Научные и технические библиотеки

УДК 02:17

Мелентьева Ю.П.

Ответ оппоненту

Любезное предоставление Ю.Н. Столяровым текста своей статьи, посвященной критике «Кодекса этики российского библиотекаря», до ее опубликования позволяет мне как одному из основных разработчиков данного документа оперативно отреагировать на высказанные замечания и соображения.

Преодолев соблазн возражать на критику Ю.Н. Столярова в его же стиле – стиле «неистового Виссариона», использующего такие выражения, как «новоявленные теоретики», «некритическое навязывание западных идеологических стереотипов», «кодекс – забавная игрушка для библиотечных чинуш» и т.п., оставляя за скобками пылающий пафос статьи, гневные апелляции к читателю и другие традиционные для позапрошлого века приемы риторики, хочется ответить по существу.

Все претензии Ю.Н. Столярова к «Кодексу…» сводятся, по сути дела, к следующему.

Во-первых, он сомневается в том, что такая «мирная специальность», как библиотечная, нуждается в этическом кодексе, считая, что такой кодекс нужен лишь специалистам, «работающим в экстремальных условиях».

Во-вторых, он считает, что русский (российский) библиотекарь в силу своего менталитета, в отличие от западных коллег не нуждается в этическом кодексе, и разработка «Кодекса российского библиотекаря» лишь дань моде – простое подражание западным образцам, предпринятое разработчиками «Кодекса…» лишь затем, чтобы «заслужить похвалу кого-то, где-то за рубежом» (как писали раньше – «зарубежных хозяев»? – Ю.М.).

В-третьих, Ю.Н. Столяров не приемлет основные положения «Кодекса этики российского библиотекаря» потому, что он категорически против «придуманного принципа свободы информации», которую «Кодекс…» утверждает.

Что ж, постараюсь ответить.

1. Профессиональная этика как научная область сложилась в результате осмысления взаимоотношений профессионалов в какой-либо области деятельности с обществом в целом. Результат этого осмысления – кодекс профессиональной этики – в сущности говоря, есть договор между обществом и профессиональным сообществом. Такой договор позволяет охранять ценности профессии от воздействия не всегда справедливого общественного мнения, с одной стороны, а с другой – позволяет охранять общество от так называемого профессионального критинизма, т.е. профессионально ограниченного мышления.

Разработка проблем профессиональной этики есть показатель высокого уровня профессионального сознания, показатель развитости профессии, а также показатель свободного развития профессии в обществе.

В последнее время в связи с изменением идеологического и нравственного климата в нашей стране во многих профессиональных сферах возникла потребность разработки профессиональных кодексов. Так, в течение 1990-х гг. разработаны и приняты «Кодекс профессиональной этики российского журналиста» (с важнейшим положением, которого, конечно, не могло быть прежде: «выполняя свою профессиональную деятельность журналист соблюдает законы своей страны, но отвергает вмешательство в свою деятельность правительства или кого бы то ни было»), «Кодекс этики коммуникатора», «Кодекс чести российских бизнесменов» и др.

Очевидно, что эти профессии нельзя причислить к числу экстремальных. И даже профессия журналиста не может быть признана такой, поскольку «в горячих точках» работает лишь незначительная часть от общего числа профессионалов. Однако все названные профессии имеют нечто общее. Их объединяет прежде всего то что в профессиональном сознании служителей этих профессиональных сфер есть дифференциация ценностей гражданского общества и государства, понимание того, что квалифицированное выполнение профессиональных обязанностей на пользу обществу зачастую невозможно совместить с ценностями государства. В упомянутых случаях приоритет отдается ценностям гражданского общества, как это принято в демократических странах, к которым относит себя сейчас и Россия, в отличие от стран с тоталитарным режимом.

Примечательно, что и в таких, казалось бы, устоявшихся профессиональных сферах, имеющих многовековой этический кодекс, как медицина в последние годы возобновились дискуссии по врачебной этике (например по вопросам допустимости абортов, автаназии и т.п.). Это происходит не только из-за изменившихся социально-экономических и технологических условий, но и из-за изменения отношения к свободе личности. Вообще в последнее время интерес к этическим проблемам заметно вырос; бурно развиваются новые науки – биоэтика, экоэтика и т.п.

Вопрос о том, нуждается ли библиотечное профессиональное сообщество России в новых условиях своего развития в этическом кодексе, был первым, на который предстояло ответить специалистам – членам одного из первых общественных союзов библиотечных работников страны – Московской библиотечной ассоциации (МБА).

Напрасно Ю.Н. Столяров считает, что ответ на этот вопрос искали «новоявленные теоретики». Поиски концепции профессионального кодекса этики библиотекаря вели люди, хорошо известные, имеющие не только ученые звания и степени, но и реальный авторитет у коллег. Это Т.Е. Коробкина – первый президент МБА; М.Я. Дворкина, чьи труды по проблемам доступности информации, миссии библиотек в обществе и др. изучаются студентами библиотечных вузов; Г.П. Диянская, чьи работы по библиотечному обслуживанию слепых пользователей хорошо известны; С.А. Езова, более двух десятков лет занимающаяся вопросами взаимоотношений библиотекаря и пользователя; О.Л. Кабачек – одна из первых отечественных дипломированных библиотечных психологов; Г.А. Алтухова, статьи которой впервые привлекли внимание широкой общественности к проблеме этики библиотечного обслуживания; Л.М. Степачев – ведущий библиограф ВГБИЛ, который проанализировал процесс формирования профессионального кодекса этики библиотекарей США и других стран.

Смею надеяться, что и автор этих строк, работающая в отрасли более 30 лет, не выглядела «человеком со стороны» в качестве руководителя этой исследовательской группы. Активное участие в обсуждении «Кодекса…» принимали такие известные в библиотечном мире люди, как Ю.А. Гриханов, Э.Р. Сукиасян и многие другие.

Сложность проблемы потребовала привлечения и экспертов: активнейшее участие в разработке концепции «Кодекса…» принял Ю.А. Шрейдер – известнейший современный философ, автор много численных книг по этике, и Е.А. Яблокова – крупный специалист по проблемам профессиональной психологии и профессиональной этики.

В результате изучения проблемы сделан вывод о том, что библиотечная профессия, освободившись от идеологического гнета, который затруднял нормальное развитие профессионального сознания, должна определить свои истинные профессиональные ценности и этические нормы взаимоотношений библиотекаря с государством, обществом, пользователем (читателем), а также коллегами.

Впрочем, все это известно и давно опубликовано *  . С 1993 г., когда появилась идея создания «Кодекса…», и до его принятия сессией Российской библиотечной ассоциации (1999 г.) проведены десятки обсуждений, семинаров, «круглых столов» и т.д. Их материалы широко публиковались в профессиональной печати, в «Вестнике РБА"», а также на сайте РБА.

У автора этих строк дома лежит не один десяток писем «с мест», из самых разных библиотек, от самых разных людей с предложениями по «Кодексу…». Ни один, даже самый негативно настроенный по отношению к предлагаемому варианту документа критик не усомнился в его принципиальной необходимости для дальнейшего развития профессии.

Особенно велик интерес и потребность в «Кодексе…» на периферии, где библиотекарь вынужден особенно стойко отстаивать свои профессиональные ценности и профессиональное достоинство (впрочем, так же, как журналист, предприниматель и т.д.) от посягательств власти на использование ресурсов библиотеки в своих целях.

Реальная потребность в «Кодексе…» подтверждается также обширными списками записавшихся на его обсуждение на «круглом столе» РБА в С.-Петербурге (1998 г.), Твери (2000 г.), Саратове (2001 г.), а также тем, что еще до выпуска «Кодекса…» в виде плаката (тираж 3 тыс.) в 2001 г. некоторые местные библиотечные общества, например Новосибирское, издали «Кодекс…» своими силами и распространили его в своих регионах. Так что напрасно Ю.Н. Столяров обижает российского библиотекаря, думая, что он, как крыловский кот Васька, «слушает да ест», безразличный ко всему на свете. Наоборот, в отличие от «Закона о библиотечном деле», который носит официозный характер, «Кодекс…» воспринимается библиотекарями очень живо, с очевидной личной заинтересованностью, и упрек Ю.Н. Столярова в том, что «Кодекс…» не востребован профессиональным обществом – не справедлив.

2. Апеллируя почему-то к К. Марксу (думается, не самому большому авторитету по данному вопросу), Ю.Н. Столяров утверждает, что менталитет русского человека (по его мнению «более научный, или лучше сказать, справедливый, чем западный». – ?? – Ю.М.) не нуждается в законах вообще, в том числе и в «Кодексе…». «Ведь обходились же без кодекса этики Собольщиков и Стасов, Федоров и Рубакин» – восклицает он. Ну, что тут скажешь? Мало ли без чего приходилось обходиться русскому человеку!

Если же говорить серьезно, то так ставить вопрос некорректно. Во-первых, в упомянутое Ю.Н. Столяровым время уровень развития профессии и профессионального самосознания был совершенно другой, во-вторых, не было такого, как сегодня соотношения сил государства и гражданского общества, и следовательно, не было такой необходимости отстаивать профессиональные ценности. Наконец, и Рубакин, и Федоров, несомненно, придерживались при обслуживании читателей определенных этических норм, которые существовали, хотя и в неявном виде, в различных «Правилах», «Предписаниях» и т.д.

Стоит отметить также, что хотя понятие русский менталитет используется довольно активно (кстати, в науке нет единого мнения об этом феномене), понятия российский менталитет, которое как синоним использует Ю.Н. Столяров, не существует. И наконец, даже если согласиться с Ю.Н. Столяровым в том, что русский менталитет мешает принятию «Кодекса…», то ведь в библиотеках России работают далеко не только представители русской национальности.

Совершенно очевидно, что сегодня, несмотря на особенности своего развития, Россия активно входит в мировое сообщество, живо воспринимает международные стандарты в разных областях жизни (в таких, например, как права человека, охрана окружающей среды, образование, здравоохранение, борьба с преступностью и терроризм). Реально же эти процедуры идут на уровне сближения профессионалов, в том числе и сближения их профессионального сознания. Это и определяет известную схожесть (что кажется моему оппоненту недопустимым) профессиональных кодексов этики, принятых в разных странах. В полной мере это относится и к «Кодексу этики российского библиотекаря», разработке которого, естественно, предшествовало глубокое изучение аналогичных документов, действующих в других странах (США, Англии, Франции, Словакии и др).

Ни одна профессия сегодня не может развиваться в пространстве, ограниченном национальными (государственными) рамками. Хотя в нашей истории и были попытки создания «советской биологии», «красного библиотекаря» и т.п., известно, чем это было обусловлено и к чему привело.

И только деформацией профессионального сознания под воздействием политических факторов, которые заставляли библиотекаря определять свою роль как идеологическую, «охранительную» вне зависимости от сущностных функций библиотеки, можно объяснить то, что существует пока «наш библиотекарь, который не приемлет роли пассивного исполнителя любых прихотей читателя», как пишет Ю.Н. Столяров.

Неуважение к личности, желание подвести ее под «общий знаменатель», стремление ограничить, регламентировать ее свободу, в том числе интеллектуальную, информационную, восприятие личных, житейских потребностей человека, как «прихотей», распространенное в обществе в целом, было, конечно, характерно и для ряда людей, работающих в библиотеке и видящих цель своей работы в «формировании читателя». К счастью, сегодня таких специалистов осталось немного, особенно среди практических работников, ясно понимающих, что современный читатель ценит в библиотеке прежде всего широту и доступность информации. В этой связи приходится с грустью констатировать, что мой оппонент так и не отошел от позиции защиты идеологической функции библиотеки, что весьма далеко от потребностей современной библиотечной реальности.

Думается, что Ю.Н. Столяров лукавит (не может же он этого не понимать), когда, давая словарное определение идеологии как «системы политических, правовых, религиозных и нравственных взглядов…», говорит о своем бесстрашии перед этим «жупелом», пугающим библиотековеда «демократической формации». Дело в том, и Ю.Н. Столяров это, конечно, знает, что наши библиотеки долгое время вынуждены были поддерживать только одну, «единственную правильную идеологию». Именно к этому не хотелось бы возвращаться. Неправда, что «некуда библиотеке от идеологии скрыться», как пишет Ю.Н. Столяров. Это книга всегда несет какую-то определенную идеологию как систему взглядов, свободная же библиотека – собрание книг – может и должна давать возможность читателю знать их все! Впрочем, защита идеологической функции библиотеки Ю.Н. Столяровым вполне логична, учитывая что он категорически против «придуманного принципа свободы информации».

3. Не хотелось бы упрощать проблему свободы доступа к информации. Безусловно, и разработчики «Кодекса…» понимали не хуже Ю.Н. Столярова, что свобода доступа к информации не только благо, что она предполагает и доступ к «негативной», «плохой», «нежелательной» информации. Этому противоречию, попытке его разрешения, в условиях библиотеки в том числе, посвящены сотни публикаций. И здесь, как мне кажется, остается сказать, перефразируя известное выражение – свобода информации ужасная вещь, но ничего лучше пока не придумано.

Поставить между мощной стихией информации, которая захлестнула сегодня все общество, и ее потребителем библиотеку, как заслон, как фильтр, с какими бы благими целями это ни делалось, не только невозможно технически, но и непрофессионально. Это значило бы отвратить пользователя от библиотеки, заставить обходить ее стороной. (Это, кстати, давно поняли библиотекари западных стран, столкнувшиеся с различными аспектами проблемы свободы информации гораздо раньше российских коллег.) Для библиотеки это было бы самоубийственно. Библиотека как социальный институт оказалась бы, по сути дела, исключенной из информационного процесса. Во всяком случае, взваливать на «плечи» библиотеки проблему, которая не может быть решена на глобальном уровне, неправомерно.

Думается, что более разумно не отрицать и запрещать свободу информации в условиях библиотеки, а способствовать развитию информационной культуры пользователя, которая включает в себя не только технологические, но и гуманитарные, в частности этические аспекты. Именно так видят свою задачу многие библиотекари, с удовлетворением принимающие «Кодекс…».

Характерно, однако, что Ю.Н. Столяров, не принимающий «Кодекс этики ...», видит необходимость создания Совета по этике, где разбирались бы этические конфликты.

Скажу сразу, что такое предложение было, но разработчики «Кодекса…» посчитали его неприемлемым, хотя некоторые страны, например Великобритания, имеют подобный совет в составе национальной библиотечной ассоциации.

Ю.А. Шрейдер в своем письме ко мне писал по этому поводу: «…печальный опыт нашей страны, создание «троек», «персональных дел» и т.п., общий невысокий нравственный уровень общества заставляют очень опасаться, что такой орган может принести больше вреда, чем пользы. Значение «Кодекса…» не в том, чтобы осудить кого-то конкретно, а в том, чтобы постепенно оказывать влияние на общую этическую ситуацию в профессии, мы должны знать, что мы нарушаем. Гарантия этических норм – только в нашем желании их соблюдать». Сказано замечательно!

Ни в коем случае не хочется быть понятой в том смысле, что текст «Кодекса…» безупречен и не нуждается в корректировке. Во всех обсуждениях, в статьях автора этих строк о «Кодексе…» подчеркивается, что это открытый документ, который необходимо пересматривать, корректировать, уточнять и т.д., как это делалось, например, в США в течение более ста лет.

Уже сейчас собираются и анализируются замечания, что поможет улучшить этот документ через какое-то время. Например, очевидно, что стоит ввести в «Кодекс…» положение о том, что библиотекарь ответственен за доверенный ему фонд (и тогда, может быть, не придется Ю.Н. Столярову говорить о необходимости включения в «Кодекс…» понятия профессиональной честности как специфического, присущего только библиотекарю качества, или требовать, чтобы было введено положение о том, чтобы библиофил не принимался на работу в библиотеку).

В обсуждение «Кодекса…» включилось много профессионалов. Отклики поступают на адрес автора этих строк, в редакции профессиональных журналов и т.п. Живое участие в этом процессе Ю.Н. Столярова, много сделавшего для библиотек в прошлом, а сейчас больше увлеченного документоведческими и литературоведческими проблемами (и никто, кажется, не назвал его «новоявленным пушкинистом»), безусловно, позитивно. Хотелось бы только, чтобы эта критика шла не с позиций позавчерашнего дня.

* Профессиональные ценности библиотекаря как основа его профессиональной этики. Семинар. 14–16 мая 1996. Тез. докл. М., РАГС, 1996.