ОБЗОРЫ. РЕЦЕНЗИИ
УДК 655.552
Э. Р. Сукиасян
Любить книгу, верить в
её будущее.
Новая книга В. П. Леонова
Который раз беру в руки очередную книгу Валерия Павловича Леонова,
открываю её и останавливаюсь на миг в изумлении… Такого даже не ждешь. Просто быть не может! И не
было, как мне кажется, в нашей литературе…
Совсем недавно Валерий Павлович говорил мне, что книга готова, показывал
толстую папку с рукописью. По тому, как горели его глаза, как он рассказывал о
будущей книге, становилось ясно – нам, читателям, готовится большой подарок.
Валерий Павлович удивительный автор уже потому, что он – редкий в нашей среде профессионал, не только влюбленный в
своё дело, но и глубоко и всесторонне знающий его от и до. «Случилось так, –
пишет он, – что вдороге жизни
сначала профессия искала меня, а не я искал профессию» (с. 24).
Профессия привела его в Библиотеку Российской Академии наук,
вместе с коллективом которой он пережил самые трудные годы её истории. (Не все
знают, что В. П. Леонов является крупным ученым – библиотековедом и
библиографом: в своей докторской диссертации он опередил время на несколько
десятилетий.)
Красивое издание в суперобложке (сразу подумалось, что хорошая
книга должна и выглядеть красиво – так, чтобы её приятно было держать в руках).
Прежде всего назову ее, воспользовавшись строгим языком библиографического
описания: Bésame mucho :
путешествие в мир книги, библиографии и библиофильства / В. П. Леонов
; Научный совет РАН «История мировой культуры» ; Библиотека РАН. – Москва :
Наука, 2008. – 268 с. – ISBN 978-5-02-36277-2 (в пер.).
Сначала мне показалось, что книга прочитается легко и просто, за вечер
или два. Как я ошибался! Пришлось отставить все другие книги и журналы, но всё
равно: больше двух-трех часов подряд читать трудно – нужно еще время для
освоения прочитанного. Такая книга: надо многое понять, пропустить через себя. Воистину: «Запоминать надо не историю, а её
смысл» (с. 7). Мысленно позавидовал рецензентам, указанным на обороте
титульного листа – Сусанне Галустовне Антоновой и Юрию Николаевичу Столярову.
Позавидовал потому, что им довелось это читать раньше.
О чем книга? Отвечу словами автора, приведенными в издательской
аннотации: «Мне хотелось написать книгу для новых профессионалов. Это сочинение
– надежда для них. Помимо библиографии, книговедения, истории, социологии,
педагогики, информатики, здесь есть музыка, поэзия, психология, космология и
даже мистика». «Мои публикации не для любителей легкого чтения, на них редко
ссылаются, они рассчитаны, главным образом на тех, кто сомневается, проверяет
себя, ищет способ сказать своё слово в науке. Что касается стиля изложения и
подачи материала, то он не соответствует принятым в научной литературе
традициям. Я руководствуюсь собственными представлениями, памятуя о том, что
творчество, в том числе и научное, предполагает свободу и не должно быть
стеснено никакими запретами, за исключением запретов нравственного порядка» (с.
24–25).
Вскоре мне становится ясно: рецензии у меня не получится. Слишком
широк круг охватываемых автором проблем. Глаз останавливается на тех
высказываниях автора, которые близки мне, – другой читатель, возможно, на этих
строках не остановится, пропустит их так же, как и я сам пропускаю немало при
первом чтении.
Страницы книги поражают открытостью, смелостью автора. Вот, например,
многие среди нас сегодня думают об этом, но не могут (или не хотят) говорить.
Читаем: «Мои сомнения начинаются тогда, когда непрофессионалы начинают
высказывать суждения, основанные на поверхностном знакомстве с особенностями
нашей работы, и предлагают свои, как им кажется, простые и убедительные пути
решения наших задач» (с. 12). Как правильно это сказано! Разве мы не
встречаемся постоянно с подобным к нам, нашим делам и проблемам отношением в
повседневной жизни? Последний пример: всё, что делается в отношении
Президентской библиотеки им. В. Н. Ельцина.
«Настоящий библиотекарь должен чувствовать книгу так, как если бы
он был её автором и читателем одновременно. А сейчас мы являемся свидетелями
нашествия в библиотеки людей не по призванию, людей, умеющих красиво говорить
об информационном обществе и вытеснении традиционной книги её суррогатом, но
равнодушных к профессии библиотекаря. Понять суть гораздо сложнее, чем быть
ослепленным внешним эффектом нового проекта библиотеки или услуг
информационного центра. Я считаю это бедствием, это ведет к потере
индивидуальности каждой великой библиотеки. Нам срочно нужно вернуться к
духовности…» (с. 22).
«Информационное общество – это состояние зрелости человечества,
знаменующее собой установление качественно иных отношений между человеком и
миром знаний. А ключ к информационному обществу, к зрелости, к новому началу
отношений находится во власти нашего прошлого. Следовательно, хотим мы этого
или нет, в прошлом зашифровано будущее, оно
проявляется в нем» (с. 16). Отсюда – необходимость знания, но сначала –
уважения истории.
В. П. Леонов приводит удивительно правильное наблюдение
Ю. А. Шрейдера: наша страна еще достаточно богата учеными высокой
квалификации, способными успешно работать в традиционных направлениях, но
принципиально новые научные направления появляются исключительно на Западе (с.
64). Я бы поправил одно слово в этом высказывании (и на следующей странице
В. П. Леонов приводит убедительные аргументы): вместо «появляются»
надо сказать «проявляются». Как мне кажется, если они у нас и появляются, то
происходит одно из двух: либо этого никто не замечает, либо высказываемые идеи
гибнут в борьбе с противодействующими им «традициями». Только в близкой мне
области каталогизации могу назвать несколько фактов, когда явное открытие не
получало поддержки, в результате мы дарили Западу идеи, которые там
впоследствии реализовывались… Инновациями, к сожалению, мы занимаемся только «в
рамках» дозволенного…
Вот я читаю страницы, посвященные интуитивному озарению сознания
(с. 40–43), понимаю смысл редкого в нашей литературе термина серендипность (Serendipity), который,
как оказалось, придуман еще в XVIII веке.
Чем глубже уводят меня рассуждения автора, тем больше мне кажется, что этот
термин имеет к нам отношение. Обращаюсь в Google, провожу поиск. Результаты поразительны! Понятие в его
английском начертании выводит на экран 10 900 000 ссылок, в русском –
всего…89. Возвратившись к книге, читаю: «…Джеймс Ла Рю, заместитель директора
библиотеки А. Линкольна в Спрингфилде (штат Иллинойс) в статье “Наука
серендипности” предложил новое определение библиотековедения. «Моё скромное предложение,
– пишет автор после убедительных примеров и аргументов, – библиотековедение –
“наука серендипности”» (с. 43).
В этом фрагменте – два номерочка, ссылки на затекстовые комментарии.
Валерий Павлович уже приучил меня внимательно читать комментарии – порой они
бывают не менее интересны, чем основной текст. Ссылка возвращает меня к другой
книге В. П. Леонова – «Пространство библиотеки» (Москва : Наука,
2003. – 121 с.). Беру с полки книгу, открываю с. 51 и нахожу поразительное
высказывание Джеймса Ла Рю: «…Вот тогда-то я и решил, что захотел стать
библиотекарем. Это казалось мне прекрасной профессией. Ты должен быть способен
вести разговор с любым человеком. Как ничто другое требуется энциклопедический
взгляд на мир. Это была та единственная знакомая мне работа, где вы могли
специализироваться в качестве эрудита». И далее: «Цель библиотечного дела – или
это казалось мне в момент озарения (insight)
– помочь людям найти то, что они ищут, сами того не зная; то есть, сделать для
них доступными вещи, действительно культурно
связанные». Валерий Павлович даёт здесь серендипности прекрасное и понятное
определение, считая его переводом, – интуитивное
озарение.
Сознаюсь:
на этих страницах двух книг В. П. Леонова я остановился на несколько
часов… Когда для меня лично эти слова американского библиотекаря («Вот
тогда-то…») стали очевидными (это случилось в возрасте двенадцати лет), я не
мог, естественно, так четко сформулировать «формулу профессии». Ясно было
только одно: чтобы стать настоящим библиотекарем, надо иначе жить, читать,
учиться, наблюдать, собирать и систематизировать знания. Профессиональное
обучение – это надстройка, которая порой дает право, но не обеспечивает
возможности. Последние набираются годами, десятилетиями.
Кто поговорит на эту тему со школьниками? Я уверен: если это «дойдет»
до взрослого, будет уже поздно, время упущено.
«Мы учимся технике овладения профессией всю жизнь» (с. 70). Можно
было бы остановиться на этом тезисе автора – он принципиально важен, далеко не
все это понимают. Но В. П. Леонов не останавливается, а идет дальше,
доказывает, что техника – компонент творчества, технического мастерства, а
значит – таланта.
Автор развенчивает «современные библиотечно-библиографические
мифы» о том, что на смену существующей методике и практике нашей деятельности
приходят новые информационные технологии. «Эпоха Гуттенберга закончилась,
привычный образ библиотекаря и библиографа уходит навсегда в прошлое, его
знания уже не нужны; библиотеки превращаются в музеи книги, их заменят
электронные библиотеки» (с. 77). Как часто нам приходится читать подобные
«мессиджи»… Хотя неизвестно, пишет В. П. Леонов, кто будет хозяином в
этой «виртуальной информационной деревне, кто будет заниматься её
комплектованием, библиографированием электронных документов, как будет устроен
глобальный синтаксис, т.е. справочный аппарат?
У нас нет системы «собственной, внутренней безопасности», подумал
я, читая: «Так сложилось, что в библиографии и библиотековедении сегодня мы,
профессионалы, больше слуги, чем господа». И дальше следует очень важный тезис.
Прежде чем я процитирую,
давайте подумаем, кто виноват в том, что подобная ситуация невозможна в смежных
отраслях, в которых работают всё те же бюджетники, например в здравоохранении
или народном образовании?
«Читая публикации на эту тему, слушая выступления, как правило,
непрофессионалов, хочется верить, что речь идет не об элементарном незнании.
Часто берущиеся за решение современных библиотечных проблем начитаны,
жонглируют именами классиков, умело подбирают убедительные цитаты (надо только
их вырвать из контекста и изящно преподнести), но их знания бессистемны,
содержат существенные пробелы, логически непоследовательны, а потому ошибочны.
Упрощенный подход к осмыслению научных вопросов строится на представлении о
том, что они доступны всем» (с. 77–78).
Разве не об этом мы думаем всякий раз, слушая и наблюдая очередные
дискуссии на канале «Культура», с интересом, но, в тоже время – с глубокой
обидой в душе знакомясь с фильмами о библиотеках, сделанными людьми, далекими
от библиотечного дела?
Ответ, в общем и целом, понятен: виноваты мы, ничего не противопоставившие
«библиотечной культуре дилетантов». Наша пассивность порой безгранична.
Вспоминаю, что однажды на конференции «Крым» мы прямо спросили Александра
Архангельского, телеведущего (канал «Культура»): «Почему не приглашаются
библиотекари?» «Приглашаются, – ответил он, – те, кто умеет говорить кратко и
интересно, например М. Д. Афанасьев, Е. Ю. Гениева. Нет,
однако, со стороны библиотекарей никакой активности».
«…Нам, посвятившим свою жизнь служению книге, брошен вызов, на
который надо ответить, – пишет В. П. Леонов. – Отвечать следует, не
отменяя старые теоретические подходы, а развивая их, учитывая традиции российского
и советского прошлого». И чуть ниже: «Традиции, заложенные в 20–70-х годах
XX в., мерцают в истории науки, и не всегда можно с уверенностью сказать,
то ли время предзакатное, то ли предрассветное… А опыт свидетельствует, что в
науке не бывает полного застоя, в ней, даже при самых неблагоприятных условиях,
есть всегда внутренняя готовность к смене парадигм» (с. 79).
При всем своем желании рассказать о многом, обнаруженном в этой
необычной книге, мне ясно одно: каждый найдет в ней те страницы, которые его
лично заинтересуют. Попутно расширится диапазон знаний, далеко отодвинется
горизонт. Не думаю, что многие знают, что такое «поэтическое книговедение», в
чем состоит и как проявляется принцип «неконтактного резонанса», какая разница
между «бадейной» и «прожекторной» теориями науки. Или задумывались над тем,
влияют ли книги, посвященные нравственности, на саму нравственность? Интересны
прослеженные автором последствия уничтожения Александрийской библиотеки.
Пришлось согласиться с аргументами автора в пользу библиофильских собраний. Как
библиотекарь я не испытываю большого уважения к библиофилам. Однако благодаря
библиофильству из книжного потока вычленяются и сохраняются на века «в
первозданном виде» ценнейшие издания, теряющие в государственных хранилищах
свой «товарный вид».
«Будут ли читать эту книгу? Поймут ли читатели разбросанные на её
страницах мысли и то, что меня беспокоит?» (с. 25). Валерий Павлович, не
сомневайтесь, будут. Постараются понять. Надо только взять книгу и углубиться в
её чтение.
Хотелось мне как можно быстрее представить книгу читателям, именно
поэтому я скоро взялся за перо. Серьезные рецензии, наверное, еще пишутся…
|
