Отчуждение техники
как фактор социокультурного кризиса

Представлена точка зрения ученых-философов на проблему взаимодействия техники и человека, на задачи гуманитарной философии техники.

Социокультурный кризис, переживаемый в настоящее время Россией, имеет множество причин, главной из которых является масштабное отчуждение власти, начавшееся в первой половине XX в. Однако кризис – это многофакторный феномен. Среди факторов, которые усугубляют его, можно выделить и такой, как отчуждение техники. Этот процесс сам по себе способен породить и уже порождает серьезные глобальные проблемы, а суммируясь с другими, превращается в мощный фактор риска современного общества.

Долгие тысячелетия изобретения новых орудий труда, механизмов и технологий не вызывали каких-либо проблем гуманитарно-социального характера. Напротив, всякий следующий шаг в нахождении средств облегчить производственный процесс и повысить его отдачу воспринимался в конечном счете как благо (не будем обращать внимания на бесплодные попытки со стороны религиозных организаций в прошлом затормозить технический прогресс).

Однако уже во второй половине XIX в. люди начали осознавать, что техника не так уж безобидна, что ее развитие показывает пугающие перспективы, вовсе не планируемые самими создателями новых технических устройств. Например, ветряные и водяные мельницы – с одной стороны, и современные электростанции, работающие на каменном угле, – с другой.

Во-первых, мельницы только передавали движение, не выходя за пределы одной его формы, в данном случае механической. В этом случае, как известно, отходы (потери энергии) минимальны.

Во-вторых, они органично вписывались в ландшафт, не вступая в противоречие с окружающей природой, а как бы дополняя ее.

В-третьих, эти порождения человеческого ума создавали определенное эстетическое чувство, навевающее романтическое настроение, когда однообразие равнины прерывалось крыльями ветряных красавиц, а за излучиной реки вдруг открывалась приятная взору водяная мельница, поскрипывающая своими колесами (не случайно фантазия населяла русалками именно такие места).

Мельницы и церкви были в прошлые времена элементами одного цивилизационного ряда, несмотря на принципиальное различие их функций. Они не подавляли человека, а давали ему ощущение гармонии с природой и Богом.

Иное дело – современные электростанции. Различие не только в том, что это более грандиозные сооружения.

Во-первых, тепловая электростанция не передает движение, как это делали мельницы, а высвобождает движение (энергию), затем преобразует его в другие формы и, наконец, транспортирует его потребителям. В данном случае мы имеем четыре этапа: химическая энергия (уголь) – тепловая (пар) – механическая (вращение турбины и ротора генератора) – электрическая. При этом появляется значительное количество отходов (вещественных и энергетических), связанных именно с высвобождением и преобразованием энергии, которые так или иначе выбрасываются в окружающую среду.

Во-вторых, крупные электростанции со своими громоздкими кубическими формами, дымящимися трубами и переплетениями коммуникаций совершенно не вписываются в ландшафт. Напротив, они уродуют его своей чужеродностью, как бы бросая вызов природе, не говоря уж о прямом ее отравлении.

В-третьих, если у создателей станции она еще может вызывать некое эстетическое чувство строгостью линий и рациональностью математического расчета, то у рядового человека, воспринимающего ее не саму по себе, а в единстве с окружающим миром и собственным мироощущением, эстетическое чувство вряд ли появится. Наоборот, понимая умом необходимость электростанции, человек не может принять ее чувством, интуитивно ощущая опасность этого сооружения.

Рядом с гордостью за технический прогресс возникает и все больше растет тревога, вызванная психологическим и физическим дискомфортом. Расхождение, которое прежде едва намечалось, приближается к своему апогею. Электростанция гармонирует с заводом, телевизионной вышкой, стартовой площадкой для запуска ракет; природа же и храмы оказываются в положении еще сохранившихся островков былой гармонии, пробуждающих ностальгическое чувство.

Появляются противоестественные по своей сути словосочетания: «индустриальный пейзаж», «промышленный ландшафт», «вторая природа».

Человек все более начинает ощущать себя подавленным и уязвимым в этой «природе» и на фоне этого «пейзажа». То, что люди создавали, чтобы защитить и обезопасить себя, сделать свою жизнь более комфортной, обернулось угрозой и опасностью для самого их бытия.

Осознание этих и подобных проблем привело к возникновению в философии нового направления, получившего название философия техники. Само это понятие введено в научный оборот в конце XIX в. в Германии.

Философы, работавшие в рамках этого направления, ставили своей задачей изучение закономерностей, методологии и перспектив развития техники, его социально-нравственных, экологических, политических и психологических аспектов. В наше время проблемы в системе «общество – техника – природа» обострились, стали буквально кричащими. Попытки решить их исторически развивались в русле определенного противостояния двух основных концепций – инженерной и гуманитарной.

Инженерная концепция техники возникла первой. Некоторые ее элементы можно заметить уже в трудах И. Ньютона [1]. Прежде чем показать основные идеи данной концепции, заметим, что слово инженерная не означает, что так думают только инженеры. Этот эпитет следует воспринимать лишь в том смысле, что если инженер отвлечется на время от своего технического творчества и начнет размышлять более масштабно о смысле своей деятельности и о связи между артефактами и человеком, то он рано или поздно придет к следующим мыслям.

Как уже говорилось, на заре цивилизации люди стали изобретать орудия и механизмы, чтобы облегчить труд и сделать его более эффективным. Единственный путь, по которому они тогда могли идти, – это копирование своих естественных органов. Анализируя устройство первых артефактов, нетрудно заметить, что они тесно связаны с функционированием руки, кисти, пальцев человека. Изогнутый палец становится прообразом крючка, горсть руки – чашей; в мече, копье, весле, корзине, граблях, лопате, рычаге и катапульте, щипцах и кусачках легко разглядеть различные положения и позиции руки, кисти, пальцев и т. п. Вряд ли это копирование было сознательным; морфологические параллели станут очевидными гораздо позже, ближе к нашему времени.

С дальнейшим развитием техники эта похожесть форм становится все менее выраженной, а то и просто отсутствует. Например, колесо и вообще транспортные средства совсем не копируют форму ног человека, хотя функциональная аналогия несомненна.

Таким образом, можно сформулировать основную идею инженерной философии техники: артефакты – не что иное, как проекция тех или иных органов (частей) человеческого тела, т. е. в орудиях труда человек систематически воспроизводит самого себя. Техника – это своеобразное продолжение развития органов его тела, это как бы их выход за свои естественные границы.

Этот процесс осуществляется с усилением функций того или иного органа, но и с одновременным обеднением этих функций. Скажем, подъемный кран – это вышедшая за свои естественные границы рука человека. С ее помощью можно играть на скрипке, переносить тяжести, делать сложнейшие хирургические операции, играть в карты и т. д. Подъемный кран многократно усиливает руку, но при этом выполняет только одну ее функцию: поднять – перенести – положить.

Микроскоп, телескоп, телевизор – это трансформация глаз человека, радио – ушей, очистные сооружения – печени и почек, железные дороги – системы кровообращения, телефонные цепи и компьютерные сети – нервной системы. Разумеется, инженерную концепцию техники, о которой здесь идет речь, не следует абсолютизировать и вульгаризировать в том смысле, чтобы стараться непременно найти аналог всем без исключения органам человеческого тела среди артефактов. Однако главная идея этой концепции плодотворна: техника – средство высвобождения человека из непосредственной трудовой деятельности через проекцию его органов на эту деятельность, через воспроизведение самого себя в качественно ином виде, через усиление в артефактах своих органов с одновременным их функциональным обеднением. Другое направление в развитии этой идеи – создание искусственных органов в медицинских целях (искусственное сердце, легкие, почки и т. д.) и успехи в области робототехники.

Гуманитарная философия техники возникла позже инженерной. Это направление философско-методологических и мировоззренческих исследований феномена техники оформилось в 1960–1970-х гг. прежде всего в странах Западной Европы, Северной Америки, в Японии, т. е. в странах с наибольшим промышленным развитием, которые первыми почувствовали и осознали необходимость таких исследований [2].

Суть программы этого направления сводилась к следующему: переход от чисто прагматического, функционального подхода к техническим устройствам к комплексно-системному, междисциплинарному анализу техники как сложного, противоречивого фактора современной цивилизации, который вполне можно определить как фактор риска. (Не это ли мы наблюдаем сегодня, когда современные молодые люди предпочитают виртуальное общение реальному, виртуальную книгу – печатной?) В основе этой программы лежит идея, согласно которой изучение закономерностей развития техники, его перспектив, а также влияния техники на социальные процессы, человека и природу возможно только объединенными усилиями многих наук, таких, как философия, социология, психология, аксиология, этика, эстетика, экология.

Нужно сказать, что к настоящему времени синтезирующая функция этой программы все еще не реализована в более или менее заметном виде, хотя тенденция к синтезу налицо. Следует признать, что комплексные исследования феномена техники лишь разворачиваются и пока еще не могут похвастать какими-либо серьезными и внятными выводами и рекомендациями, прислушиваясь к которым, человечество могло бы уже сейчас избежать скрытых опасностей, которые несет с собой технический прогресс, если осуществлять его бездумно.

Ясной и бесспорной является мысль: история современной технической цивилизации показывает, что рациональное планирование техники, если оно оторвано от гуманистических целей и ценностей, способно порождать иррациональные последствия, разрушающие основы человеческого бытия. Однако попытки довести эту мысль до конкретных и выполнимых рекомендаций наталкиваются на противоречивость факторов, влияющих на технический прогресс. Любой крупный технический проект, будучи оптимальным по своим инженерным параметрам, может не соответствовать определенным национальным или культурным традициям, моральным или религиозным требованиям. Судьба масштабных технических проектов, даже вполне отвечающих экологическим требованиям, зачастую натыкается на несовпадение интересов различных классов, групп населения; на расхождение геополитических устремлений различных государств, соображений национальной безопасности, экономической конкуренции и т. п.

Инженерная философия техники исходит из лозунга: «Машина должна работать, а человек – думать». Но в рамках этой концепции «думание» предполагается как размышление над тем, как заставить машину работать больше и лучше, взять на себя все больше функций, выполняемых людьми.

Гуманитарная философия техники – это не зачеркивание инженерной, а дополнение ее весьма важной идеей: необходимо думать не только над совершенствованием технических устройств и созданием новых, но и над теми скрытыми, неявными, отдаленными негативными последствиями гуманитарного плана, которые неизбежно несет с собой технический прогресс. Важная заслуга гуманитарной философии техники в том, что она ставит тревожный диагноз опасным тенденциям в развитии техники, грозящим необратимыми разрушениями природной среды и, следовательно, сомнительной исторической перспективой человечества.

Но гуманитарная философия техники пока больше ставит вопросы, нежели дает ответы (впрочем, вопрошание и критика – главные функции философии). Ясно, что проблема не может быть решена призывами приостановить, сократить темпы технического прогресса. Предложения запретить строительство новых фабрик и заводов, атомных электростанций, ограничить выпуск автомобилей и т. п., уповающие на создание некоего «мирового правительства», которое могло бы законодательно решить все эти вопросы, очевидно, обречены на неудачу или, по крайней мере, имеют очень отдаленную перспективу. Столь же нереальными являются и призывы решить социальные проблемы, появляющиеся с развитием техники, средствами самой же техники. Утопичны и надежды на «исправление» человеческого духа, на то, что в обозримом будущем произойдет коренное изменение массового сознания, его переориентация на достижение гармонии с природой, отказ от приоритетов экономической выгоды, власти, конкуренции и военного преимущества.

Таким образом, противоречие, разрыв между научно-технической культурой и гуманитарной культурой современного общества нарастают. Ядром этого противоречия является отчуждение, возникшее в системе «человек – техника».

Всякий продукт человеческой деятельности, будь он материальным предметом или идеей, грозит обернуться опасностью для самого человека. Неся ему определенное благо, правда, иногда кажущееся, этот продукт как бы обретает самостоятельную силу и норовит выйти из-под контроля своих создателей, попадающих в зависимость от него. Глубинный источник этого отчуждения находится не в самих артефактах или теориях, которые чаще всего нейтральны, а в противоречивой природе самого человека. Если люди изначально несут в себе не только добро, но и зло (Каин и Авель лишь поверхностному восприятию представляются разными людьми; идея Библии глубже: Авель и Каин – две ипостаси каждого из нас), то эта двойственность отображается в их деятельности и в продуктах этой деятельности.

Уверены, что библиотекари, чья профессия по сути своей гуманна, уже давно вплотную столкнулись с данной проблемой. Сегодняшняя молодежь, безусловно, с большей охотой будет искать книгу в электронном каталоге, чем в карточном, заказывать литературу в онлайновом режиме.

По статистике число виртуальных посетителей библиотеки, например ГПНТБ России, значительно превышает число реально приходящих в ее стены. Все это вроде бы нормально развивающаяся ситуация, с одной стороны, но с другой – идет отчуждение молодежи от книги как произведения печатного искусства, как источника гуманизма, отношение к ней становится все более прагматичным. Причина понятна – внедрение техники во все сферы жизнедеятельности человека. И наверное, именно библиотеки как учреждения социально ориентированные, способны в какой-то мере сгладить эти противоречия нашей жизни.

Отчуждение в системе «человек – техника» проявляется двояко. Во-первых, это отчуждение техники от человека. Любой артефакт так или иначе при определенных условиях превращается в угрозу. Столовым ножом можно резать хлеб и капусту, но можно и убить человека. Смешно на этом основании призывать к запрету производить столовые ножи. Однако призыв запретить или сократить производство атомных электростанций или веществ, разрушающих озоновый слой, уже не кажется смешным. Или пример, более близкий библиотекам. Повсюду внедряемые и устанавливаемые компьютеры, безусловно, помогают современным пользователям оперативно получать необходимую информацию, но зачастую сидящие у монитора люди выбирают из огромных массивов далеко не самую полезную информацию, а иногда и вовсе вредную для их как психического, так и физического здоровья (даже если пока не касаться вопроса о содержимом Интернет-ресурсов). Опять же многочасовые сеансы общения с электронным машинным другом отнюдь не способствуют приобретению здорового духа и тела. Но эти обстоятельства также не являются поводом для запрета компьютеров и Интернета.

Во-вторых, происходит отчуждение человека от техники. Если принципы действия ветряной мельницы понятны любому, в силу чего ошибки в организации ее работы минимальны, то устройство и работа компьютера, авиалайнера или электростанции для подавляющего большинства людей являются тайной за семью печатями. Люди начинают воспринимать технику так же, как дикарь воспринимал молнию. Техника становится для них непонятной и пугающей силой, с которой приходится соседствовать и мириться.

Даже профессионалы, специально обученные и подготовленные к работе с такими техническими достижениями, все чаще перестают соответствовать им по своим психофизиологическим характеристикам. В этой ситуации любые ошибки могут быть катастрофическими. Все чаще причиной технических трагедий становится так называемый человеческий фактор, т. е. несоответствие возможностей человека возможностям технических устройств [3].

Например, известно, что внимание человека подвержено непроизвольным флуктуациям (флуктуация – отклонение некоторой величины от номинального значения), напоминающим сокращения сердечной мышцы. В среднем через каждые 12 сек. происходит потеря концентрации внимания на 1–1,5 сек. Это вызвано необходимостью передышки для нервной системы, нуждающейся в отдыхе, и не может контролироваться человеком, более того, даже не замечается им. В условиях работы с техникой, требующей высокой и стабильной концентрации внимания, флуктуации внимания становятся источником грубых ошибок операторов, диспетчеров, водителей, летчиков и др. При этом даже дублирование принятия решений как средство защиты от флуктуаций внимания не всегда помогает. Медленная техника прошлых веков прощала человеку несовершенство его органов, современная техника уже не прощает.

Все это говорит о том, что техника в своем развитии уже достигла того предела, за которым ее «минусы» начинают (или скоро начнут) перевешивать «плюсы». Именно поэтому проблемы, которые ставит и пытается решить гуманитарная философия техники, как никогда актуальны.