УДК 165
А. В. Соколов
Информатические опусы.
Опус 2. «Информационные очки»
как эпистемологический инструмент
Детально рассматривается применение информационного подхода в
библиографоведении, библиотековедении, книговедении.
Информационный подход в современной науке
Болгарский академик Тодор Павлов в 1960-е гг. не без удивления
заметил: «Физиологи, психологи, социологи, экономисты, технологи, генетики,
языковеды, эстеты и другие ищут и находят
информацию почти во всех органических, общественных и умственных процессах»
[1. С. 16]. Точно сказано: «ищут и
находят»! Отталкиваясь от обыденной трактовки информации, пытливые
исследователи стали называть информацией те явления, которые представлялись им
на нее похожими. В результате стихийного терминотворчества появились десятки
частнонаучных трактовок информации, приспособленных к нуждам физиологии,
психологии, социологии и других частных наук.
Важно подчеркнуть, что какие-либо информационные сущности не открывались заново учеными-новаторами,
а информацией назывались уже
известные вещи, свойства, процессы. Например, последователи великого физиолога
И. П. Павлова его знаменитые «сигнальные системы», служившие для
раскрытия механизма условных рефлексов, стали именовать «информационными
системами» и занялись анализом деятельности мозга не с точки зрения
электрохимических процессов, а с точки зрения переработки информации. Лингвисты
начали понимать под информацией «все, что можно так или иначе сообщить,
передать», а информатики превратили библиографические указатели во «вторичные
источники информации».
Крупнейший отечественный фольклорист К. В. Чистов (1919–2007)
в 1975 г. использовал информационный подход для раскрытия специфики
фольклора и его отличий от литературных произведений. Он применял метафору
«эстетическая информация» для демонстрации их содержательного сходства.
Социальный философ Е. А. Седов (1929–1993), используя понятия информация и энтропия, построил теоретическую модель эволюции общества,
показывающую, что тоталитарная, жестко детерминированная система управления,
имеющая минимальную энтропию, неспособна оптимально адаптироваться к изменениям
окружающей среды.
Культурологи открыли информационную природу социальной традиции,
которая предстала не просто как определенная структура общественных отношений,
а как средство ограничения хаоса, неорганизованности, средство уничтожения или
устранения неопределенности. В педагогике появилась педагогическая информатика,
которая трактует знание как учебную информацию. Ученые-науковеды стали трактовать
науку как информационную модель природы и общества. Короче говоря, как
проницательно заметил Р. С. Гиляревский, «слово “информация” стало настолько модным, что многие
явления и процессы в природе, обществе и мышлении при самой отдаленной схожести
с информацией называются её именем. А это, в свою очередь, порождает много
заблуждений технократического толка»
[2.C. 19].
Стихийный информационный подход – не случайное поветрие в общественном
сознании, а привлекательный эпистемологический инструмент. Его привлекательность
заключается, с одной стороны, в генетической связи с авторитетными идеями Н. Винера
и К. Шеннона, а с другой – в раскованности использования, обусловленной
неопределенностью понятия информации. Стихийный информационный подход я
позволил себе назвать «информационными
очками», вспоминая замечательную фантазию А. М. Волкова (1891–1977)
«Волшебник Изумрудного города». Как известно, иллюзия изумрудности этого города
создавалась благодаря специальным очкам, которые обязаны были постоянно носить все
горожане. Если очки снимались, Изумрудный город исчезал.
Стихийный информационный подход, выполняя функцию «информационных
очков», представляет исследователям мир в «информационном свете». Допустим,
раньше книгу считали «источником знания», а в свете информационного подхода она
выглядит «источником информации»; прежде у любознательных детей были
познавательные интересы, теперь – информационные
потребности; раньше специалисты были опытными, теперь – информированными.
Учащиеся приобретают «информационное мировоззрение»; мир стремительно
информатизируется, и через «информационные очки» после индустриального общества
просматривается «информационное общество».
Означает ли информатизация мира, что информация приобретает вещественность
и объективность, свойственные речи, книге, изумрудному колье? Разумеется, нет!
Информация не существует вне информационного подхода: чтобы обнаружить информацию,
нужно надеть «информационные очки». Что же представляет собой сия
«информационная оптика»? Опыт использования информационного подхода в 1970–1980-х гг.
добросовестно и компетентно осмыслен советским философом-информатиком Эдуардом
Павловичем Семенюком [3]. Он руководствовался
следующими исходными положениями: «Подход
к познанию в науке – это логико-гносеологическое и методологическое
образование, предельно строго выражающее только направленность научного исследования,
ограничивающее её, как правило, одним аспектом (в крайнем случае – несколькими
взаимосвязанными направлениями), но в отличие от метода принципиально лишенное
какого бы то ни было ограничения и даже четкой фиксации тех средств, которыми
ведется исследование…. Характернейшая особенность информационного подхода к познанию – общая ориентация ученого на
анализ именно информационного «среза» действительности. Задачей исследования, в
конечном счете, является раскрытие специфически неповторимой информационной роли каждого конкретного
феномена во всем богатстве его свойств и отношений» (курсив мой. – А. С.) [Там же. С. 7, 8].
Установка на «анализ именно “информационного среза” действительности» означает, что информационный подход первичен, информация
вторична. Э. П. Семенюк на вопрос, «Что же все-таки является
первичным – само понятие информации или основанный на нем подход к познанию?»,
отвечал уклончиво: «В определенном смысле первичен информационный подход. Точнее,
видимо, будет сказать, что между этими двумя феноменами науки – понятием
информации и соответствующим подходом к познанию реальности – с самого момента
их зарождения существует имманентная, органическая взаимосвязь, доходящая до
взаимной детерминации» [4. С. 230,
231].
«Взаимная детерминация», надо думать, заключается в том, что информационный
подход является причиной информации, но и информация обусловливает
информационный подход. Где начало этой причинно-следственной цепочки? На мой
взгляд, исследователь сначала принимает решение использовать информационный
подход (надеть «информационные очки»), затем обращает свой взор на изучаемую
реальность и, наконец, обнаруживает (или не обнаруживает) в этой реальности информацию.
Поэтому первичен информационный подход. Причем, как показывают приведенные выше
примеры, главная особенность информационной эпистемологии состоит в том, что исследователь
не открывает информацию в реальном
мире, как открываются звезды или микробы, ибо информационный подход не
оптический прибор, а всего лишь называет информацией
те объекты или явления, которые кажутся ему соответствующими этому названию.
Стихийное распространение информационного подхода в естественных и
общественных науках, начавшееся в 1960–1970-е гг., обогащало их
понятийно-терминологический словарь и расширяло методологический арсенал.
Однако в силу стихийности этого процесса не обеспечивалась корректность информационного подхода. Главный методологический недостаток
заключался в том, что информация априори принималась в качестве объекта
реальной действительности. Говоря философским языком, происходила онтологизация
(объективизация, опредмечивание) понятия информации. Сигналы, импульсы,
рефлексы, тексты, речь, жесты, изображения и т.д. назывались аудиовизуальной,
буквенно-цифровой, текстовой, речевой и т.п. информацией. Некорректность заключалась
в том, что вместо нового знания о предметах реального мира вводились в оборот
новые имена давно известных предметов. Благодаря «информационным очкам» объекты
реального мира предстают в информационных красках, но никаких новых, собственно информационных качеств в этих объектах
не обнаруживается. Вследствие этого информация становилась фантомом, призраком,
двойником каких-то оригиналов, а не самостоятельным объектом реальной действительности.
Некорректный информационный подход практиковали философские
концепции информации: атрибутивная концепция отождествляла информацию и
отражение в качестве атрибутов материи; функциональные концепции отождествляли
информацию и сигнал (оба представляют собой единство материальной формы и
идеального содержания); антропоцентристские концепции отождествляли информацию
и знание.
Условием корректности информационного подхода является понимание
исследователем первичности информационного подхода и вторичности информации.
Нужно исходить не из презумпции объективного существования информации, а из
методологического подхода к изучению объективной реальности. Информация
появляется только в том случае, если берется на вооружение методология
информационного подхода, т.е. надеваются «информационные очки». По этой причине
информация не существует вне информационного подхода, как скорость не
существует вне движения. Пример корректного информационного подхода –
информационные (математические) модели всевозможных событий и явлений. Здесь
четко различаются две реальности: реальность математического мышления, в
которой конструируются математические уравнения, и реальность моделируемых объектов.
В этих моделях информация выступает как математическая абстракция
(негэнтропия), имеющая смысл только в рамках информационного подхода, а в
моделируемой реальности, как и утверждали информационные нигилисты, никакой
информации нет.
Секрет общенаучного распространения некорректного и корректного
информационного подхода заключается в том, что этот эпистемологический
инструмент способен выполнять следующие практически полезные и познавательные
функции:
1) Номинативная функция – слово «информация» используется в качестве
имени реальных вещей, например, «служба научно-технической информации»,
«информационный работник», «информационная техника», «теория информации» и т.д.
Именование – операция произвольная, поэтому количество «информационных
объектов» в нашем мире стремительно возрастает. Например, по телевидению
ежедневно транслируется информационная
программа «Время», которая не более «информационна», чем другие телевизионные
передачи, но кто-то, руководствуясь своими «информационными» взглядами, так её
окрестил. Трудно понять, почему телевидение называется средством массовой
информации, а школа или театр информационными учреждениями не считаются.
Очевидны случайность и субъективность «информационных» наименований, принятых в
обществе. То же в науке и технике. Клод Шеннон назвал свои формулы «информационными»
и положил тем самым начало математической теории информации, но мог бы назвать
их как-нибудь иначе, чтобы уменьшить полисемию термина информация.
2) Использование информации как количественной меры. Вероятностно-статистическая
мера количества информации, предложенная К. Шенноном, изначально была предназначена для технической коммуникации,
где нашла широкое применение. Обращение к математическому аппарату теории информации
представляет собой корректное использование информационного подхода, поскольку
четко различаются количественные меры (количество информации) и то, что
измеряется (реальные процессы). Логиками и лингвистами были предприняты попытки
количественного измерения семантической информации, но они не увенчались
успехом. Зато информационная трактовка памяти как «подсистемы, сохраняющей информацию
во времени», позволила количественно измерить объем запоминаемого материала в
зависимости от системы кодирования. Информационный подход к сфере
бессознательного показал, что в общем балансе мозговых информационных процессов
на бессознательном уровне перерабатывается 109 бит информации в
секунду, в то время как на сознательном уровне только 102 бит.
В обществоведении накопление информации (обогащение социальной
памяти) считается важным признаком общественного прогресса. Поэтому привлекают
внимание количественные оценки роста информационных потоков, приводящие к
представлениям о кризисе информации, об информационном взрыве, шокирующем
общество. Несмотря на благоразумные предостережения К. Шеннона, некоторые
гуманитарии не удержались от злоупотребления впечатляющей «цифирью». Например,
Д. С. Робертсон (США), исходя из гипотезы взаимообусловленности
цивилизационных и информационных процессов,
провозглашает «закономерную» зависимость – «цивилизация – это
информация» – и ранжирует цивилизации по количеству производимой ими информации
следующим образом:
Уровень 0: информационная емкость мозга отдельного человека –
107 бит;
Уровень 1: устное общение внутри общины, деревни или племени, количество
циркулирующей информации – 109 бит;
Уровень 2: письменная культура – мерой информированности общества
служит Александрийская библиотека, имевшая 532 800 свитков, в которых содержалось
1011 бит информации;
Уровень 3: книжная культура – сотни библиотек, десятки тысяч книг,
газет, журналов, совокупная емкость которых оценивается в 1017 бит;
Уровень 4: информационное общество с электронной обработкой информации
объемом 1025 бит [5. С.
17–26].
Идея оцифровывать цивилизованность общества абсурдна, потому что
нравственность, интеллектуальность или техническую вооруженность количественно
оценить нельзя. Предложенные показатели цивилизаций в битах – образец
технократической ограниченности, получившей, к сожалению, довольно широкое
распространение.
3) Конструктивная функция – использование
информационного подхода для практической реализации информационных
систем, информационной техники, технологии, индустрии. Инженеры, конструирующие
и эксплуатирующие информационную технику, применяют методы математической
теории информации и называют информацией электрические сигналы, воспринимаемые
ими как материальное «рабочее тело». Помимо информационного подхода, для
реализации информационной техники требуется вещественно-энергетический подход,
и неудивительно, что в сознании инженеров-конструкторов информация, вещество,
энергия часто становятся равноправными системными компонентами.
Разработка системных методов описания, обработки, передачи и использования
экономической информации (фактических данных и управленческих решений) в 1960-е гг.
стала актуальной проблемой экономической кибернетики. Особого упоминания
заслуживает грандиозный кибернетический проект: создание ОГАС – Общегосударственной
автоматизированной системы сбора и обработки информации для нужд учета,
планирования и управления (головная организация – Институт кибернетики Академии
наук УССР; генеральный конструктор – академик В. М. Глушков). Была
разработана модель иерархической сети соединенных между собой каналами
дистанционной связи автоматизированных систем управления (АСУ) различных
уровней – от Совета Министров и Госплана до регионов и предприятий на местах.
Сеть должна была обеспечивать постоянную и оперативную доставку информационных
массивов с низовых терминалов в вышестоящие звенья, обобщение и обработку
информации, а также передачу принятых решений на места. В будущем
предусматривался переход на «безбумажную» диалоговую систему переработки
информации и организационного управления [6.
С. 173–187].
По сути дела проект ОГАС предусматривал автоматизацию общегосударственного
управления в условиях планового социалистического хозяйства. Это был
утопический кибернетический проект, который не удалось осуществить, хотя были
мобилизованы колоссальные материально-технические и кадровые ресурсы и
построение АСУ в 1960 – 1970-е гг. шло широким фронтом по всей стране.
Однако в наши дни, в условиях рыночной экономики, корректно выполненные
маркетинговые модели фирменного и отраслевого масштаба пользуются большим спросом.
4) Описательно-объяснительная функция информационного подхода
часто реализуется в естественных и общественных науках. При этом имеет место
своеобразное объяснение «неизвестного через неизвестное». Например, нам
неведомы действительные механизмы памяти, понимания, мышления, но можно
вразумительно обсуждать эти сложные психические явления посредством интуитивно
постигаемого понятия информации: память – это хранилище информации, понимание –
раскодирование информации, мышление – обработка информации. Очень удачно
описываются и объясняются посредством информационных моделей общение между
людьми и сигнализация животных, управление и связь в технических устройствах и
биологических системах. Здесь реализуется потенциал обобщения, всегда присутствующий
в понятии информации.
Особенно популярным оказалось
применение стихийного информационного подхода в науках о живой природе, где
функционирование живого существа отождествлялось с накоплением и использованием
информации. Биологи-теоретики увидели в информационных процессах сущность жизни
и критерий отграничения живых организмов от неживой материи. Ставился вопрос о
формировании особой биологической дисциплины – теории биологической информации – которая не должна иметь ничего
общего с математической теорией информации и не должна входить в состав
кибернетики. Обозначились направления «информационная физиология» и «информационная
психология», которые исходят из того, что нервно-психическая деятельность
человека есть не что иное, как прием, обработка, накопление и выдача информации.
В генетике видное место заняла биоинформатика
– ветвь молекулярной биологии, занимающаяся раскодированием человеческого
генома.
Приветствуя оживление биологической мысли, тем не менее замечу, что
объяснение появления и эволюции жизни как перехода от неинформационных систем к
информационным с последующим развитием последних внушало бы доверие, если бы
подкреплялось убедительной трактовкой информации. К сожалению, этого нет.
Авторы информационных теорий жизни характеризуют её довольно сбивчиво как
«свойство материальных систем», «меру организации», «воспроизводящую структуру»,
«существование явлений в несвойственной их природе форме». В результате эти
теории превращаются в информационную версию витализма. Строго говоря, в
описательно-объяснительных схемах конкретных наук информация – это не «снятая
неопределенность», в качестве которой она предстает в математической теории
информации, а «вечная неопределенность», общенаучный «умственный костыль», с
помощью которого осуществляется восхождение от относительной к абсолютной
истине.
5) Построение информационных моделей. Компьютерное моделирование и
вычислительные эксперименты занимают центральное место в проблематике
современной информатики. Однотипные информационно-коммуникационные модели
приняты в телеграфии, телефонии, радиосвязи, телевидении, автоматике и
телемеханике; впоследствии они были распространены на метрологию и
контрольно-измерительную технику. В 1970-е гг. сформировалась специальная «информационная теория измерений
и измерительных устройств». Здесь информация понимается как продукт научного
мышления (математическая абстракция) и не смешивается с материальными
предметами.
В отличие от корректных математиков, биологи и обществоведы, надев
«информационные очки», занялись оформлением информационных моделей не только в
виде математических выражений, но и в виде функциональных зависимостей, в
которых понятие информации использовалось в качестве метафоры с расплывчатым значением.
Примером метафорического использования информационного подхода
может служить «потребностно-информационная теория эмоций» нейрофизиолога академика
П. В. Симонова (1926–2002). Автор исходил из того, что эмоция – это
отражение мозгом человека или животного какой-либо актуальной потребности и
вероятности её удовлетворения, которую мозг оценивает на основе генетических
установок и ранее приобретенного индивидуального опыта. Соотношение этих
переменных представлялось формулой: Э = f [П, (Ин – Ис)], где Э
– эмоция; П – сила и качество
актуальной потребности; (Ин – Ис) – оценка
вероятности удовлетворения потребности на основе врожденного и приобретенного
опыта; Ин – информация о средствах,
ресурсах и времени, прогностически необходимых для удовлетворения потребности; Ис – информация о средствах, ресурсах и
времени, которыми располагает субъект в данный момент времени.
Согласно теории П. В. Симонова, возникновение
отрицательных эмоций (страх, ярость, отвращение и т.п.) обусловлено дефицитом
прагматической информации (когда Ин
больше, чем Ис). Положительные
эмоции, такие, как радость и воодушевление, пробуждаются тогда, когда
полученная информация увеличивает вероятность удовлетворения потребности, т.е. Ис становится больше, чем Ин.
В результате знакомства с содержанием различных дисциплин я получил
топографическую карту распространения
информационного подхода в современной науке. Вот она.
Фундаментальные науки,
использующие информационный подход:
экономика, политология, социология;
математика, информатика, кибернетика;
лингвистика, логика, семиотика;
филология, педагогика, документология;
культурология, искусствознание, эстетика;
биология, психология, физиология;
астрономия, геология, география;
коммуникативистика, эпистемология, эвристика;
синергетика, когнитивистика, футурология.
Прикладные дисциплины,
использующие информационный подход:
автоматика, архивоведение, библиотековедение, библиографоведение, библиотерапия,
вычислительная техника, документоведение, журналистика, имиджелогия, искусственный
интеллект, клубоведение, криминалистика, музееведение, программирование ЭВМ, радиотехника,
реклама и PR, телевидение,
фольклористика и др.
Распространению информационного подхода мало препятствует тот факт,
что он является не универсальным, а довольно специализированным познавательным
средством, которое должно сочетаться с другими, «неинформационными» подходами.
Следует иметь в виду два
принципиальных ограничения, свойственных информационному подходу.
Во-первых, опасность редукционизма, т.е.
существенного упрощения изучаемой сложной системы в процессе её информационного
моделирования. Например, модель живой человеческой памяти строится по образцу
запоминающих устройств ЭВМ, и при этом не учитываются произвольность и
непроизвольность запоминания, эмоциональные аспекты памяти, влияние потребностно-мотивационной
сферы. Во-вторых, хорошо отражая структурно-функциональные свойства системных
объектов, информационный подход плохо учитывает их изменения во времени; принцип историзма, эволюции ему чужд.
Нас, конечно, особенно интересует опыт применения информационного
подхода в библиотечно-библиографических и книговедческих дисциплинах, который
заслуживает специального рассмотрения.
Информационный подход в
библиографоведении,
библиотековедении, книговедении
Начнем с библиографической науки, которая традиционно представляла
собой сильно идеологизированную область эмпирического знания, ориентированную
на обобщение практического опыта, а не на теоретическую рефлексию. В 1970-е гг.
теоретическая ущербность советской библиографии на фоне стремительного развития
научной информатики стала очевидной. В библиографической науке произошла научная революция, событие, надо
признать, беспрецедентное для документо-коммуникационных дисциплин. Научная
революция – это «период качественного изменения содержания и методов науки в
целом, её отдельных дисциплин и теорий, замены
её оснований и принципов» [7. С.
455]. Знаменем научной революции в библиографии стал информационный подход,
обоснованный в одновременно вышедших в свет монографиях А. И. Барсука
и О. П. Коршунова [8, 9].
Суть научной революции, произошедшей в отечественном библиографоведении
в середине 1970-х гг., заключалась в повороте от явления к сущности, к
поиску сущностных функций и структур библиографических систем. В произведениях
А. И. Барсука и О. П. Коршунова угадывалось стремление перейти
от партийных директив к объективным законам и закономерностям библиографии. Это
стремление проявлялось в методологической рекомендации отказаться в
библиографоведении от привычной «эмпирически-описательной основы» и
обратиться к «математизации и формализации науки», «резко повысить
теоретический уровень, в какой-то мере изменить стиль мышления». Подобную
методологию, присущую информационному подходу, можно понять как призыв к
деидеологизации, потому что математика и формальная логика, системный подход и
абстрактное моделирование заведомо беспартийны.
Информационный подход быстро завоевал доверие и популярность у
библиографоведов конца ХХ столетия. Вооруженные «информационными очками»
теоретики, обратившись к библиографическим реалиям, немедленно обнаружили их
информационную природу. Библиографическая деятельность оказалась разновидностью
информационной деятельности, библиографическая потребность – разновидностью
информационной потребности, библиографическая информация – видом социальной
информации и т. д. Теория библиографии стала мыслиться как теория библиографической информации, и практически все
библиографоведческие концепции, выдвинутые в то время, отличались ярко
выраженной информационной окраской. При этом в соответствии с традицией
стихийного информационного подхода нигде не определялось исходное понятие информация, точнее, оно по умолчанию
понималось на уровне обыденного языка («сведения, новости, сообщения о
чем-либо»), а не на уровне научного термина.
Главным идеологом и лидером научной революции в советском библиографоведении
был Олег Павлович Коршунов. Его
выступления отличались несокрушимой логикой, бесстрашной критикой общепризнанных
догм и авторитетов (за исключением К. Маркса!), привлекали современностью
методологического подхода. О. П. Коршунов пришел к выводу, что «всеобщая
сущность библиографии заключается в понятии «организованная
вторично-документальная информация» [9.
С. 68], т.е. в библиографической информации.
В соответствии с этим выводом были предложены следующие дефиниции:
библиография – «система
различных видов деятельности (практической, научно-исследовательской, учебной,
управленческой), обеспечивающих функционирование библиографической информации в
обществе»;
библиографическая информация
– «определенным образом организованная (стандартная) информация о документах,
выполняющая в системе документальных коммуникаций поисковую, коммуникативную,
оценочную основные общественные функции и имеющая конечной целью удовлетворение
и формирование документальных потребностей членов общества»;
библиографоведение, по аналогии с научной
информатикой, – «научная дисциплина, изучающая структуру и свойства
библиографической информации, закономерности процессов её создания и доведения
до потребителей».
Благодаря описательно-объяснительной способности информационного
подхода, библиографоведение преодолело эмпирическую рецептурность и вышло на
уровень теоретического обобщения, соответствующего прикладным теориям.
Метасистемой библиографии оказалась система документальных коммуникаций. В
качестве объекта библиографической практики теперь рассматривается не книга (произведение
печати), а документ. При этом под документом понимается любая социальная
информация, зафиксированная человеком на любом материальном носителе в целях ее
хранения, распространения и использования.
Научно-революционная значимость введения понятия документ заключалась в выведении
библиографии за пределы книжного дела в его традиционном понимании. Поскольку
документами могут считаться музейные экспонаты, произведения живописи и
графики, сайты в электронных сетях и т.д., ибо все они представляют собой
материальные носители, на которых зафиксирована социальная информация, понятие библиография расширяется до понятия документография. Именно эти
теоретические новации позволяют говорить о научной революции в отечественной
библиографии 1970-х гг.
Первоначально О. П. Коршунов, оставаясь в рамках
стихийного информационного подхода, отождествлял библиографическую информацию с
реально существующими продуктами библиографической деятельности, такими, как
библиографическое описание, библиограмма, библиографическая запись,
библиографическое сообщение, библиографическое пособие, библиографическая база
данных, называя их «формами существования библиографической информации».
Впоследствии он пришел к заключению, что библиографическую информацию следует
понимать двояко в виде двух различных
ипостасей: а) в виде перечисленных выше форм существования, т.е. в качестве
реального продукта библиографирования и предмета библиографического
обслуживания (онтологическая ипостась); б) в виде абстрактной теоретической
категории в идеальном мире библиографической науки (гносеологическая ипостась).
В качестве первой ипостаси «библиографическая информация» выступает как
обобщающее понятие для всех сообщений, содержащих сведения о каких-либо
документах, т.е. несущих библиографическое знание (от отдельной библиографической
записи до многотомных библиографических изданий), в качестве второй ипостаси
библиографическая информация используется для абстрактно-теоретических построений
[10. С. 189, 190].
Важно подчеркнуть, что
О. П. Коршунов, в отличие от своих коллег, стихийно использующих
информационный подход, вышел на уровень корректной
информационной методологии, ибо он стал различать практические реалии
(онтологическая ипостась) и теоретические модели (гносеологическая ипостась). К
сожалению, принципиальное различие между ними вуалируется тем фактом, что в
обоих случаях используется один и тот же термин библиографическая информация. Мне кажется, что было бы разумно,
описывая онтологию библиографии, говорить о библиографическом
знании, а библиографическую информацию упоминать при построении информационных моделей, раскрывающих
сущность и социальные функции библиографии.
Информационный подход оказался катализатором теоретического
прогресса в других документо-коммуникационных науках – библиотековедении,
документоведении, книговедении. В конце 1970-х гг. советское библиотековедение
постепенно перешло от эмпирической стадии своего развития к теоретической. ЦК
КПСС невольно способствовал информатизации библиотековедческой мысли, ибо в
своем постановлении «О повышении роли библиотек в коммунистическом воспитании
трудящихся и научно-техническом прогрессе»
(1974) назвал библиотеки не только идеологическими, но и научно-информационными
учреждениями. С тех пор информационная функция вошла в состав регулярных
функций советских библиотек.
Библиотековеды, обзаведясь «информационными очками», на первых
порах понимали информационную функцию как библиотечно-библиографическое
обслуживание специалистов в научно-технических библиотеках, но затем пришли к
заключению, что всякая библиотека, включая детские и школьные, может
интерпретироваться как социально-информационный
центр, что любой читатель – потребитель информации, а библиотечные каталоги –
разновидности информационно-поисковых систем.
Сущность библиотечного дела затрагивалась при обсуждении интеграции
библиотековедения и научной информатики, например, В. В. Скворцов
назвал «прикладную информатику» и библиотековедение «родственными и
сопредельными» науками [11. С. 77].
Проявлениями информационного подхода в библиотечной науке являются «информационная
парадигма» и «электронное библиотековедение», ставящее целью осмысление
изменений библиотечной деятельности в связи с распространением информационных
технологий и электронных документов [12.
С. 132, 133]. Правда, до уровня корректного информационного подхода эти
теоретические новации не доходили.
В книговедении (науке о
книге) различаются три представления книжного мира: классическое –
неклассическое – постнеклассическое. Причем парадоксальным образом все три
представления сосуществуют в наши дни. Книговеды-классики руководствуются классической рациональностью
(классической методологической установкой), которую характеризуют два идеала – объективная
истина и практическая польза. Классики книговедения эпистемологически
прямолинейно рассматривают мир книги как объективно данный фрагмент социальной
действительности, отождествляя объект и предмет книговедения. Более изощренные
неклассики осознают разницу между эмпирически данной действительностью и её
субъективными исследовательскими моделями, включая информационные модели. Постнеклассическое
книговедение недавно заявило о себе, и его задача состоит в творческом синтезе
эмпирических, теоретических и трансцендентных интерпретаций книги. Здесь мир
книг трактуется как «материально-духовная реальность» и информационный подход
пока не используется.
Классическое понимание книги,
соответствующее классическому типу научной рациональности, обнаруживается в
трудах Е. Л. Немировского, которому принадлежит энциклопедическое
определение книги в свете информационного подхода: «Книга, важнейшая
исторически сложившаяся форма закрепления и передачи во времени и в
пространстве многообразной информации в виде текстового и (или) иллюстративного
материала. С точки зрения семиотики книга является знаковой системой…. С точки
зрения общей теории коммуникации книга является одной из форм существования и
распространения семантической информации» [13.
С. 299].
В энциклопедии «Книга» отсутствует статья, посвященная информации,
но в своей «Большой книге о книге» Е. Л. Немировский излагает собственную
позицию. Оказывается, он понимает информацию в духе атрибутивной концепции А. Д. Урсула
как «содержание отражения, как содержание связи между двумя взаимодействующими
материальными объектами», а семантическую (социальную) информацию связывает с
«проявлениями многоаспектной деятельности человеческого общества» и не без
эпатажа утвердительно отвечает на вопрос «Неужели Пушкин – это тоже информация?»
[14. С. 1029, 1030].
Материалистические трактовки информации неприменимы к книге, потому
что книга, обладая вещественной формой, имеет идеальное содержание, которое
является продуктом сознания, а не атрибутом материи. Невозможно представить
себе творчество Пушкина или чтение его сочинений как «содержание связи между
двумя взаимодействующими материальными объектами».
Неклассические трактовки книги особенно интересны для нас, поскольку они связаны с более
осмысленным и обоснованным использованием информационного подхода. В начале ХХ в.
получила распространение неклассическая
научная рациональность. Вместо классических требований объективности
научного знания, наглядности и очевидности теоретических моделей, однозначности
всех понятий и законов, неклассическая наука допускает гипотетичность теорий,
относительность научных истин, вероятностный характер закономерностей,
подчеркивает решающую роль субъективного фактора в научных исследованиях.
Если классическое книговедение рассматривает книгу как явление,
существующее до исследования её учеными книговедами и независимо от книговедения, то неклассическое книговедение,
стремясь раскрыть сущность явления книги, строит абстрактные модели и
разрабатывает систему абстрактных понятий. Идеальные объекты, естественно,
существуют не в эмпирически воспринимаемом мире книг, а в научном сознании
неклассических книговедов.
Субъективность – характерная примета неклассической науки, поэтому
каждый неклассический книговед по-своему толкует сущность книги, предлагая
свой, относительно истинный вариант определения этого понятия. Так, известный
книговед-документовед Г. Н. Швецова-Водка, исходя из
«коммуникационно-информационного подхода», предлагает в своем фундаментальном
труде следующее «итоговое» определение: «книга
– это документ, опубликованный, изданный или депонированный, представляемый
в общественное пользование через книжную торговлю или библиотеки» [15. С. 258]. Это определение
согласуется с классической трактовкой книги как вещественного предмета,
находящегося в эмпирической действительности. «Неклассическая» суть воззрений
Галины Николаевны заключается в том, что она рассматривает книгу как
разновидность документов. Насколько адекватна эта трактовка?
В духе неклассической науки Галина Николаевна определяет документ как «единство информации
(сообщения) и вещественного (субстанционального) носителя, которое используется
в социальном информационно-коммуникационном процессе как канал передачи
информации» [Там же. С. 53]. Ясно, что в качестве абстрактного единства
информации и материи документ оказывается научным
понятием, элементом научного знания. Книга и документ существуют в разных
пространствах: книга, подобно всякой вещи, находится в материальном
пространстве, а документ обитает в умозрительном идеальном пространстве – пространстве
идей, теорий, наук.
Между понятиями книга и документ существует не просто отношение
вид – род, вроде газета – пресса, а отношение явление – сущность, ибо научное понятие документ должно выражать сущность книги, в противном случае оно не
является научным. Допустимо ли в неклассическом книговедении понимать книгу как
«единство информации (сообщения) и вещественного (субстанционального) носителя,
которое используется в социальном информационно-коммуникационном процессе как
канал передачи информации», «опубликованный, изданный или депонированный,
представляемый в общественное пользование через книжную торговлю или библиотеки»?
Почему бы и нет. Но нужно уточнить понимание еще одного «идеального объекта» – информации.
Г. Н. Швецова-Водка первоначально не углублялась в
осмысление категории информация,
трактуя её как «сведения, предназначенные для передачи в процессе социальной
коммуникации» [15. С. 49] или как
«содержание сообщения», как «то, что передается в процессе коммуникации» [Там
же. С. 56]. Но в дальнейшем она посвящает «информационной составляющей
документа» целую главу своей книги [Там же. С. 117–144] и приходит к
парадоксальному онтологическому выводу: «Существует потребность в одновременном
понимании информации как явления, существующего в объективной действительности
и не зависящего от сознания субъекта познания, а также существующего в субъективной
реальности, в сознании человека. С этой точки зрения информация определяется
как «сведения, предназначенные для передачи в процессе социальной коммуникации»
или как «знания, рассматриваемые в аспекте коммуникации» [Там же. С. 123].
Парадокс состоит в том, что онтология как учение о бытии не допускает
существования одной и той же сущности в двух реальностях одновременно, а Галина
Николаевна, развивая собственный «онтологический подход к социальной
информации», допускает дубль-бытие.
На самом деле информация, подобно документу, – продукт сознания
автора сообщения, а не «явление, существующее в объективной действительности».
Понятие информация ввели в науку
ученые для того, чтобы объяснять сущность таких явлений, как управление,
коммуникация, познание, которые действительно существуют объективно. Поскольку
документоведы неразрывно связывают документ с информацией, «мир документов»
становится частью громадного «мира информации», где «социальная информация
трактуется как отражение всей системы социальной практики, всех общественных
явлений и процессов» и как фактор «социальных превращений, реализующихся в
процессе организационно-преобразовательной деятельности общественного субъекта»
[15. С. 130].
Получается типичное для неклассической науки объект-субъектное
отношение: а) эмпирически данная действительность – объект исследования (мир
книг); б) идеальные документально-информационные модели исследуемого объекта,
построенные субъектом-исследователем в научном пространстве книговедения.
Многоаспектные классификации и типизации, разработанные автором, представляют
собой не что иное, как упомянутые идеальные модели.
Постнеклассическая версия книговедения пока еще не обрела отчетливые
научно-методологические очертания; тем не менее есть трактовки книги, выходящие
за пределы классической и неклассической науки. Так, в своей постановочной
статье М. М. Панфилов говорит о книжной культуре, детерминирующей
«облик современной, постнеклассической науки» и образующей «живое пространство,
неотделимое от смысла книги – концепции культуры и символа человеческого бытия,
во всем многообразии мифов, порождаемых в книжном процессе» [16. С. 81].
Рассмотренный нами опыт использования информационного подхода в
современной науке и в документо-коммуникационных дисциплинах приводит к следующим
выводам:
1. Информационный подход получил общенаучное признание и распространение
практически во всех научных дисциплинах; он стал важнейшим источником
теоретических и методологических новаций в области библиографоведения,
библиотековедения, книговедения.
2. В библиотечно-библиографических дисциплинах реализуются все
функции информационного подхода: номинативная, которая проявляется в
преобладании информационной терминологии в профессиональном библиотечно-библиографическом
лексиконе; конструктивная, действующая при проектировании информационных систем
и информационных технологий; описательно-объяснительная, присутствующая в
научно-исследовательской и учебно-педагогической деятельности; наконец,
моделирование библиотек и библиотечных систем.
3. Обращение к информационному подходу зачастую носит подражательный,
вторичный характер; имеет место некритическое следование моде и информационной
мифологии; как правило, преобладает некорректный стихийный режим.
4. Ограниченность потенциала стихийного информационного подхода
обусловлена тем, что он базируется на обыденном понимании информации,
приспособленном к данному случаю. Обычно не возникает затруднений, когда
используются схемы электронной коммуникации или количественные меры математической теории информации; трудности
появляются, когда приходится оперировать семантической информацией при описании
и объяснении познавательных, коммуникационных, творческих процессов. Именно семантическая информация – главный камень
преткновения при использовании информационного подхода в общественных и гуманитарных
науках.
5. Ни одна из частных прикладных дисциплин не в силах разработать
общенаучное понятие семантической информации. Для этого нужен научно-философский
потенциал, превышающий познавательный уровень библиотечно-библиографических дисциплин.
Список источников
1. Павлов Т. Информация, отражение, творчество.
– Москва, 1967.
2. Гиляревский Р. С. Информационная
культура в высшей школе // НТИ. – Сер. 1. – 2007. – № 2.
3. Семенюк Э. П. Общенаучные категории и подходы
к познанию (Философский анализ). – Львов : Вища школа, 1978. – С. 108–116; Он же. Информационный подход к познанию
действительности. – Киев : Наук. думка, 1988. – 240 с.
4. Семенюк Э. П. Информационный
подход к познанию действительности и управление // Информация и управление. –
Москва, 1985.
5. Робертсон Д. С. Информационная
революция // Информационная революция: наука, экономика, технология :
Реферативный сб. / ИНИОН РАН. – Москва, 1993.
6. Глушков В. М. Технологические проблемы
социально-экономического управления // Кибернетика. Становление информатики. –
Москва, 1986.
7. Лебедев С. А. Философия
науки: краткая энциклопедия (основные направления, концепции, категории) –
Москва, 2008.
8. Барсук А. И. Библиотековедение в
системе книговедческих дисциплин. – Москва : Книга, 1975;
О. П. Коршунов. – Москва : Книга, 1975.
9. Коршунов О. П. Проблемы общей теории
библиографии : моногр. – Москва, 1975.
10. Коршунов О. П. Моя концепция
библиографии (документографическая ли она?) // Российское библиографоведение:
итоги и перспективы: сб. науч. ст. / науч. ред. Т. Ф. Лиховид. –
Москва, 2006.
11. Скворцов В. В. Теоретические основы
библиотековедение : учеб. пособие. –
Москва, 1996.
12. Российское библиотековедение: ХХ век. Направления развития,
проблемы и итоги / сост.
Ю. П. Мелентьева ; науч. ред. Л. М. Инькова. – Москва,
2003.
13. Немировский Е. Л. Книга // Книга.
Энциклопедия. – Москва, 1999.
14. Немировский Е. Л. Большая книга о книге
: справочно-энциклопедическое издание. – Москва, 2010.
15. Швецова-Водка Г. Н. Общая теория
документа и книги : учеб. пособие. – Москва : Рыбари; К. : Знання, 2009. – 487
с.
16. Панфилов М. М. Феномен книжности в
мировоззрении славянофилов. – Москва : Пашков дом, 2004.
|
