории достигла невиданных высот, а на практике вузовское воспроизводство
библиотечных интеллигентов-книжников в России сходит на нет. Не случайно ни
один предприимчивый спонсор или тщеславный олигарх не рискнул субсидировать
библиотечное образование. Поэтому нет негосударственных библиотечных вузов.
Еще в ХХ веке в системе государственного образования не
осталось ни одного библиотечного факультета, все они поменяли вывески...
Что же дальше?
Библиотечная интеллигентность –
гость нежеланный в вузе культуры 2007 года
Обратимся к третьей точке эволюционной траектории
отечественной библиотечной школы – 2007 год, постсоветская Россия.
В Российской Федерации в наши дни насчитывается 17
государственных вузов культуры и искусств: 5 университетов, 5 академий, 3
института федерального значения и 4 института субъектов Федерации. Почти везде
существовали библиотечные факультеты, которые почитались как "старейшие"
и "мудрейшие", но в третьем тысячелетии они подверглись модернизации.
Каждый вуз, освободившись от бюрократической диктатуры центра, модернизировался
по-своему, и в итоге получилась, как выражаются эстетики, "цветущая
сложность" организационно-педагогических решений. Порадуемся, глядя на эту
"цветущую сложность".
В структуру головного вуза библиотечного образования –
Московского государственного университета культуры и искусств в 2003 г. включен
Библиотечно-информационный институт (БИИН), объединивший два факультета:
факультет информационных ресурсов и факультет библиотековедения, библиографии и
информатики. Вне БИИН остался факультет менеджмента и социально-информационных
технологий, выросший в свое время на базе кафедры отраслевой библиографии и
давно уже информатизированный.
В Санкт-Петербургском, Краснодарском, Казанском
университетах культуры и искусств библиотечные факультеты переименованы в
"библиотечно-информационные" или "информационно-библиотечные"
с широким ассортиментом кафедр – от традиционной кафедры детской литературы и
библиотечной работы с детьми до кафедры информационно-аналитической
деятельности. Зато неизменный лидер библиотечной информатизации Кемеровский
ГУКИ не только трансформировал библиотечный факультет в факультет
информационных технологий, но и ликвидировал кафедры библиотечно-библиографического
профиля, образовав вместо них кафедру технологии документальных коммуникаций и
кафедру технологии автоматизированной обработки информации. Тем не менее
некоторые выпускники КемГУКИ получают квалификацию
"библиотекарь-библиограф, преподаватель".
Среди академий хранителями книжности можно назвать
Восточно-Сибирскую и Самарскую академии культуры и искусств, на
библиотечно-информационных факультетах которых, наряду с информационными кафедрами,
до сих пор сохранились кафедра библиотековедения и кафедра библиографии.
Традиции книжности под
флагом факультета документальных коммуникаций бережно сохраняет Челябинская
академия, которая, правда, в 2007 г. объединила три кафедры
библиотечно-библиографического профиля в одну общую кафедру.
По пути информатизации довольно далеко продвинулись
Алтайская академия культуры и искусств, где на факультете информационных ресурсов
и дизайна кафедру библиотековедения преобразовали в кафедру менеджмента
информационных ресурсов и библиосоциальной работы (почему-то до сих пор там
сохранилась кафедра библиографии), и молодая, образованная в 1991 г. Тюменская
академия культуры и искусств, учредившая факультет информатики и социальных
коммуникаций.
Библиотечно-информационные факультеты обнаруживаются в Орловском
и Белгородском институтах культуры и искусств; в Пермском существует факультет
документально-информационной коммуникации, в Хабаровском – факультет
социально-культурной и информационной деятельности. Недавно созданные
Волгоградский и Чувашский вузы еще не обзавелись факультетами
библиотечно-информационного рода, зато в Арктическом институте культуры и
искусств (учрежден в Якутске в 2000 г.) имеется факультет информационных,
библиотечных технологий и менеджмента культуры.
Таким образом, нынешнее состояние библиотечного образования
характеризуют инновации: отсутствие "неинформатизированных" библиотечных
факультетов; превалирование гибридных библиотечно-информационных факультетов
(они существуют в 8 вузах из 17); стремление разорвать библиотечную пуповину (КемГУКИ, Алтайская и Тюменская академии). Налицо
явный вектор движения библиотечной школы от книжной культуры к культуре
информационной, от библиотечно-библиографических фондов и справочных аппаратов
к информационным ресурсам и информационному обществу. Экстраполяция этого
движения приводит к выводу, что в информационном обществе библиотечная школа
должна перейти в новое качество и превратиться в информационную школу, естественным
образом закончив свой жизненный цикл.
Я подозреваю, что с этим выводом согласятся некоторые (не
все!) руководители вузов культуры и искусств, которым поневоле выпал жребий
определить судьбу государственного библиотечного образования в XXI веке. В их
компетенции решать, будут ли вузы ориентироваться на гуманистические идеалы или
технократическое мастерство, будут ли культивировать
книжную культуру или ограничатся электронной коммуникацией, уместна ли будет
фигура интеллигента-книжника в рядах выпускников вуза.
Материалы международного симпозиума
"Вузы культуры и искусств в едином мировом образовательном
пространстве" (Москва, май 2007 г.) показывают, что ректоры по-разному
понимают общественную миссию и социально-культурные задачи руководимых ими образовательных
учреждений. Мне удалось обнаружить пять педагогических концепций.
1. Гуманистический
максимализм заключается в предоставлении всем, желающим получить высшее
образование, возможности неограниченно наращивать свои знания и повышать
культурный уровень. Так, ректор СПбГУКИ П. А. Подболотов убежденно заявляет:
"Переизбытка образования не бывает!". "Если человек – мера всех
вещей, – рассуждает он, – то и его интересы надо выводить не из производства, а
из идеи саморазвития. Тогда окажется, что образование нужно всем и нет прямой
связи между потребностями производства и высшим образованием" [6]. Значит, вузы культуры должны
ориентироваться не на государственный заказ на подготовку определенного числа
специалистов заданной квалификации, а на удовлетворение постоянно растущих
познавательных, этических, эстетических потребностей российских граждан.
2. Рыночный прагматизм
– другая крайность, ориентирующая вуз на выявление и удовлетворение
потребностей рынка. Здесь главная цель – не саморазвитие личности студента, а
благосостояние вуза благодаря "расширению и обновлению номенклатуры
специальностей и специализаций, востребованных рынком труда" с учетом
"долгосрочной и среднесрочной перспективы развития учреждений
социокультурной сферы" [7].
3. Технократический
тренинг видит цель образования в подготовке индивида к жизненной борьбе в
современных условиях. "Для успешного трудоустройства и развития карьеры
необходимо сформировать у выпускника вуза новые профессиональные и личностные
качества: профессиональную мобильность, высокую коммуникативную и
информационную культуру, стремление к приобретению новых знаний, умение
действовать в условиях неопределенности, творческую активность, ответственность
за порученное дело" [8]. Среди
личностных качеств нет альтруизма, толерантности, благоговения перед культурой,
поэтому перед нами модель интеллектуала-технократа, а не русского интеллигента.
4. Общественно-государственное служение, целью которого
является "создание условий для культурной эволюции общества и государства
путем подготовки специалиста нового типа – homo
cultural creative (человека культуротворческого). По мнению
сторонников этой точки зрения, именно вузы культуры и искусств обладают
наилучшими возможностями для формирования культуротворческой личности, потому что
эти вузы "своего рода культурно-образовательно-научные центры",
"интеграторы национально-культурного пространства России, специфический
фактор укрепления российской государственности" [9]. Выделяется этнокультурными амбициями Арктический государственный
институт культуры, ректор которого А. С. Борисов объявил задачей вуза
"строительство нашей арктической культуры, цивилизации", создание
"новой парадигмы культуры Арктического региона" [10].
5. Элитарная
педагогика нацелена на воспитание в вузе культуры и искусств "личности
и специалиста, востребованного третьим тысячелетием", "способного на
равных войти в мировую культурную и интеллектуальную элиту". По словам
ректора МГУКИ Н. В. Кротовой, задача вузов культуры и искусств состоит в
подготовке специалистов, "компетентных не только в своей профессиональной
деятельности, но и отличающихся высокой культурой, обладающих гражданской и
социальной ответственностью, разделяющих гуманистические идеалы и нравственные
ценности". Это – "многомерный человек, для которого культура – прежде
всего образ мысли, состояние души и жизнедействия и затем – арена
профессиональной самореализации" [11].
Перечисленные пять педагогических концепций нетрудно
разделить на интеллигентско-гуманистические
– гуманистический максимализм, общественно-государственное служение, элитарная
педагогика, и интеллектуально-технократические
– рыночный прагматизм, технократический тренинг.
Несмотря на различие педагогических установок, все ректоры
разделяют амбициозную "стратегическую цель на долговременную перспективу",
сформулированную Н. В. Кротовой: "...войти в мировое образовательное
пространство как достойный стратегический партнер, заявить о своих
возможностях, уникальном образовательном контенте, инновационных специальных и
педагогических технологиях, участвовать в самых масштабных и престижных
проектах" [11. С. 11]. При этом
подчеркивается, что "сущностной основой вузов культуры и искусств является
синтез гуманитарно-культурологического, информационного и художественного образования",
что "культурологическое знание пронизывает все направления деятельности
вуза, вследствие чего каждое из них в определенном смысле приобретает
культурологическое звучание" [12].
Весомо и убедительно звучат красноречивые выступления
лидеров библиотечных в прошлом вузов. Смущает только то, что в их лексиконе
отсутствуют ключевые слова книга, библиотека, библиография. Причина понятна: красочный имидж вузам культуры и
искусств придают музыкально-художественные факультеты, гуманитарно-философский
ореол – культурологические факультеты, наконец, информационные специальности и
кафедры олицетворяют мощь современной науки, а от библиотечных патриархов ни
денег, ни славы. Со старомодной книжностью и библиотечностью выходить на рынок
инновационных проектов и тем более в мировое образовательное пространство
нелепо и стыдно. Поэтому хозяева университетов, академий, институтов предпочли
бы избавиться от обременительных библиотечных реликтов.
Программа кадрового обеспечения
библиотек
Вернемся к эволюции библиотечной школы. Мы рассмотрели три
пункта эволюционного движения: 1990 г. – кризис советской системы библиотечного
образования; 2000 г. – информационно-модернизационный поворот; 2007 г. –
вытеснение библиотечной школы на периферию вузов культуры и искусств. Теперь,
сопоставляя полученные описания состояний библиотечного образования, подытожим
присущие ему эволюционные тенденции.
К сожалению, не все тенденции радуют, некоторые навевают
печаль и даже уныние. Вот они, эти тенденции.
1. Деидеологизация
учебного процесса и внедрение западной модели
МММ – Модернизация – Менеджмент – Маркетинг, в свете которой переосмысливается
содержание вузовского образования: вводятся новые квалификации, новые курсы,
разрабатываются новые учебно-методические материалы.
2. Информатизация
библиотечного образования. Эту тенденцию воплощают переименования
библиотечных факультетов и кафедр, специализаций и квалификаций; в текстах
общепрофессиональных и специальных дисциплин информация становится самым
популярным, хотя и неоднозначным термином. Ректораты и научная общественность,
включая библиотекарей-библиографов, оценивают информатизацию библиотечной школы
как прогрессивное и положительное явление.
3. Вытеснение
гуманитарного библиотечно-библиографического профессионализма и культа книги
на периферию учебно-воспитательного процесса. Эту тенденцию поддерживает
репутация архаичности и старомодности библиотек и библиографии, которая
распространилась среди студентов, руководства вузов и широкой общественности.
Отсюда – политика свертывания библиотечной школы: сокращение набора студентов
и, соответственно, преподавательского контингента, отсутствие молодой смены на
библиотечно-библиографических кафедрах.
4. Профессиональная
дезориентация: выпускники библиотечно-информационной школы не ориентированы
на библиотечно-библиографическую практику. Отсюда – депопуляция библиотечной профессии
и мнение, что очная библиотечная школа работает вхолостую, в отрыве от
потребностей библиотек. Эта тенденция питает незаинтересованность библиотек в существовании нынешней
библиотечной школы.
5. Ослабление деловых контактов с библиотеками, отсутствие
крупных исследовательских проектов, удаленность библиотековедов и библиографоведов
от педагогических и культурологических инноваций, провозглашаемых вузами
культуры и искусств, усугубляют мелкотемье
и обособленность вузовской науки, несмотря на информационную окраску библиотечных
и библиографических коллективов.
6. Деинтеллигентизация
и технократизация высшего образования. Идеал интеллигента-книжника не
только не популярен, но даже не известен постсоветскому студенчеству.
7. Неспособность библиотечной школы вписаться в рыночную экономику. Она остается одной из дотационных
областей государственного образования. Отсюда – невозможность обрести
экономическую независимость и гарантированное развитие в будущем.
Если экстраполировать эти тенденции в будущее, получается смертный приговор современной
библиотечной школе, созданной в свое время тоталитарной властью для обеспечения
культурной революции 1930-х гг. В постсоветской России эта школа должна, подобно
гусенице в бабочку, трансформироваться из библиотечной в информационную или
(лучше) в информационно-культурологическую.
Знаком подобной трансформации станет прекращение приема абитуриентов в
бюджетные группы библиотекарей-библиографов на дневных отделениях
библиотечно-информационных или аналогичных факультетов вузов культуры. Оправдать
такое решение легко: выпускники этих групп чуждаются библиотек, а Министерство
культуры не может безвозмездно финансировать подготовку кадров для других
отраслей, чем оно занималось до сих пор.
В библиотечном социальном институте образуется лакуна: из
его структуры выпадает важная функциональная подсистема подготовки кадров.
Откуда же библиотечно-библиографическая практика, наука, управление могут
почерпнуть квалифицированное пополнение? Над этим вопросом много раздумывал Э.
Р. Сукиасян, которого давно беспокоит
отрыв библиотечной школы от библиотечного дела. Мне кажется, что его соображения,
собранные в сборнике статей и докладов [13],
могут подсказать нужное решение. Обратимся к этим соображениям.
Э. Р. Сукиасян, хорошо зная кадровую ситуацию в российских
публичных и универсальных научных библиотеках (напомню, что в 1994-1997 гг. он
был заместителем директора РГБ по кадрам, с 1974 г. вел преподавательскую
работу на Высших библиотечных курсах РГБ), высказывает серьезную озабоченность
проблемой воспроизводства библиотечного
профессионализма. Он повторяет: "Посмотрите вокруг: настоящих
профессионалов среди нас становится все меньше и меньше. Да и среди
"дипломированных", прямо скажем, не все "настоящие" –
сказывается поточное производство" [13.
С. 36]; "Уровень профессионализма в библиотеках падает. Все больше среди
сотрудников появляется людей, которые пришли на работу, не имея предварительной
библиотечной подготовки" [Там же. С. 54]; "Как никакое иное
учреждение "бюджетной сферы" библиотеки переполнены балластом"
[Там же. С. 56].
Конечно, балласт компрометирует библиотечное сообщество.
Эдуард Рубенович убеждает: "Только мы, библиотекари, можем доказать
обществу свою ценность, уникальность, незаменимость. Но для этого мы сами должны
работать иначе, научиться уважать себя" [Там же. С. 52]; "Чем чаще мы
будем подчеркивать "скромность" библиотечного труда, тем меньше нас
будут уважать..." [Там же. С. 60].
Почему же библиотекари такие "скромные"? Социологи
свидетельствуют: "Сегодня в библиотеке работают в основном люди, которые
чувствуют себя неуверенно в этом мире, характеризующиеся высокой степенью
тревоги о безопасности и благополучии своих семей, их материальном положении. С
другой стороны, они имеют "психологический доход", т.е. удовлетворяют
свои потребности в общении, признании" [14. С. 110].
Э. Р. Сукиасян призывает этих неуверенных в себе людей
перестать быть "скромными" и "научиться уважать себя".
Сомневаюсь, что они услышат его страстный призыв. Но есть в библиотечной
профессии альтруисты с более высокой энергетикой, о которых те же социологи
сообщили: "Хотя сегодня модно работать не за идею, а за денежные знаки,
все-таки библиотеки как учреждения культуры остаются местом работы людей увлеченных
и оптимистически настроенных" [Там же. С. 111]. Именно эти люди
представляют собой библиотечную интеллигенцию, обладающую, по словам Э. Р.
Сукиасяна, "особым качеством души", "любовью к самой библиотеке,
ко всему тому, что в ней происходит".
По нашим оценкам, в библиотечных коллективах эти люди,
образующие "авангард" профессии, составляют 10-12%, но они способны
активизировать еще 30-40% своих коллег, и им не безразлична проблема воспроизводства
библиотечного профессионализма, которая волнует Э. Р. Сукиасяна. Что же
касается балласта и пассивных исполнителей-полуинтеллигентов, то они,
по-видимому, будут всегда находить убежище под кровлей библиотек. Думаю, что
умные библиотечные менеджеры найдут полезное применение для всех своих сотрудников.
Как же обеспечить воспроизводство "авангарда"
библиотечной профессии? Вполне очевидно, что библиотечные вузы не могут
абитуриентов-школьников преобразовать в интеллигентный авангард библиотечной профессии,
да они никогда и не ставили подобную задачу. Э. Р. Сукиасян хорошо представляет
ограниченные педагогические ресурсы библиотечного образования и нелицеприятно
об этом пишет: "Высшая библиотечная школа сегодня не может – ни по
качественным критериям, ни по количественным показателям – восполнить естественную
убыль профессионалов в библиотеках нашей страны. Путь в профессию через
образование дает минимальный эффект. В годы учения, особенно с отрывом от
производства, у студентов не формируется профессиональное сознание" [13. С. 55]. Проведенный по его инициативе
опрос первокурсников в нескольких вузах культуры показал, что только 5-8%
выбрали ответ: "Хочу успешно работать в библиотеке". Среди
первокурсников-заочников желающих работать в библиотеке оказалось от 60 до 80%.
(Наши опросы выпускников библиотечных факультетов подтвердили эту
диспропорцию.) В итоге подтверждается вывод о "глубоком кризисе"
библиотечной профессии. Что же делать?
Э. Р. Сукиасян предлагает: "Если мы не можем получать
профессионалов после вуза, их надо воспитывать самим: принимать на работу, отбирать,
проверять способности и возможности и только после этого направлять на учебу
без отрыва от производства. Если специалист вписался в коллектив, перспективен,
если видна реальная отдача, то библиотека должна взять на себя материальные
затраты, связанные с учебой, полностью или частично" [Там же. С. 58].
Эдуард Рубенович уверен: "Путь в профессию начинается с трудовой
деятельности в библиотеке. Сначала происходит профессиональная адаптация
личности в библиотечном коллективе, затем человек самоопределяется и делает
выбор. Решение остаться означает переход к непрерывному образованию,
профессиональному самосовершенствованию. Тот, кто не понимает, должен
уйти" [Там же. С. 56]. Вспоминая личный опыт, он призывает "взяться
за дело всем миром" и "искать будущих настоящих библиотекарей среди
читателей и исподволь готовить из них профессионалов, любящих библиотеку.
Начинать надо как можно раньше, в 3-4 классе" [Там же. С. 36].
Схема подготовки библиотечных профессионалов "по Сукиасяну" выглядит так: профессионально
ориентированный школьными и детскими библиотекарями абитуриент поступает не в
вуз, а в библиотеку, чтобы еще раз удостовериться в своей влюбленности в
библиотечное дело и набраться практического опыта. Работая в библиотеке,
молодой человек занимается самообразованием, много читает, стремясь стать
"универсально образованным". Спустя 2-3 года руководство библиотеки,
озабоченное ростом квалификации сотрудников, направляет его на учебу в заочную
(ни в коем случае не очную) библиотечную школу, полностью или частично оплачивая
обучение будущего профессионала вплоть до получения магистерского диплома.
Обосновывая свою схему, Э. Р. Сукиасян ссылается на опыт США, где с 1992 г.
отказались от подготовки библиотекарей-бакалавров из числа школьников, и стать
дипломированным профессионалом можно, только поработав в библиотеке [13. С. 58].
Условие работоспособности этой схемы заключается в тесном
взаимодействии библиотек и библиотечных школ, которое в США обеспечивает
Американская библиотечная ассоциация. Учебные планы и программы ориентированы
на потребности библиотек, потому что они создаются совместно преподавателями и
библиотекарями-практиками, которые часто совпадают в одном лице. Поскольку
библиотечная профессия в США привлекательна и престижна, многие дипломированные
специалисты-отраслевики поступают в библиотечную магистратуру, чтобы получить
второй диплом, открывающий путь к библиотечной карьере. Э. Р. Сукиасян
приветствует профессиональную норму "два образования – отраслевое плюс
библиотечное" и обучение в библиотечной школе без отрыва от производства
"поштучно, по индивидуальным программам для каждого обучающегося".
Предложенная Эдуардом Рубеновичем схема "выращивания
профессионалов всем библиотечным миром" казалась в недавнем прошлом утопией
темпераментного мечтателя, но в условиях ликвидации очного библиотечного
образования и перепрофилирования библиотечных факультетов эта схема становится
практически приемлемой и разумной. Естественными базами её реализации могут
служить: библиотечные факультеты заочного обучения (их контингент в
значительной степени – библиотекари-практики) и осуществляющие дополнительное
обучение библиотечных работников с небиблиотечным образованием высшие
библиотечные курсы при крупнейших библиотеках и Академия переподготовки работников
искусства, культуры и туризма. Роль связующего звена между библиотеками
(потребителями кадров) и учебными заведениями (их производителями) должна
сыграть Российская библиотечная ассоциация, которая, к сожалению, совершенно к
этому не готова.
Поддерживая предложение Э. Р. Сукиасяна, напомню, что в 1990
г. с целью освобождения библиотечной школы от "отеческих объятий" Министерства
культуры СССР и обретения вузами экономической независимости была выдвинута
концепция Регионального учебно-научного
объединения (РУНО) [15. С. 9].
Суть концепции заключалась в установлении между библиотечными учебными
заведениями региона и региональной библиотечной системой отношений
"исполнитель – заказчик", оформленных в виде юридических и
экономических соглашений. Идея РУНО не была, конечно, реализована в 1990-е гг.,
но в новом столетии неожиданно обнаружилось, что вузы культуры и искусств в
инициативном порядке берут на себя функцию регионального координатора
взаимодействия образовательных и практических учреждений.
Приведу примеры:
в 2000 г. по инициативе Восточно-Сибирской государственной
академии культуры и искусств создан "Академический образовательный комплекс
культуры, искусств и социально-культурных технологий Восточной Сибири и
Севера", в который вошли все учебные заведения, учреждения культуры и
искусств (библиотеки, театры, филармонии, культурные центры), министерства и
комитеты культуры Сибири и Севера;
с 2002 г. в Казани действует "Университетский
комплекс", включающий факультеты культуры гуманитарных вузов и средние
специальные учебные заведения республик Среднего Поволжья и Приуралья;
Челябинская государственная академия культуры и искусств в
2006 г. организовала "Образовательный округ", объединивший 24
учреждения высшего и среднего профессионального образования, общего и дополнительного
образования детей.
Эти примеры свидетельствуют о том, что в условиях, когда
ослабло руководящее воздействие центральных министерств, появилась возможность
для плодотворного межведомственного и межотраслевого сотрудничества заинтересованных
партнеров.
Ничто не мешает использовать эту возможность для решения
кадровой проблемы в региональных библиотечных системах путем организации на
местах высших библиотечных курсов, лицензированных соответствующим образом.
Теоретически кадровое самообеспечение библиотек «по Сукиасяну» может компенсировать, хотя бы частично, убыль
профессиональной библиотечной интеллигенции при условии, что заочные
библиотечные факультеты и библиотечные курсы смогут стать обителями
интеллигентности. Но главную гарантию воспроизводства библиотечной интеллигентности
я вижу не в сохранении в том или ином обличии библиотечных учебных заведений
(тенденция такова, что они становятся "небиблиотечными"), а в трансляции из поколения в поколение
интеллигентского этического самоопределения: альтруизм + толерантность + благоговение перед Книгой.
Библиотечная интеллигентность – качество не
профессиональное, а общечеловеческое, она приобретается личностью не путем
прилежного изучения учебных курсов, а путем погружения в пространство книжности ради духовного саморазвития и нравственного
самовоспитания. В этом пространстве обитают не только профессиональные
библиотекари-библиографы, но и литераторы и журналисты, ученые и инженеры,
просто библиофилы, книгочеи и книголюбы, которым известно мистическое чувство
благоговения перед книгой. Если это чувство сочетается у творческого человека с
альтруистическим самоутверждением и толерантностью по отношению к другим людям,
перед нами – библиотечный интеллигент-книжник, независимо от рода занятий и
законченных университетов. До тех пор, пока не иссохнет Море книжности, не переведутся библиотечные интеллигенты этого
рода. Именно Море книжности, присущая
человечеству книжная культура гарантируют воспроизводство библиотечной интеллигенции,
независимо от трансформаций, переживаемых государственной библиотечной школой.
Список источников
1. Соколов А. В. Печали, грехи и надежды
библиотечной школы // Науч. и техн. б-ки СССР. – 1990. – № 9. – С. 3-10.
2. Соколов А. В. Нужны подвижники: О
модели библиотечного образования на пороге XXI века // Библиотекарь. – 1990. –
№ 5. – С. 14-18.
3. Соколов А. В. Библейский Иов и
библиотечный факультет // Науч. и техн. б-ки СССР. – 1991. – № 2. – С. 12-19.
4. Библиотечно-информационная
деятельность. Специальность 052700: Государственный образовательный стандарт,
примерные программы, учебные планы: сборник нормативных документов и
учебно-методического обеспечения / под общ. ред. О. П. Мезенцевой. – М.:
ФАИР-ПРЕСС, 2005. – 992.
5. Ратманова С. Как завоевать авторитет //
Библиотекарь. – 1989. – № 1. – С. 30-31.
6. Подболотов П. А. Университет культуры и
искусств как модель культурного пространства России // Вузы культуры и искусств
в едином мировом образовательном пространстве. Междунар. симпозиум. Сб. статей.
Т. 1. – М., 2007. – С. 33-41.
7. Юсупов Р.Р. Модернизация высшего
образования в сфере культуры и искусства // Там же. – С. 48-58.
8. Кудрина Е. Л. Ступени роста
регионального вуза культуры и искусств // Там же. –
С. 58-67.
9. Малянов Е. А. Вуз культуры и искусства
как фактор устойчивости развития // Там же. – С. 106-114.
10. Борисов А. С. Новая парадигма культуры
и художественное образование // Там
же. – С. 122-124.
11. Кротова Н. В. Инновационная политика
вузов культуры и искусств и задачи вхождения
в мировое образовательное пространство // Там же. – С. 9-29.
12. Вохрышева М. Г. Современные тенденции
развития регионального вуза культуры и искусств // Там же. – С. 83-95.
13. Сукиасян Э. Р. Библиотечная профессия.
Кадры. непрерывное образование : сб. статей и докладов. – М. : ФАИР-ПРЕСС,
2004. – 448 с.
14. Потанина Е. А. Кто работает в
библиотеке // Социалистические исследования. – 2007. – № 3. – С. 107-111.
15. Соколов А. В. Печали, грехи, надежды
библиотечной школы // Науч. и техн. б-ки СССР. – 1990. – № 9. – С. 3-10.
|
