УДК 655:552
Ю. Н. Столяров
Поэтическое
книговедение В. П. Леонова
…Мои публикации не для любителей лёгкого
чтения, на них редко ссылаются, они рассчитаны главным образом на тех, кто сомневается,
проверяет себя, ищет способ сказать своё слово в науке.
ЛеоновВ. П. Bésame mucho. Путешествие
в мир книги, библиографии и библиофильства / В. П. Леонов. – Москва :
Наука, 2008. – С. 24–25.
Рецензировать новую книгу В. П. Леонова – Bésamemucho. Путешествие в мир
книги, библиографии и библиофильства – (Москва : Наука, 2008. – 268 с.)
– очень трудно. Она настолько личностна, что надо вжиться в строй мыслей,
чувств, интонаций и ассоциаций автора настолько, чтобы хотя бы временно
побывать им самим. А это, увы, редко кому удаётся – слишком трудно попасть с
ним в одну тональность, говорить в унисон.
Тем не менее автор, посчитавший возможным обнародовать свои затаённые
чувства, интимные звуки своей души, должен признать и право читателя отозваться
на его книгу в соответствии со строем своей души, со своим настроем, вызванным прочтением этой, мало сказать, оригинальной –
экстравагантной книги.
В первой части, озаглавленной «Один», автор сообщает о своём замысле:
«Мне хотелось написать … обо всех тех случайных и закономерных, важных и
неважных житейских и научных обстоятельствах, которые сложились вместе, для
того чтобы, словно без ведома и желания автора, подвести его к сочинению
книги–надежды…». Это произведение представляет собою, по выражению
В. П. Леонова, некоторые «нетеоретические» соображения, – в том
смысле, что используются не столько известные научные методы анализа и синтеза,
сколько опыт описания собственного книжного мира. Поэтому к книге нельзя
подходить с привычными мерками – она выпадает из ряда традиционных научных
изданий. Для того чтобы воспринять книгу адекватно, должен возникнуть психологический
резонанс с автором, иначе она может показаться набором слабо связанных между
собой рассуждений по тому или иному относительно случайному поводу, причём рассуждений,
которые сопровождаются пространными приложениями, представляющими собою как бы
параллельную цепь рассуждений, ассоциативно связанных с тем, что говорится в
основной части.
Иное дело, если удастся проникнуть в своеобразную логику автора.
О, тогда открывается новое измерение, тогда изложение приобретает рельефность,
объём и предстаёт как цельное произведение, которое можно было выстроить только
так, как оно представлено взору читателя.
«Пролог» отвечает на вопрос о том, почему книга названа столь необычно.
Мелодия незатейливой в сущности песни вызывает у автора поток профессиональных
мыслей и ассоциаций, которыми он посчитал возможным поделиться с читателями.
В книге две главы (они названы частями – в этом просматривается аллюзия
с музыкальным произведением). Первая (уже упомянутая) названа «Один», вторая –
«Вместе». Параграфы первой главы нацелены на доказательство тезиса о том, что
книга представляет собою космический субъект и врождённую программу человека.
Во второй главе извлекаются нравственные и психологические уроки феномена
участи Александрийской библиотеки, в неё включены эссе библиофила Колина
Франклина, рассуждения о судьбе книги, о
будущем библиотеки. Концовка книги – «Вместо эпилога» – своеобразный
гимн «книжному посланнику Бога на Земле», книжной и посткнижной культуре.
При всей постоянно подчёркиваемой индивидуализированности мысли в
книге много объективных суждений. Выведены они из собственного внутреннего
мира, что делает систему доказательств сильно психологизированной, но от этого
не менее строгой, чем при использовании рациональных научных методов.
Работа библиотекарей, библиографов, архивистов предполагает, по
убеждению автора, наличие в их характере альтруизма, иначе она становится для
них каторгой (С. 21). Действительно, ещё Ф. Эберт (1791–1834) считал
девизом библиотечной профессии латинское изречение «Aliis in serviendo consumor» (Служа
другим, сгораю сам). Из других профессиональных качеств представителей
нашей профессии наиболее ценными В. П. Леонов считает обязательность
и добросовестность. Это – глубоко правильное по своей сути суждение.
Но стремление отдать всего себя людям – продолжает автор – делает
человека внутренне одиноким. Этим суждением и окрашена первая часть книги. Вся
теплота души библиографа отдаётся клиентам – и чаще всего незаметно для них, а
растративший себя альтруист остаётся для окружающих обслуживающим персоналом,
т. е. неприметным фоном, привычным пейзажем. Подтверждение этому
В. П. Леонов видит, в частности, в несходстве жизненных ценностей
библиотекаря и обслуживаемого им научного работника.
Автора очень интересует вопрос: как получается, что люди, жившие в
разное время, не знавшие друг друга, высказывают очень сходные мысли, и строй
их мышления удивительным образом пересекается (С. 35). Для объяснения
В. П. Леонов обращается к так называемому принципу неконтактного
резонанса: «Заочная или виртуальная встреча с другим возникает под действием
воображения, интуиции или каких-то таинственных сил, в результате которых и
“срабатывает” принцип неконтактного резонанса. Из огромного числа вариантов,
бесконечных решений вдруг выбирается одно, и рождается новое, реконструируемое
знание» (С. 36). Углубляясь в феномен способности к интуитивному озарению,
автор переносит из западной литературы понятие серендипность (по имени
сказочных принцев Серендипов), придуманное в XVIII в. писателем
Х. Уолполом.
В. П. Леонов упоминает многих авторов, заметивших и описавших это
явление. Есть среди них и известные в нашей отрасли имена, например
Д. Ю. Теплов (1924–1979). К ним по праву можно добавить имя
Н. А. Рубакина. В своей психологической теории чтения он, опираясь на
современные ему достижения нейрофизиологии, психологии, лингвистики и
социологии, обстоятельно описал механизм восприятия текста [1]. Безотносительно к
Н. А. Рубакину В. П. Леонов тоже приходит к тому, что в данном
случае имеет место чисто психологическое явление. В библиотековедении и прежде всего в фондоведении, оно известно
как свойство денотационности фонда [2].
Сначала – понимание текста, потом наложение полученной информации на имеющийся
запас знаний и, по достижении «критической массы» знаний, – неожиданный взрыв,
озарение, переход в иную реальность – так можно описать механизм
детонационности, или серендипности.
Детонационность можно определить как способность документа выполнять
функцию детонатора памяти, вызывая к жизни воспоминание, ассоциацию, понимание,
озарение. Содержащиеся в документе отдельные кванты информации, поставленные в
необычную связь, дают импульс возникновению новых идей и эмоций на основе
аналогичных идей и эмоций, имеющихся в памяти, сознании личности. Новая, подчас
малозначащая информация иногда исполняет роль пускового механизма подспудно генерирующихся
у пользователя идей, лавинообразного их нарастания.
По сути дела, здесь имеет место синергийный эффект, известный со
времён античности по восклицанию Архимеда «Эврика!»,
когда после мучительных многодневных раздумий о пути решения задачи,
поставленной перед ним тираном Гиероном, Архимед связал воедино сведения об
объёме вытесненной им при погружении в ванну воды и способе гидростатического взвешивания. Сходный эффект вызвало, согласно
преданию, падение яблока на голову Ньютона, когда он размышлял о физической
природе тяготения.
Ассоциативность памяти как инструмент, позволяющий по части образа
восстановить этот образ целиком, достроить его, связать с другими образами,
описана в книге В. И. Лощилова «Информационно-волновая медицина и
биология» [3]. В своё время я имел
возможность положительно оценить факт подведения В. И. Лощиловым
физическо-физиологического фундамента под описание явления семантического
резонанса [4]. Как видим, и у
В. И. Лощилова фигурирует термин резонанс, а значит леоновский «принцип
неконтактного резонанса» (о чем будет сказано ниже) должен восприниматься как
вполне научный.
Чтение В. П. Леонов представляет как путешествие души. Вводя этот поэтический образ, он подводит
читателя к мысли, что чтение не просто передаёт сухую информацию, но и
возбуждает эмоции. Следовательно, заключает В. П. Леонов, правомерно
поставить вопрос о внерациональном, о
поэтическом книговедении, предметом которого является «путешествие души по
шкале смыслов» (С. 55).В этом
убеждении он опирается на известного своими парадоксальными, однако
обоснованными суждениями современного выдающегося психолога
В. П. Зинченко, оправдывающего не как метафору, а как вполне научное
понятие «Педагогическую поэму»
А. С. Макаренко. Сам В. П. Зинченко – основоположник поэтической антропологии (1994).
Основы поэтического книговедения (оно вбирает в себя, как можно
понять В. П. Леонова, и библиотековедение, и библиографоведение) заложены
ещё леоновской книгой «Пространство библиотеки. Библиотечная симфония» (Москва,
2003). К слову, перенос идей и понятий из области педагогики и психологии в
книговедение – блистательный пример проявления серендипности (детонационности).
Возникновение поэтического книговедения можно охарактеризовать как
постнеклассический этап развития этой
дисциплины. Будучи качественно новой по своей методологической основе, она вряд
ли будет сразу и однозначно воспринята современными коллегами. В частности и
поэтому считаю нужным привлечь к ней внимание, высказать к ней своё отношение.
Если принять отмеченную главную особенность рассматриваемой книги
от всех других книговедческих изданий, весь последующий текст воспринимается
под новым углом зрения. Представляются органичными аллюзии с чисто поэтическими
образами, многочисленные обращения к А. Пушкину, Л. Толстому,
А. Чехову, В. Набокову, В. Хлебникову, Г. Гессе, Вольтеру,
С. Моэму, А. Белому, В. Шкловскому и еще многим другим авторам,
чьи имена редко встречаются в нашей профессиональной книговедческой литературе.
Логично, в частности, обращение к античному поэту Архилоху из Пароса,
разделившему людей на «лис» и «ежей»: «Лис знает много секретов, а ёж – один,
но самый главный». Такая классификация даёт В. П. Леонову интуитивное
(во всяком случае, в книге оно просто постулировано, но для поэтов метод
интуиции – самый оправданный, он у них ведущий) основание отнести, например
К. И. Абрамова, М. Г. Вохрышеву, А. А. Гречихина,
О. П. Коршунова – к «ежам», а И. Е. Баренбаума,
Р. С. Гиляревского, И. В. Гудовщикову,
И. Г. Моргенштерна, А. В. Соколова – к «лисам».
Естественно и рассмотрение двух этических систем в
библиотечно-библиографической науке, рассуждения о личности и мастерстве библиографа,
понятии библиографической интерпретации и особенно о её первом этапе –
романтическом, о полезности библиотечно-информационных мифов, например о
вытеснении традиционных каналов коммуникации электронными, и многое другое.
В книге подробно обосновывается важная для автора дефиниция
книжной культуры как достигнутого и воплощённого уровня адаптации человеческой
культуры в процессах книжного дела (С. 81).
Большое внимание во всём пространстве книги уделено явлению неконтактного
резонанса. Главная особенность феномена такого резонанса состоит в
принципиальной непредсказуемости хода мысли читателя. Неизвестно, какой именно
нюанс читаемого текста и по какому направлению – извилистому или, наоборот,
предельно короткому пути – поведёт читателя, к каким неожиданным выводам его
приведёт. В. П. Леонова он приводит к книговедческому осмыслению
творчества таких столь разных и, мягко говоря, слабо связанных друг с другом
деятелей, как «поэт Вселенной», «король времени» Велимир Хлебников (1885–1922),
поэт и художник-футурист Давид Бурлюк (1882–1967), а также канадский социолог
Маршалл Маклюэн (1911–1980). Объединяет их то, что все они –
романтики-утописты, весьма своеобразно относившиеся к книге, размышлявшие о
том, что ожидает её в будущем. Так, Хлебников поэтически предвидел создание
«новой мифологии и языка грядущего свободного человечества». Маклюэн с романтических
позиций отрицал «цивилизацию письменности», полагая, что средства электронных
инфотехнологий создадут свободное от индивидуализма общение людей.
В. П. Леонов анализирует произведения Велимира Хлебникова «Небокниги»,
«Открытие народного университета» и другие, содержащие прогнозы внешнего вида
книг отдалённого будущего. У Маршалла Маклюэна В. П. Леонова
интересует концепция, согласно которой развитие человечества определяется
развитием средств коммуникации. В соответствии с этим выделяется первобытная
дописьменная, письменно-печатная и аудиовизуальная культура. Изобретение
алфавита, письменности и создание типографского станка М. Маклюэн считает
основным грехом современной западной цивилизации, поскольку они отлучили человека
от многомерного восприятия мира, отдалили людей друг от друга.
В. П. Леонов квалифицирует Маклюэна как настоящего учёного с трезвым
взглядом на общество и разделяет этот взгляд: «Электронная вселенная – это не
что иное как бессовестный обманщик, открытое выражение Антихриста». Такой
резкий пассаж, однако, парадоксальным образом уживается у Маклюэна с превознесением
«электронной устности и электронной глобализации» (С. 95).
Новый поворот мысли приводит В. П. Леонова к
размышлениям в связи с лекцией позитивиста Карла Поппера (1902 – 1994) «Бадья и
прожектор: две теории познания». В. П. Леонов разделяет
«прожекторную» теорию Поппера: главное в науке – это гипотезы, испытываемые на
прочность в ходе их критического рассмотрения (попперовский принцип фальсифицируемости,
т. е. опровержимости, противостоящий в методологии науки принципу
верифицируемости, или проверяемости), и показывает перспективность
использования «прожекторной теории» в библиографии. Здесь, в свою очередь, я
хотел бы солидаризироваться с В. П. Леоновым, полагая, что эта теория
является одним из методологических оснований постижения информационной
потребности, спрятанной за читательским запросом, а также алгоритма
библиографического разыскания, отбора документов при комплектовании библиотечного
фонда.
Рассматриваемая книга В. П. Леонова наилучшим образом
популяризирует учение К. Поппера о трёх мирах – физическом, ментальном и
символическом. Поппер утверждает, что если все наши механизмы и инструменты, а
также субъективное знание о том, как ими пользоваться, разрушатся, но уцелеют
библиотеки и наша способность к обучению, то мир можно будет восстановить
заново (С. 103). Как известно, в выдвижении этой мысли отечественные
современники приоритет отдают академику Д. С. Лихачёву («…может не
быть университетов, институтов, научных учреждений, но если есть библиотеки и
они не горят, книги не заливаются водой, если они имеют помещения, оснащены
современной техникой, возглавляются не случайными людьми, а профессионалами,
культура не погибнет в такой стране» [5]).
Однако Д. С. Лихачёв лишь повторил, правда, в более развёрнутом виде,
через полвека мысль К. Поппера. Возможно также, что он пришёл к ней
самостоятельно. Фактом же остаётся то, что К. Поппер понимал и подробно
обосновывал значение библиотек ещё в 1948 г.
В. П. Леонов высказал и обосновал (ссылками на Священное Писание,
В. Набокова, Дж. Свифта, американского физика К. Сагана,
психолога Н. И. Жинкина и других) экстравагантное предположение: «…в
психику человека изначально заложена некая схема книги, в которой уже отражены
законы природы» (С. 114). Если предположение В. П. Леонова верно, то
книга – космический субъект. Это утверждение – центральный постулат книги «Bésamemucho». Вселенская миссия
Книги – «влиять на сознание человека, способствовать дальнейшему развитию его
мышления» (С. 118), чтобы рационализировать материю. Автор подтверждает свою
мысль ссылками на труды К. М. Бэра, Н. Ф. Фёдорова,
Н. А. Рубакина, В. И. Вернадского, П. Тейяра де
Шардена, Н. Н. Моисеева, К. Юнга и других авторитетных мыслителей.
В. П. Леонов склонен признать правоту французского писателя Жака
Бержье, автора произведения под названием «Прóклятые книги», полагающего,
что в полном уничтожении отдельных книг и целых библиотек (например
Александрийской) заключён высший промысел: их содержание угрожало существованию
человеческой цивилизации (С. 126). Как ни интересна эта догадка, но я всё же
отношусь к ней с осторожностью, памятуя величайший в истории библиотек пожар
1988 года… Изложенная идея представляется В. П. Леонову настолько
существенной, что он посвятил ей несколько своих публикаций [6].
Во второй части книги В. П. Леонов знакомит своего
читателя с оригинальными взглядами известных ему библиофилов, реставраторов,
переплётчиков и других незаурядно мыслящих книжников. Каждый из содержащихся
здесь фрагментов представляет собой законченное эссе, не имеющее, однако, явно
выраженной связи с последующим. Объединяет все их только исходная идея: продемонстрировать
незаурядность тех или иных людей, глубоко сопричастных книге.
Внимание останавливается, среди
прочего, на смелом предположении: «Если бы книги Александрийской библиотеки не
были уничтожены <...> пути развития современной цивилизации были бы
совершенно иными»
(С. 141). В пользу такого умозаключения приводятся следующие соображения.
Количество и качество собранных в одном месте книг значительно превосходило
моральный уровень александрийской эпохи и могло стать достоянием варваров, и
тогда человечество оказалось бы под риском уничтожения.
Конечно, информация неуничтожима, рассуждает далее
В. П. Леонов, и потенциальная возможность её восстановления существует,
но готово ли человечество узнать всю правду о себе? Если принять логику автора,
восстановление произойдёт не ранее того момента, когда люди не просто будут
готовы узнать эту правду, но и не обратят её против себя самих.
В заключение («Вместо эпилога») В. П. Леонов размышляет
о судьбах книжности в электронном веке. Как и в других местах книги, он и здесь
обильно привлекает для анализа взгляды десятков самых разных авторов из самых
разных областей знания. Сам по себе факт столь щедрого цитирования –
свидетельство незаурядности, эрудированности автора. Он убеждает, между прочим,
в серьезной обеспокоенности В. П. Леоновым предметом обсуждения: он
мучительно ищет ответы на не дающие ему покоя вопросы у авторов самых разных,
непохожих друг на друга, далеко отстоящих во времени, пространстве и в научных,
художественных интересах. В данном случае, поразмыслив над позициями
Х. Борхеса, Л.-С. Мерсье, Р. Дарнтона, Д. Макензи,
Р. Шартье, В. П. Леонов обращает внимание на то, что новая форма
книги (электронная) непременно изменит веками сложившиеся привычки чтения и
даже способы мышления. Поэтому судьбы существующих в настоящее время библиотек
вызывают у него серьёзную озабоченность. Тем не менее итоговый вывод
оптимистичен: «Книжный посланник Бога на Земле останется жить так же долго, как
и Слово <...> Образы посткнижной культуры останутся временными. Но уроки,
полученные нами от неё, должны сохраниться <...>».
Новая книга В. П. Леонова – заметное явление в нашей
профессиональной жизни и литературе. Это труд учёного-гуманиста и эрудита,
одного из лучших представителей современной библиотеко-библиографоведческой и
книговедческой элиты.
Список источников
1. Рубакин Н. А. Психология читателя и книги. Краткое введение
в библиографическую психологию / Н. А. Рубакин. – Москва : Книга,
1977. – 264 с. ; Рубакин Н. А.
Библиографическая психология. / Н. А. Рубакин. – Москва :
Академический Проект, 2006. – 800 с.
2. Нестеров А. В. Детонационность как
свойство библиотечного фонда / Нестеров А. В.,
Иловайский И. В. // Науч. и техн. б-ки. – 1992. – № 6. – С. 7–10.
3. Лощилов В. И. Информационно-волновая
медицина и биология / В. И. Лощилов. – Москва, 1998. – 258 с.
4. Столяров Ю. Н. Новая теория сущность
информации / Ю. Н. Столяров // Науч. и техн. информация. – Сер. 1. –
1998. – № 12. – С. 34–36.
5. Лихачёв Д. С. Из выступления депутата
Д. С. Лихачёва // Правда. – 1989. – 31 мая. – С. 4.
6. Леонов В. П. Книга как космический
субъект: постановка проблемы / В. П. Леонов // Библиотековедение. –
2006. – № 6. – С. 18–21; Леонов В. П.
Книга как космический субъект: философско-культурологические эссе /
В. П. Леонов // Грани книжной культуры : сб. науч. трудов к юбилею
Науч. центра истории книжной культуры. – Москва, 2007. – С. 143–160.
|
