ИНФОРМАЦИОННЫЕ СООБЩЕНИЯ

Четыре года назад в библиотеке Гете-института появился первый директор — Элизабет Макан. Тогда никто не предполагал, что энергия и упорство этой маленькой, хрупкой на вид фрау внесет серьезные перемены в московскую и российскую библиотечную жизнь.

Предлагаем вашему вниманию беседу Э. Макан с сотрудницей Научно-внедренческого центра "Библиомаркет" Г.Л. Цесарской.

Г.Ц. Библиотеки Гете-института открыты во многих странах мира. Наверное, при общей их задаче — знакомить людей с немецкой культурой — каждый раз это что-то оригинальное, самостоятельное?

Э.М. Конечно, такая библиотека в Риме не может быть копией парижской библиотеки. Могу судить об этом по собственному опыту, поскольку проработала в каждой из них по четыре года. Различия связаны прежде всего с культурными традициями народа, гостями которого мы становимся. Поначалу моих немецких коллег в центральном управлении Гете-института в Мюнхене несколько смутили московские новации. "Почему в Вашей библиотеке мало читателей? Да и книг здесь выдают немного," — такие вопросы задавали мне часто. "В России нельзя работать так, как в других странах. Она — огромна", — убеждала я. Вслед за Москвой филиалы Гете-института появились в С.-Петербурге, Тюмени. К ним присоединились Киев, Минск, Рига, позже — Тбилиси и Алма-Ата. В Екатеринбурге, Владивостоке, Смоленске, Новосибирске, Томске, Рязани открылись немецкие читальные залы. Родилась так называемая московская модель библиотеки Гете-института, крупного координационного культурного центра.

Поначалу Посольство ФРГ в России и Министерство культуры РФ приняли решение о расширении географии библиотеки Гете-института за Урал, испытывавший в то время острый информационный голод. Германия предоставляла в распоряжение российских коллег новинки немецкой литературы по всем отраслям знаний, энциклопедии, справочники, альбомы по изобразительному искусству, звукозаписи; была предусмотрена и помощь в приобретении оборудования. Гете-институт заботился и об обучении российских библиотекарей — языковом и профессиональном. Они часто приезжали в Москву, работали в семинарах ведущих специалистов Германии — директоров библиотек из Берлина, Штутгарта, Кельна, Франкфурта, Гютерсло, выезжали в Германию для двухмесячной языковой и профессиональной стажировки.

Жителям России и стран СНГ, где появились эти библиотеки, "московская модель" открыла доступ к истории и современности одной из наиболее интересных европейских культур. Они могли приобщиться здесь к основам немецкого языка, углубить свои знания, прочесть и прослушать тексты в оригинале.

Мне чрезвычайно понравились посетители немецких читальных залов в разных городах. В основном это студенты университетов. Они любознательны. Их интересует европейская культура. Они хотят изучать немецкий язык. Многие проявляют интерес к проблемам экономики, политологии, социологии, статистики. Немало тех, кого волнуют проблемы менеджмента и маркетинга в том виде, как они решаются в Западной Европе.

Знакомясь с работой немецких читальных залов, я убедилась в верности нашей концепции. 20% фонда составляют справочники. Если у нас есть выбор, что заказать — десять романов или один серьезный справочник — мы предпочитаем второе. Причем каждый может получить ксерокопию интересующего его материала.

Г.Ц. Годы работы в России, наверное, дали Вам не только профессиональный, но и чисто человеческий опыт?

Э.М. Несомненно. Борьба за новый проект и в Германии и в России дается непросто. И это нормально. Как только вы предлагаете что-то новое, готовьтесь к тому, что придется отстаивать свою позицию; людей с консервативными взглядами, как известно, куда больше, чем новаторов.

Я рада, что нашла единомышленников среди российских коллег. В Германии, из прекрасного далека, могло показаться, что библиотеки в России консервативны и вряд ли пойдут навстречу новому. Еще бы: столько лет работать как колесико в механизме советской пропаганды... В Москве все оказалось иным. Вы, конечно, не станете отрицать, что в руководстве ряда библиотек сохранились представители прежних коммунистических структур. Их сразу отличишь по манере держаться — скованно, жестко, официально. Они, как правило, не предлагают интересных проектов, профессиональных программ, позволяющих библиотеке выжить в современной сложной ситуации. Но чем дольше я работаю, тем меньше встречаю таких руководителей. По-моему, это говорит о выздоровлении страны и ее культуры. Ведь при взгляде на происходящее руки могут опуститься. Бюджетные ассигнования на библиотеки сокращаются. Печатные издания и электронные носители информации, техника, оборудование непрерывно и значительно дорожают. Система комплектования переживает кризис. Зарплаты сотрудникам явно не хватает. Но библиотеки не сдаются. Ищут дополнительные источники финансирования. Приглашают на работу представителей других специальностей, необходимых современной библиотеке: программистов, социологов, психологов, маркетологов, менеджеров. Выступают с чрезвычайно интересными проектами.

Могу сослаться лишь на два примера. Кунцевская централизованная библиотечная система. Окраина Москвы, так называемый спальный район. Как это, кажется, неинтересно. Но какие прекрасные библиотеки! Современное оборудование и дизайн, добротные фонды, филиалы, видеоабонемент и, наконец, модель немецкой детской библиотеки. Или — Екатеринбургская центральная городская библиотека, ее муниципальная информационная система.

Значит, дело все-таки в людях! В их уме, профессионализме, умении убедить общество в том, что ему нужна современная библиотека — и на это необходимы деньги, в психологическом подходе к коллегам. Наконец, в их нормальном желании выжить. Все тот же барон Мюнхгаузен, сам вытянувший себя за волосы из болота.

Г.Ц. Пожалуй, сейчас не только российские библиотеки окончательно осознали, насколько тесно эта отрасль связана с общим экономическим положением в стране. Могли бы Вы сравнить нашу ситуацию с тем, что происходит за рубежом?

Э.М. Финансовый кризис переживают сегодня библиотеки во всем мире. Расслоение общества, которое так больно ударило по моим соотечественникам, по жителям других западноевропейских стран, теперь обрушилось и на Россию. Никогда прежде библиотека — учреждение бюджетной сферы — не была так зависима от свободного рынка, от мира бизнеса. Что ж, надо учиться жить в новых условиях.

В какой-то мере нынешнее положение в России можно сравнить с ситуацией в послевоенной Германии. Вода стояла у горла — но мы спаслись. Это было тяжело — но необходимо, и потому — возможно. И сегодня рано успокаиваться. Бюджетные средства, выделяемые федеральными и местными властями, постоянно сокращаются. "Падение" Берлинской стены дорого обошлось ФРГ. Тот, кто не поймет перемен, потерпит поражение. Выживут те, кто сориентируется. Пожалуй, пример городской библиотеки Гютерсло, учрежденной местными органами управления совместно с издательским концерном Бертельсмена, — один из перспективных вариантов развития немецких библиотек.

Г.Ц. Как Вы относитесь к тому, что многие библиотеки, как в России, так и в Германии, склоняются к переносу основного акцента в своей деятельности на информацию, в частности бизнес-информацию?

Э.М. Модернизация библиотек, безусловно, связана с автоматизацией. Но, подчеркиваю, не только с ней. Как часто специалисты забывают о том, что важна не только форма, но и содержание. Впрочем, одно без другого и быть не может. Для Европы, например, с приходом электронных носителей информации, возникла угроза американизации культуры. Ведь основные информационные продукты, попадающие сегодня на рынок, принадлежат США. Это значит, что дети работают на американских программах, начиная с компьютерных игр, их дизайна, смыслового и образного ряда и кончая образовательными курсами. Боюсь, что в России происходит то же самое — отход от национальных культурных традиций.

Г.Ц. За эти годы Вы побывали во многих городах России? Что Вы вынесли из своих путешествий?

Э.М. Недавно я проехала по Сибири и Дальнему Востоку. Поразило меня многое. И первым открытием было то, что население Западной Европы не располагает достоверной информацией о России. В привычном представлении европейца за Уралом культурная жизнь заканчивается. Но я увидела здесь столь высокий уровень образования и культуры, который не снился многим на Западе. Это сказывалось в достоинстве, с каким встречали нас сибиряки, в их природной сметке. Потенциал русской провинции огромен! Именно в ней, по-моему, заложена основа того чуда, которое не даст пропасть этой стране.

Г.Ц. Ваши встречи с россиянами не ограничивались чисто служебными?

Э.М. Дружеские связи, возникшие у меня в России, будут долгими. Странно, я подолгу жила в Риме, в Париже. Я чувствовала себя там хорошо, но это были чужие для меня города и страны. В России все иначе — как дома. Я чувствую себя с русскими коллегами и друзьями вполне естественно: как будто я знакома со всеми вами сто лет и бывала здесь прежде.

Может быть, близость России для меня следствие чтения. С 10-летнего возраста мне известны русские классики — Толстой, Достоевский. Позже я открыла для себя Ахматову. Недавно прочла Лескова — потрясающе! Постепенно делаю успехи в русском языке и, хотя пока не могу поговорить с Вами по-русски свободно, вместе со своим преподавателем приступила к чтению "Вишневого сада"...

Я часто встречала выражение "загадочный русский характер". Могу сказать, что Ваши соотечественники очень интересны. Хотя, конечно, я общалась с людьми определенного круга — активными, оригинальными, думающими, образованными. Мне показалось, что в глубинке люди более открыты, дружелюбны, чем в Москве. Они любят и знают свою "малую родину", готовы говорить о ней часами.

Г.Ц. Можно ли сказать, что Вы из числа поклонников русской культуры перешли в разряд ее активных пропагандистов?

Э.М. Если сосчитать, сколько экскурсий в московские музеи я провела за эти годы для своих немецких друзей... Впрочем, прежде чем пригласить их туда, я требовала: "Прочтите что-нибудь из Горького, Толстого". Заметьте, я вовсе не настаиваю на том, чтобы мне вручили за это орден. Мне просто хотелось, чтобы мои земляки хоть немного заразились от меня любовью к России. Чтобы они поняли, что это совсем не та страна, которую предлагают им немецкие газеты. Порой я размышляю, почему западная пресса так негативно настроена. Ответ прост: органы массмедиа во всем мире гоняются за сенсацией, их не трогает нормальная жизнь. Они сразу же напечатают известие о том, что та или иная библиотека в России сгорела, что ее фонды заливает вода, но вряд ли заинтересуются открытием нового центра культуры или информации.

Также предвзято, но с другим уклоном, немцы судят и об Италии: сокровищница мирового искусства; итальянцы — горячие головы; на морском побережье растут пальмы; открыты комфортабельные курорты, ждущие состоятельных европейцев. Все! Ни мафии, ни коррупции, ни безработицы, ни нищеты... Это стереотип в восприятии Италии. Для России выработан другой стереотип. Задача нашего центра — преодоление этого стереотипа.

Г.Ц. И все же жить в Москве не так комфортно, как в Париже...

Э.М. Несколько непривычна организация московской жизни. Не могу привыкнуть к жизни на бегу. Если надо встретиться, то не иначе, как где-нибудь под часами Киевского вокзала. Такой большой город — и негде присесть в кафе, поболтать.

Несколько странной и ненужной кажется мне прежняя приверженность к созданию, как говорят в России, "потемкинских деревень". Я принадлежу к протестантской вере. А немецкий протестант исповедует, что человек спустился на землю для того, чтобы реализовать мечту и, значит, много трудиться. Протестанство весьма прагматично. В этом смысле мне бесконечно далеки и непонятны русские Обломов или Манилов. Мне крайне неприятен подход к делу, который у Солженицина определен как "туфта".

Срок моего пребывания в вашей стране истекает. Я рада, что проработала в Москве четыре года. Надеюсь, не раз сюда вернусь, потому что самые добрые чувства и интересные дела сблизили меня с этим местом. Может быть, мне придется принимать участие в новых проектах Гете-института, связанных с Россией...