С.-Петербургский гуманитарный
университет профсоюзов

Литературоцентризм и информатизация

15 июля 1988 г. Политбюро ЦК КПСС под руководством
М.С. Горбачева приняло постановление "О разработке концепции информатизации общества" (Известия ЦК КПСС, 1989, № 1). Имелось в виду широкое распространение информационной техники во всех областях народного хозяйства. Главная примета информационного общества виделась в замене традиционной документальной коммуникации на бумажных носителях электронной "безбумажной" коммуникацией, т.е. в переходе от книжной культуры к информационно-компьютерной (экранной) культуре. Другими словами, речь шла о судьбе книги в XXI в. Нельзя представить, что в постиндустриальном обществе с массовой занятостью населения информационными процессами будет господствовать трудоемкая, громоздкая, неэкономичная документальная коммуникация. Правительство и ученые эксперты были уверены, что телевидение и компьютерные сети гораздо лучше удовлетворят социальные и личностные коммуникационные потребности, чем архаичное книжное дело. Информатизации отводилась роль могильщика книжной культуры.

По общему мнению, Интернет — это виртуальное государство со своей собственной "киберкультурой", территорией и населением, не зависящим от национальных и политических границ. Интернет — самое большое хранилище электронных документов, превышающее 100 млн единиц. Это всемирная библиотека, архив, информационное агентство, равно доступное всем пользователям без учета пола, возраста, образования. Наконец-то сбылся кошмар: библиотека без книг, без читателей, без библиотекарей!

Интернет — уникальная возможность самореализации личности в общении с себе подобными — всепланетный клуб друзей по интересам, переписке, поиску партнеров и единомышленников.

Соблазнительность радикального преобразования социальных коммуникаций подкрепляется авторитетным учением о ноосфере В.И. Вернадского, гипотезами о "всемирном разуме", "мировом мозге" и т.п., высказанными в свое время Г. Уэллсом, К. Циолковским, А. Эйнштейном, А. Бергсоном. Именно Интернет трактуется некоторыми философами истории как убедительное свидетельство формирования не национально ограниченной, а Всемирной информационной цивилизации. Аргументы следующие: сеть транснациональна, она преодолевает государственные границы, способствуя сближению народов; благодаря сети происходит интеграция национальных и региональных экономических пространств; сеть может существовать с разными политическими режимами, культурными и языковыми различиями; на основе Интернета можно вырастить всемирный "универсум знаний". Да, информатизация раскрывает сказочные перспективы!

Конечно, существуют скептики и консерваторы, которые не поддаются соблазнам информатизации и призывают человечество к разумной сдержанности, опасаясь экологической катастрофы в области культуры. Они предупреждают:

• компьютер не способен к сочувствию, он обезличен и обесчеловечен, общение с ним — это общение с искусственным интеллектом, а не с мыслящим существом. Компьютерное образование может отрицательно повлиять на духовное развитие школьников, утверждая расчетливость, бесчувственный прагматизм, эгоизм и даже аморальность (ведь в виртуальных мирах зачастую приходится прибегать к насилию, чтобы добиться успеха);

• предлагая психически неустойчивым людям яркие и острые ощущения, виртуальные миры могут оказывать наркотическое воздействие, подменяя трезвое восприятие окружающей действительности. Хомо сапиенс превращается в хомо информатикуса, не способного к кооперации с другими людьми; информатизация угрожает атомизацией (распадом) общества;

• глобальная информационная система, охватывающая человечество, приведет к становлению унифицированной и низкопробной массовой культуры, создаст предпосылки для информационного империализма, для подавления самобытности малых народов;

• "информатизированное" поколение из-за деформации его духовного мира не сможет адекватно понимать национальное культурное наследие, воплощенное в литературе и искусстве. Так, русский интеллигент, воспитанный в среде русской книжности, будет чужд собственным внукам, как инопланетянин;

• информатизация опасна для демократических обществ, потому что она легко становится средством тотального контроля над личной жизнью граждан, увеличивая их зависимость от власти. Информационные технологии (реклама, имидж-мейкерство и т.п.) используются для манипулирования сознанием людей в политических, коммерческих, вообще — корыстных целях.

• Можно продолжать перечень упреков в адрес информатизации: коммерциализация информационных служб приводит к тому, что они не доступны малоимущему населению, книга же демократична и общедоступна, ибо библиотечное обслуживание, как правило, бесплатно; книга привычна и антропоморфична, с листа читать удобнее, чем с экрана, содержание книги легко обозримо; информационные системы не надежны, так как подвержены компьютерным вирусам, уничтожающим записанные файлы и т.д. Однако сторонники информатизации, в большинстве своем весьма образованные и здравомыслящие люди, способны каждому опасению или упреку противопоставить действенные контрмеры, нейтрализующие их. Легко доказать, что телевидение и компьютерные сети при благоприятных условиях могут стать могущественным средством укрепления демократии и гласности, науки и просвещения, интеллектуального, этического и эстетического развития населения. Электронные коммуникации очень молоды, их история только начинается и трудно предвидеть сейчас те блага, которые они принесут человечеству в прекрасном будущем. Зато, оглянувшись назад, можно уже сейчас осознать, что мы потеряем, если книжная коммуникация утратит господствующее положение в системе социальных коммуникаций. Главная потеря — утрата литературоцентризма — излюбленной обители русской интеллигенции.

Изобретение письменности привело к вытеснению мифоцентризма, свойственного дописьменным обществам, литературоцентризмом: центром духовной жизни стали не мифы, передаваемые устно, а произведения словесности в книжной форме. Литературоцентризм — характерное явление русской культуры, имеющее тысячелетнюю историю, которая делится на четыре периода.

1. Древнерусский культ книги (XI — XVII вв.), выросший из почитания священных книг и обожествления письменного слова. Если, вслед за В.И. Далем, считать интеллигенцией "разумную, образованную умственно развитую часть жителей", то древнерусских книжников следует назвать первым поколением русских интеллигентов, а книжность — колыбелью и обителью русской интеллигенции.

2. Книга — апофеоз разума и просвещения (XVIII — первая половина XIX в). Начинает постепенно складываться книжный рынок: в начале царствования Петра I издавались 12 книг в год, в конце царствования Екатерины II — 360 книг; Петр I положил начало газетному делу, Екатерина II — журналистике. Золотой век дворянской культуры, время существования изысканной, духовно и экономически независимой "республики высшего света" (В.А. Жуковский) дал прекрасные образцы изящной словесности, русской истории и филологии.

3. Становление и расцвет книжного социального института (вторая половина XIX — начало XX в.) Пережив николаевский "цензурный террор" (1848 — 1855), обретя общественное признание и индустриальную полиграфическую базу, русская словесность начала стремительно развиваться качественно и количественно. Общеизвестна роль литературы в подготовке общественного мнения к отмене крепостного права (Д.В. Григорович, И.С. Тургенев, Н.А. Некрасов), в становлении и развертывании нигилизма, народничества, толстовства, эмансипации женщин, мифологизации русской этико-политической интеллигенции, героизации образов самоотверженных боевиков подпольной России. В это время складывается характерная для критического реализма тенденция учительства, проповедничества, обличительства.

Книжный социальный институт (КСИ) — это совокупность учреждений и профессиональных кадров, обеспечивающих удовлетворение коммуникационных потребностей общества в целом и отдельных его членов путем предоставления книжной продукции. В КСИ объединяются следующие социальные группы: а) авторы — профессиональные литераторы, в том числе — журналисты, и непрофессиональные писатели, эпизодически выступающие на страницах изданий; б) книгоиздатели, обеспечивающие редакционную подготовку и тиражирование произведений печати, включая редакции журналов, газет, сборников; в) книготорговцы, стимулирующие и удовлетворяющие по возможности платежеспособный спрос публики; г) библиотекари и библиографы, обеспечивающие регистрацию, хранение, общественное использование литературы.

Это группы практиков книжного дела, деятельность которых определяется количественными показателями КСИ. Так, в 1913 г. выпуск книг в Российской Империи составил 34 тыс. названий, а в 1814 г. — только 234 названия (возрос в 145 раз); газет и журналов издавалось соответственно 2 028 и 33 (увеличение в 61,5 раза). Издательская динамика XIX в. свидетельствует о бурном росте значимости литературы в России. В дореволюционной России, помимо практического сектора КСИ, получил развитие научный сектор — литературоведение, филология, литературная критика. Стал формироваться сектор профессионального образования (библиотечные курсы, школа книгопродавческого дела, проекты специальных школ), появилась профессиональная периодика, профессиональные общественные организации; короче говоря, российский КСИ приобретал формы развитого и полноценного социального института. С точки зрения развития книжных коммуникаций начало XX в. по праву является золотым веком русской книжности, это вершина русского литературоцентризма.

4. Советский псевдолитературоцентризм. Идеи коммунистического равенства, мировой революции, марксизм-ленинизм в целом — безусловно книжные идеи, но когда революционеры-книжники захватили власть, оказалось, что взрастивший их литературоцентризм вовсе не нужен. В духовной жизни был утвержден политикоцентризм, т.е. главенство принципа коммунистической партийности. В 1934 г. первый съезд Союза советских писателей провозгласил доктрину социалистического реализма, означавшую включение литературы в идеологический процесс по воспитанию человека коммунистической формации — хомо советикус. Вольнолюбивый литературоцентризм был преобразован в псевдолитературоцентризм; некоторые писатели были репрессированы, а услужливые осыпаны материальными и моральными благами.

В отличие от литературоцентризма, книжный социальный институт, взращенный деятелями "серебряного века", был взят советской властью на вооружение и не только сохранен, но и увеличен до колоссальных размеров. В составе советского КСИ появился новый сектор — сектор управления, располагавший цензурой, идеологическими отделами, финансовыми и материально-техническими средствами, а также (немаловажно!) репрессивными санкциями. КСИ стал четко управляемой централизованной иерархической структурой, в которую легко вписывались Союз советских писателей, научные центры, высшие и средние специальные учебные заведения, добровольные общества любителей книги.

Не будем приводить статистические данные, характеризующие динамику развития советского КСИ. Они общеизвестны. Причем оказывается, что наиболее высокие показатели по выпуску книг, их ассортименту и тиражам, количеству библиотек и книжных магазинов, числу профессионалов книжного дела и учебных заведений приходятся на 1970-е гг. — эпоху застойного "развитого социализма". СССР был проистине сверхдержавой, а советский народ слыл самым читающим в мире. Эту его репутацию поддерживал постоянно растущий спрос, вызывающий книжный дефицит, неведомый в других странах. Скупались все виды литературы: справочная, научная, художественная, детская, даже общественно-политическая, включая классиков марксизма-ленинизма.

Советский псевдолитературоцентризм — это такой период в истории русской культуры, когда любовь и уважение к книге, жажда чтения и познания приобретали извращенные формы погони за дефицитной литературой. Ни о каком плюрализме мнений, свежести и смелости писательской мысли, свойственных подлинному литературоцентризму, не было и речи. Цензура и репрессивные органы были постоянно начеку.

Запрещенный и извращенный русский литературоцентризм возродился, вышел на общественную арену в незабвенную эпоху гласности и перестройки. Цензурные путы ослабели, железный занавес раздвинулся, и вот уже в 1988—1990 гг. миллионные тиражи журналов "Огонек" и "Новый мир", многомиллионные тиражи газет "Аргументы и факты" и "Московские новости" кажутся читателям недостаточными. Появляется "возвращенная литература", популярные публицисты не покладают своих красноречивых перьев, и происходит чудо: народ пробуждается! Литература стала тем рычагом, опираясь на который демократы-реформаторы смогли опрокинуть колосс КПСС и СССР. Можно сказать, что 1990 г. когда был принят закон "О средствах массовой информации", упразднивший цензуру, стал вехой, означающей конец псевдолитературоцентризма.

1990-е гг. — время крушения советской книжной сверхдержавы. Колоссальный книжный социальный институт оказался в глубоком кризисе. Рыночная экономика, вторгшаяся в бесприбыльный механизм советского книгоиздания, вызвала резкое сокращение производства книг. Если в застойные 1980-е гг. в РСФСР издавались ежегодно 50 тыс. книг и брошюр, то в 1992 г. вышли в свет 28,7 тыс. (тираж 1 313 млн экз.), в 1993 — 29 тыс. (тираж 950 млн экз.), в 1994 — 30,4 тыс. (тираж 563 млн экз.). Годовой тираж журналов и других периодических изданий за три года сократился в шесть раз: 1991 — 1 900 млн экз., 1994 — 306 млн экз. Сокращение тиражей — свидетельство падения авторитета литературы у массового читателя (оставим в стороне государственные дотации). Динамика тиража "Нового мира" в этом отношении очень показательна: 1988 — 1 млн 150 тыс.; 1989 — 1 млн 568 тыс.; 1990 — 2 млн 710 тыс. (рекорд для элитарного литературно-художественного издания!); 1991 — 965 тыс.; 1992 — 241,8 тыс.; 1993 — 74 тыс.; 1999 — 14 тыс. (падение в 110 раз по сравнению с 1989 г.). Славившаяся дешевизной русская книга стала стремительно дорожать. Вместе с тем безгранично расширились тематика и ассортимент книжной продукции, "черный рынок" легализовался, а книжный дефицит испарился. Испарился вместе с ним и миф о самом читающем народе.

Выяснилось, что около 25% населения (18 млн семей) не имеют книг дома; немного менее 33% (около 23 млн семей) имеют несколько десятков разрозненных томов, не образующих библиотеку; и только 8,5% семей обладают домашними собраниями более 1 000 книг (данные Л.Д. Гудкова и Б.В. Дубина). Социологи, изучавшие чтение в России начала 1990-х гг. (руководитель С.Н. Плотников), разделили население страны на четыре категории: читают практически постоянно — около 20%; читают две и более книг в месяц — 25%; читают одну-две книги за полгода — 35%; совсем не читают — более 20%. Оказалось, что далеко не все образованные, умственно развитые россияне томимы жаждой чтения. Лишь треть людей с высшим образованием читает постоянно, другая треть читает две и более книг в месяц, остальные обходятся без чтения литературы. Причем среди художественных изданий предпочитается развлекательный жанр — детективы, фантастика, приключения.

Стало быть, в наши дни пробудившийся в период гласности традиционный русский литературоцентризм не востребован массами образованной публики. Он выглядит неконкурентоспособным рядом с "безбумажной" коммуникацией: Интернет предлагает своим пользователям достаточно широкий выбор деловой, научной, технической и прочей нужной информации, а невзыскательному художественному вкусу вполне достаточно телесериалов и видеокассет.

Хуже всего, что среди молодых литераторов не видно аристократов духа, философствующих мастеров слова и властителей дум. Согласно литературоцентристскому канону русская литература выполняла мировоззренческую функцию, обсуждала "вечные" смысложизненные вопросы, этически и политически ориентировала своих читателей. При этом эстетическая функция оказывалась второстепенной и теория искусства для искусства не пользовалась широкой общественной поддержкой. Теперь, в условиях свободы слова и печати литературе не нужно служить трибуной проповедничества и учительства. Вдоволь поиздевавшись над тупоумием, бездарностью, невежеством советских властей и пресловутого хомо советикуса, талантливые мастера пера обратились к эстетике постмодернизма, образовав его русскую ветвь. Русский постмодернизм, у истоков которого стоят А. Терц — "Прогулки с Пушкиным", А. Битов — "Пушкинский дом", Вен. Ерофеев — "Москва — Петушки", рассчитан на искушенного и эрудированного читателя, способного уловить и правильно декодировать иронию и ассоциацию, намек и цитацию, ненавязчиво предлагаемые автором, скрывающимся под маской юродивого. Постмодернистское произведение — арена интеллектуальной игры, рассчитанной на уставшую от банальностей реализма и модернизма изысканную гуманитарную элиту, это арена "искусства для искусства".

Нельзя не обратить внимание на то, что современные неореалисты и неопочвенники, продолжающие классические литературные традиции, чураются информационных технологий, их произведения отсутствуют в интернетовском виртуальном пространстве. Постмодернисты, напротив, не избегают "электронной словесности" в поисках новейших способов самовыражения. Такая гибкость, бесспорно, предпочтительнее упрямого консерватизма. Ведь художественное слово не приковано к бумажным носителям, в будущем оно может освоить мультимедийные ресурсы, и тогда понадобится оригинальная поэтика безбумажной словесности с собственными жанрами, композиционными приемами, стилистикой. Вот здесь и смогут найти свое применение гибкие постмодернисты. Тем более что лидеры новой волны постмодернизма охотно распространяются об "остывании" литературы, об утрате ее энергетики, отчего она "подохнет под забором" (Вик. Ерофеев).

Итак, кажется, что в постсоветской России, пораженной всевозможными экономическими, социальными, идеологическими, психологическими кризисами, происходит умирание великой русской литературы: социальный институт книжности деконструируется, истощается, ослабевает; читательская масса превращается в телезрителей и предпочитает компьютерные игры классическим романам; наконец, энергичное молодое поколение жрецов русской словесности слагает заупокойные элегии и предательски размещает их на сайтах сети Интернет.

Очевидно, что наше время — переходный период от документальной "бумажной" коммуникации к электронной "безбумажной" коммуникации. "Информатизированный" социум, т.е. информационное, постиндустриальное общество должно кардинально отличаться от "литературоцентрического" индустриального общества. Похороны литературы и музеефикация книжности могут состояться в постиндустриальной, а никак не в индустриальной цивилизации. Сегодняшняя Россия — страна далеко не постиндустриальная. Поэтому хоронить русскую литературу преждевременно, хотя налицо печальные признаки ее увядания.

Дальнейшие коллизии информатизации и литературоцентризма на российской почве будут зависеть от судьбы России в XXI в. Солидный пакет прогностических предположений можно поделить на две части: сценарии реальные и сценарии виртуальные. Реальные, в свою очередь, подразделяются на пессимистические и оптимистические, а виртуальные — на сверхпессимистические (гибельный конец) и сверхоптимистические (чудесное возрождение России).

1. Сверхпессимистический сценарий: утрата Россией политической и экономической независимости, превращение в сырьевой придаток постиндустриальных держав, потеря национального достоинства. Иноземные хозяева страны будут использовать свои информационные технологии в собственных интересах; постараются незаметно похоронить русскую литературу, дабы туземцев не беспокоили воспоминания о славном прошлом.

2. Пессимистический сценарий: продолжение негативных тенденций и углубление всестороннего кризиса при сохранении суверенитета России. Информатизация будет носить спонтанный, случайный характер, иметь локальные масштабы и воспроизводить заимствованные из-за рубежа технические решения. Конкурентоспособность электронной коммуникации по отношению к книжной коммуникации невелика, об отказе от литературы не может быть и речи.

3. Оптимистический сценарий: постепенный выход из кризиса и планомерная информатизация промышленного производства, государственного управления, науки, искусства, образования, быта и, конечно, социально-коммуникационной системы. В библиотеках, библиографических службах, органах НТИ информатизация сначала будет выступать как средство совершенствования традиционных документальных коммуникаций; в дальнейшем же, наоборот, документальные технологии будут использоваться для дополнения господствующих безбумажных технологий. В этом случае можно предположить продолжительное совместное существование книжного социального института и безбумажных информационных систем; сохранение книжной культуры и компьютерной культуры как дополняющих друг друга.

4. Сверхоптимистический сценарий: благодаря чрезвычайным усилиям и благоприятному стечению обстоятельств Россия преобразуется в постиндустриальную державу. Ясно, что в этом случае книжный социальный институт обречен на гибель, ибо ему нет места в абсолютно информатизированном постиндустриальном мире.

Отбросим сверхпессимистический и сверхоптимистический варианты будущего России, ибо они нереальны. Реальные сценарии 2 и 3 предполагают сохранение русской книжности в качестве не реликта, а важного социального фактора. Значит, литературоцентризм — замечательное явление русской культуры, которое не смогла извратить даже всемогущая тоталитарная власть, рано списывать в архив истории. Литературоцентризм — питательная почва и обитель русской интеллигенции, культивирующей книжную культуру, поэтому похороны русской литературы произойдут вместе с похоронами последнего русского интеллигента. Надеюсь, этого не произойдет в обозримом будущем.