УДК 02

6 октября я впервые приглашен старшим следователем капитаном С.И. Пчелиным в качестве свидетеля на так называемый свободный разговор. Протокол допроса в этот день не составлялся, Пчелин делал в ходе беседы кое-какие заметки, что-то уточнял и переспрашивал. Его интересовало все: кто я, откуда, где учился, служил ли в армии, где и в какой должности работал после института и т. п. Нужно было получить полную информацию о главном свидетеле, поскольку в разряде обвиняемых я уже не числился, но подспудно все-таки серьезно подозревался. На разговор ушло три с половиной часа...

* * *

Первый официальный допрос состоялся 9 октября. Он длился семь часов, с половины третьего пополудни до половины десятого вечера. Без перерыва.

После этого допроса я с грустью понял, что все растягивается на неопределенное время. Мои показания будут проверяться и перепроверяться. Неминуемо расширится круг лиц, вовлекаемых в дело...

12 октября начальник Управления ФСБ В.В. Черкесов отправляет письмо президенту РАН Ю.С. Осипову с просьбой ответить на следующие вопросы:

1. Является ли действующим распоряжение Президиума АН СССР от 24 мая 1963 г. № 71—700?

2. На какие издания оно распространяется, только на текущую литературу или на книги за прошлые годы тоже?

3. Что означает термин "излишки бронированного фонда"? Свыше чего они устанавливаются? Имеют ли излишки отношение к редкой книге?

4. Сохраняется ли до настоящего времени порядок выдачи литературы из бронфонда, отмеченный в п. 6 постановления 1963 г.?

5. Обращалась ли дирекция БАН в Президиум Академии наук за разрешением использовать издания бронированного фонда для международного книгообмена?

6. Если распоряжение 1963 г. не действует и по каким-либо причинам отменено, то какие новые документы, регламентирующие деятельность бронированного фонда, имеются в Академии наук?

Это хорошее письмо. Узнав о нем, я испытал чувство удовлетворения, что мои разъяснения в ходе двух первых встреч с Пчелиным настроили его на верный путь. Если документы Академии наук старые, то Леонов не виноват. Если нет, имеется серьезнейшее основание для другого поворота всего дела. Положительный ответ пришел в начале января: распоряжение шестьдесят третьего года никто не отменял...

В ожидании ответа из Академии наук С.И. Пчелин изымает для следствия тридцать три документа, касающихся "Русского библиофила", переписку с БАН, договоры о книгообмене, накладные и списки книг бронированного фонда, отражающие их движение в Библиотеке, положения об отделах, приказы о распределении должностных обязанностей в дирекции и другие.

К середине января по делу прошло не менее двадцати человек. Становилось ясно, что одному Пчелину с такой работой не справиться. В помощь подключается еще один сотрудник ФСБ — следователь Ю.В. Ермаков. Они берут 18 книг из 20, побывавших у Савина, на экспертизу; внимательно осматривают бронированный фонд...

Начинаются долгие, не только в ФСБ, но и наездами в БАН, допросы и разговоры с ныне работающими и бывшими сотрудниками.

* * *

В прессе пока временное затишье. Лишь в конце сентября гл. редактор "Санкт-Петербургских ведомостей" Олег Кузин проводит по телефону большую читательскую планерку. Ему задают вопрос, как получилось, что газета, опубликовав информацию о похищенных из БАН раритетах, не проверила ее достоверность? Кузин отвечает, что в соответствии с законом они не имеют права проверять информацию, полученную из официальных источников, но обещает взять тему под контроль и провести специальное журналистское расследование (которое так и не состоялось).

Не дожидаясь расследования, в начале октября мои учителя и коллеги по работе в Институте культуры принесли в "Ведомости" коллективное письмо: маленькое, бесхитростное, но сердцем написанное. (Мне оно дороже многостраничных посланий, спасибо им огромное!) Восемь человек съехались со всех концов города и написали, что не верят тому, что читают в газетах, так как знают и помнят Леонова еще студентом, с середины шестидесятых; потом восемнадцать лет трудились вместе на библиотечном факультете: достаточно времени, чтобы разобраться в сути человека, считают они.

После двух часов бесполезного ожидания в приемной газеты в надежде передать письмо главному редактору, им посоветовали отнести его... в прокуратуру С.-Петербурга, там, мол, оно будет нужнее...

А тем временем со ссылкой на авторитеты продолжает формироваться общественное мнение против Леонова при отсутствии каких-либо новых фактов о следствии. Позже узнаю, что не только газеты, но и радио не осталось в стороне, не прошло мимо: в Волгограде, например, местным жителям сообщили, что количество вывезенных директором из БАН книг достигло уже 80...

В середине ноября еду в командировку в Красноярск. Нравится мне этот город: прекрасные в нем люди, хорошие библиотекари, великолепная природа. Маленькая часовенка на Караульной горе, открытая всем ветрам, смотрится как хранительница края. Повод для приезда был приятный. Областная научная библиотека, где, кстати, хранятся книги из второй домашней библиотеки купца Геннадия Васильевича Юдина, отмечала свое 60-летие. Праздник получился хороший. В этот раз я познакомился о Виктором Петровичем Астафьевым. Те несколько часов, что мы провели вместе, меня не покидала мысль, что Астафьев в нашей культуре есть своего рода "духовная часовенка" сродни той, что стоит на Караульной горе...

В мое отсутствие в С.-Петербурге в газете "Час пик" (15 ноября) появляется статья президента Петербургского библиотечного общества, директора Центральной библиотеки им. В. Маяковского З.В. Чаловой “Новое "Академическое дело"”, первая публикация с тех пор, как дело передано в ФСБ. (Уже потом мне стало известно, что почти месяц ее не печатали. Газета "Санкт-Петербургские ведомости", куда она была отдана после заседания правления библиотечного общества 5 октября, публиковать не решилась.) Газета "Час пик" оказалась смелее. 15 ноября статья увидела свет.

“Новое "Академическое дело"” [публикуется с сокращением. — Ред.]

* * *

По возвращении из Красноярска на очередном допросе я чувствую, что Пчелин несколько раздраженно реагирует на статью, появившуюся совершенно некстати, в разгар следственной работы. Знал ли я о ней, знаю ли Чалову, и вообще, о каком "деле Леонова" идет речь, нет такого дела, — утверждает старший следователь ФСБ. Как же нет, парирую я, если с 25 августа по 14 сентября оно действительно существовало, и об этом меня уведомил Сыдорук. На том пока и приостановили разговор...

Дело продлевают еще на два месяца, на этот раз до 14 января...

На допросе 21 ноября кое-что проясняется. Из разговора со следователем узнаю, что мошенничество мне уже не инкриминируется — в имеющихся у него документах, пришедших из горпрокуратуры, оно не фигурирует. Что это означает? В первую очередь то, что обвинения, построенные на фактах "двойной проводки" одних и тех же объектов и "присвоения" Леоновым 30 тыс. долларов, не подтвердились. (Про себя думаю, если бы не спросил, не знал бы и до сих пор.)

Пошел третий месяц следствия... Пчелин решительно поворачивает колеса следствия в сторону контрабанды. Набатом звучат его вопросы, которые ранее произносились спокойно и в контексте с другими. С какой целью я отправлял Савину книги в 1992 г.? На каком основании отправлялись книги? Наконец, каким образом осуществлялась отправка?

Отвечаю, как было на самом деле: предполагали узнать стоимость излишков бронфонда во Франции; книги отправляли на основании договора с "Русским библиофилом", заключенного в мае 1992 г.; в качестве средства отправления использовалась обычная почтовая коммуникация. Но Пчелину этих объяснений недостаточно. Он показывает мне постановление 1984 г., где говорится о запрещении вывоза редких книг без разрешения специальной комиссии. Я вторично подчеркиваю, что в нашем случае речь идет об излишках академических изданий, не относящихся к категории редких книг, что мои действия как директора основаны на распоряжении президиума АН СССР 1963 г., которое не утратило свою силу. "Вот если вы докажете, — говорю ему, — что излишки бронированного фонда относятся к редким изданиям, то это будет решением крупной научной проблемы с помощью ФСБ". А пока я предлагаю следствию свое, рабочее определение понятия излишков, которое Пчелин заносит в протокол допроса: "Излишки бронированного фонда — это, как правило, неоригинальные (т. е. допечатанные позже первоисточника) издания в количестве экземпляров, превышающем установленный президиумом Академии наук минимум". Добавляю, что со своей стороны, чтобы объективно помочь делу, я попросил подготовить справку об отправке в библиотеки мира излишков бронфонда с учетом изданий XVIII—XIX вв. лет за двадцать, т. е. задолго до моего прихода в БАН. Увидев такую наглядную статистику, без труда можно сделать заключение, соблюдали ли в БАН прежние руководители инструкции по бронфонду, или они, не зная того, активно нарушали существующее законодательство. С кого же тогда спросить, если в живых осталось двое: Филов и я?

Вторая часть допроса касалась двух книг Эйлера, отправленных в конце января 1992 г. Они названы, как выявило следствие, в письме Савина, а отдельного списка не обнаружено. Перечень отправленных в тот день бандеролей подписан ученым секретарем. Наконец, контрабанда? Отвечаю: книги, наверное, ушли транзитом, значит, была возможность оперативно их отправить наряду с другими (может, появились разовые деньги на оплату почтовых услуг, а раньше их не было). Более подробно лучше все же спросить у тех, кому положено заниматься этим по долгу службы; ученый секреарь как член дирекции имеет право подписывать документы на отправку.

Пчелин интересуется, почему книги отправлены в январе — до заключения с "Русским библиофилом" майского договора? Отвечаю: "Чтобы узнать их котировку. Если они не имеют спроса, заключать договор бессмысленно. А Эйлер выбран потому, что французская математическая школа в мире достаточно известна".

На допросе 21 ноября Пчелин интересуеся Фондом им. М.В. Ломоносова и его контактами с дирекцией БАН. Отвечаю, что фонд представляет собой общественную организацию при Петербургском научном центре, созданную специально для возрождения и развития фундаментальных исследований в области естественных и гуманитарных наук. В фонд я обратился как член президиума Научного центра и попросил помочь БАН в организации работы по восстановлению иностранных изданий, утраченных при пожаре. Деньги на приобретение такой литературы в Академии наук хронически отсутствуют. Мои попытки обратиться за поддержкой в Международный фонд друзей Библиотеки во Франкфурте-на-Майне были результативны, однако этих усилий крайне недостаточно, чтобы сделать работу эффективной. Еще ранее я предложил в БАН использовать вышеупомянутые излишки для обмена. По моей инициативе были разосланы списки излишков, но отрицательная реакция академика Лихачева, негативные публикации Горфункеля и Николаева в "Известиях" и последовавшие за этим оперативные, но бесполезные проверки создали тупиковую ситуацию. А восполнение утраченных изданий продолжает оставаться для БАН проблемой номер один.

Руководство Фонда им. М.В. Ломоносова заняло конструктивную позицию и после длительных совместных обсуждений мы обратились в президиум Научного центра за поддержкой, который рассмотрел вопрос и принял по нему специальное постановление в июле 1993 г. В нем записаны три важных пункта: первый — разрешить БАН из-за отсутствия валютного финансирования на восполнение утраченных при пожаре фондов и приобретение текущей литературы использовать, опираясь на практику международного книгообмена, нереализованные тиражи академических изданий за прошлые годы, а также часть дублетных публикаций; второй пункт отразил необходимость согласования представленных БАН списков литературы для обмена через МКО с Библиотечным советом С.-Петербургского научного центра; в последнем пункте сформулирована просьба к Международному фонду им. М.В. Ломоносова оказать содействие в подборе зарубежных организаций для МКО и осуществлении всех обменных операций. Но... все осталось только на бумаге. Дальше списков, составленных в БАН, дело не пошло. Но и их оказалось достаточно, чтобы заинтересовать Пчелина. Позже я передал ему отчет по работе с Фондом им. М.В. Ломоносова.

Помимо отчета Пчелину интересно иметь в деле и копию упомянутого постановления. Сразу после допроса я заезжаю в Научный центр к Людмиле Борисовне Нефедовой, начальнику секретариата президиума. В тот же вечер, 24 ноября, она делает копию постановления, заверяет ее и пишет следователю сопроводительное письмо... Пчелин получает испрашиваемые документы...

* * *

Незаметно как-то, в суете закончился старый и наступил новый 1996 год. Позади семь месяцев жизни под следствием. Что вошло в эти семь месяцев? Все — разочарование, обида, беспредел, незащищенность, предательство, поддержка, солидарность, сомнение, уверенность... Они еще очень долго будут напоминать о себе. Друзья говорили: надо смириться, каждый независимый руководитель в своей жизни должен пройти через этап обвинений, клеветы, предательства. Приводили примеры из собственной жизни, опыта знакомых...

Что будет дальше? Спросил об этом следователя. Он передаст трехтомные материалы и результаты расследования в прокуратуру С.-Петербурга, а она уже вынесет окончательное решение.

* * *

о прекращении уголовного дела № 11 в отношении
Леонова Валерия Павловича

12 февр. 1996 г.

Старший следователь Следственной службы УФСБ по Санкт-Петербургу и области капитан С.И. Германович установил, что дело возбуждено 14.09.1995 г. прокурором Санкт-Петербурга по факту незаконной отправки книжных изданий XVIII—XIX вв. В следственную службу ФСБ дело поступило 19.09 1995 г. В ходе расследования установлено (излагается в сокращенном виде. — В.Л.):

1. Леонов В.П. дал указание оправить А.В. Савину в фирму "Русский библиофил" (Париж) через сектор международного книгообмена (МКО) в конце января 1992 г. две книги. Это подтверждается документами и свидетельскими показаниями. Леонов на допросе не отрицал факт отправки.

2. В июле 1992 г. отправлено в Париж еще 11 книг. Леонов подтвердил отправление.

3. В июне 1994 г. через представителя "Русского библиофила" в Москве А.С. Сигова отправлено 7 книг в Париж. Леонов подтвердил факт передачи книг А.С. Сигову.

Данные обстоятельства дают формальное основание полагать, что в действиях Леонова содержатся признаки преступления, предусмотренные частью 1 ст. 78 УК РФ, т. е. контрабанды предметов исторического достояния народов Российской Федерации.

Вместе с тем необходимо отметить, что допрошенный в качестве свидетеля В.П. Леонов пояснил, что книги Савину посылались в соответствии с договорами 1992 и 1994 гг. между БАН и "Русским библиофилом" для экспертизы и оценки, чтобы узнать их реальную стоимость, а затем использовать для обмена на издания, утраченные при пожаре в 1988 г. При этом он руководствовался Распоряжением Президиума АН СССР № 71—700 от 24 мая 1963 г., предоставляющим такое право. Леонов заявил, что после экспертизы все книги подлежали возврату.

Согласно сообщению, поступившему из РАН, которое подписал председатель Информационно-библиотечного совета Е.П. Челышев, Распоряжение Президиума АН СССР от 1963 г. действует до настоящего времени и излишки могут выдаваться дирекцией без разрешения Президиума РАН. Из содержания Постановления Президиума Санкт-Петербургского Научного центра № 15 от 1 июля 1993 г. Библиотеке РАН разрешено использовать с учетом отсутствия валютного финансирования на восполнение утраченных при пожаре фондов и приобретение текущей литературы нереализованные тиражи академических изданий за прошлые годы, а также часть дублетных публикаций (п. 1 Постановления). Кроме того, из материалов уголовного дела усматривается, что в БАН сложилась многолетняя практика отправки литературы из излишков, в том числе по линии МКО, изданий XVIII—XIX вв. Это подтверждается справкой о выдаче литературы из бронированного фонда за 1955—1995 гг.

Какой-либо корыстной или личной заинтересованности в действиях Леонова по отправке книг Савину в ходе следствия не установлено, а из 20 ранее отправленных книг 17 возвращены в БАН. В то же время Савин еще в 1991 г. отправил в БАН коллекцию книг "Русская зарубежная поэзия" двумя партиями в количестве 350 и 72 книг соответственно; при этом 72 издания собраний поэтических сборников были отправлены Савиным как акт доверия, так как деньги за эти книги ему еще не были переведены.

Действие перечисленных нормативных актов, до настоящего времени позволяющих дирекции БАН распоряжаться излишками бронированного фонда и передавать в МКО без разрешения Президиума РАН, Леонов субъективно расценивал как возможность на законных основаниях временно отправлять за границу часть изданий из числа излишков для экспертной оценки.

При таких обстоятельствах следует признать, что достаточных оснований для привлечения Леонова к уголовной ответственности за незаконную отправку за границу в 1992 и 1994 гг. книжных изданий XVIII—XIX вв. Библиотеки Академии наук не имеется, так как в его действиях отсутствует умысел на совершение контрабанды.

На основании изложенного, руководствуясь требованиями ст. ст. 199, 208 и 209 УПК РФ,

1. Уголовное дело в отношении Леонова В.П. по признакам состава преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 78 УК РФ, прекратить на основании п. 2 ст. 5 УПК, то есть за отсутствием в деянии состава преступления.

2. Объявить Леонову В.П. о прекращении уголовного дела и разъяснить, что данное постановление может быть им обжаловано прокурору Санкт-Петербурга в течение 5 суток с момента объявления.

(Постановление подписано ст. следователем, капитаном С.И. Германовичем, согласовано начальником следственной службы УФСБ по С.-Петербургу и области, подполковником М.Ю. Милушкиным.)