Home page | Каталоги и базы данных |
Научные и технические библиотеки |
Соколов А.В. Философия и библиотековедение:приглашение к размышлению Размышление о философских проблемах библиотековедения уместно и своевременно именно сегодня по той причине, что профессиональное сознание нашего библиотечного сообщества оказалось дезориентированным и опустошенным. Служившее путеводной нитью социалистическое библиотековедение сошло со сцены, не оставив преемника. Взращенные им библиотечные кадры предоставлены сами себе в незнакомой социально-культурной среде. Философия всегда ассоциировалась с мудростью, а мудрости нам так сейчас не хватает... Однако обо всем по порядку.
Если распределить содержание хорошо нам известного социалистического библиотековедения по признаку идеологической окрашенности (вовлеченности, мобилизованности), выявляются три части. А. И д е о л о г и ч е с к а я часть, где рассматриваются место и функции библиотек в социалистическом обществе и коммунистическом воспитании, принципы партийности и партийно-государственного руководства, идейно-воспитательная миссия, т. е. с у щ н о с т ь социалистической библиотеки. Сущности, как известно, познаются философской рефлексией, поэтому часть А можно назвать ф и л о с о ф и е й социалистического библиотековедения. Правда, эта философия тождественна идеологии, но подмена философского сознания идеологическим — обычный прием социалистического обществознания, не исключая марксистско-ленинского учения в целом. Часть А воинствующе воздействует на всю библиотечную науку и практику, что приводит к образованию еще двух библиотековедческих частей. Б. Н е и д е о л о г и з и р у е м а я часть — технологические знания и умения, которые используются на практике при хранении фондов, создании каталогов и картотек, обслуживании читателей, механизации и автоматизации библиотечно-библиографических процессов, кооперации библиотек и др. Эта часть — "ноу хау" библиотечной профессии, то, что должен знать и уметь каждый библиотечный специалист, независимо от его идеологических пристрастий. В. И д е о л о г и з и р о в а н н а я часть — знания о тех библиотечно-библиографических явлениях (процессах, ресурсах), которые могут быть поставлены на службу идеологии, и о методиках их идеологизации. Отметим, что часть В охватывает главное содержание библиотечного дела, свойственное библиотеке как социально-культурному институту. Здесь представлены: формирование фондов (особенно — комплектование и систематическая организация), библиотечно-библиографические классификации, привлечение в библиотеку и общение с читателями, методическое руководство библиотечными коллективами и многое другое. Четко разграничить перечисленные составляющие библиотечной науки нельзя да и нет необходимости. Отметим только, что часть А связана с частью В отношением "цели — задачи", а часть В с частью Б отношением "задачи — средства". Поскольку задачи обусловлены целями и зависят от них, часть В, в которой, повторяем, сосредоточено главное социально-культурное содержание библиотечного дела, оказалась заложницей части А. Один пример — советская ББК, согласно которой систематизированы фонды всех универсальных и многих специальных библиотек нашей страны. Другой пример — библиотечное образование, в одночасье лишившееся учебной литературы, выпущенной в советские десятилетия. Самое же печальное — порабощение социалистическим библиотековедением профессионального сознания нынешнего поколения библиотечных работников. Наше время — переходный период, период духовной анархии. Мы решительно и публично изгнали из наших библиотек пресловутое социалистическое библиотековедение и тут же впустили его назад с черного хода, потому что в духовном вакууме существовать невозможно. Совершенно очевидно, что подлинное расставание с социалистическим библиотековедением произойдет только тогда, когда место идеологической части А займет иная философско-библиотековедческая доктрина. Какая? Об этом-то и речь в статье. Возникает соблазн: вместо того, чтобы мучиться с выращиванием собственной библиотечной философии, позаимствовать положительный опыт зарубежных коллег, не одно десятилетие толкующих о философии библиотековедения (Philosophy of Librarianship). В самом деле, если мы перенимаем информационные технологии, копируем библиотечное законодательство, посылаем на стажировку перспективную молодежь, то почему бы не перенести в библиотеки и библиотечные учебные заведения России ф и л о с о ф и ю библиотечного дела США или Великобритании? Чтобы ответить на этот вопрос, присмотримся к содержанию зарубежной философско-библиотечной доктрины. Философия библиотековедения понимается не как цельная, системно организованная структура, а как совокупность руководящих принципов библиотечной деятельности и теоретических положений, объясняющих библиотечные явления. Стимулом для библиотечного философствования служит осознание того, что библиотека в силу своей социальной природы не может замкнуться в кругу внутрибиблиотечных интересов, а профессиональный библиотекарь не может ограничиваться лишь технологическими знаниями и навыками. Существует несколько направлений философии библиотековедения, важнейшими из которых представляются следующие: Несомненно, что проблематика зарубежной философии библиотековедения важна и интересна, ее необходимо внимательно изучать, но переносить ее на отечественную почву в качестве философской составляющей библиотечной науки никак нельзя. Мешает этому национальная самобытность культур. Библиотеки разных стран работают с этнически различными читателями, прежде всего со своей национальной литературой, в собственной культурно-исторической среде. К примеру, русский народ склонен отождествлять правду и справедливость, а западноевропейский менталитет допускает, что истина может не совпадать с добром и красотой [1]. Русские этические философы Н.К. Михайловский, В.С. Соловьев, Н.А. Бердяев не случайно в своих работах различали "правду—истину" и "правду—справедливость". Русская соборность и западный либерализм никак не согласуются друг с другом. Поэтому нет "общей философии", а есть философия китайская, немецкая, французская, русская, потому что у каждого народа есть свое представление о мудрости. Нет и "всеобщей культуры", хотя есть общечеловеческие моральные нормы и культурные ценности. Отсюда следует, что путем механического заимствования зарубежной философии библиотековедения нельзя заполнить философский вакуум нашей библиотечной науки. Волей-неволей придется философствовать самостоятельно. Как известно, в русском библиотековедении нет традиции самостоятельного философствования, зато такая традиция есть в отечественном книговедении. Обращение к ней может быть поучительным. В 1922 г. М.Н. Куфаев поставил вопрос о правомерности формирования философии книги [2]. Философию книги он представил как "философскую дисциплину, выясняющую принципы книги, определяющие, с одной стороны, ее бытие и развитие, с другой — ее познание". Методологически корректно М.Н. Куфаев разграничил объективно существующие в реальной действительности предметы (книга, библиотека, архив...) и знание о них, как в эмпирической форме (история книги, библиография, библиотековедение, книжная статистика и др.), так и в идеальной (по-современному, теоретической) форме, которой соответствует философия книги. Кроме того, он ввел понятие философии книговедения, занимающейся методологией познания книги. М.Н. Куфаев не отрицал материальное воплощение книги, но сущность ее видел в духовном содержании. Книга превращалась таким образом в идеальное явление, нарушающее вульгарно понимаемый материалистический монизм. Ему пришлось жестоко поплатиться за идеологическую беспечность. В 1934 г. А.В. Мезьер констатировала: "Философия книги — термин буржуазного книговедения; в советских условиях особенно пропагандировался М.Н. Куфаевым ... ; критику этих ярко идеалистических и притом крайне путанных построений дали ... " [3]. Проницательная А.В. Мезьер совершенно права. Философия книги не может не быть идеалистической. "Материалистическая философия книги" — такая же несуразица, как "насморк серебристого хека". Надо полагать, что и философия библиотековедения по своей философской прописке должна быть идеалистической, а не материалистической, ибо во всякой библиотеке первичен дух, а материя вторична. По-видимому, в этом заключена причина отказа советских библиотековедов от свободного философствования. Урок отважных книговедов (М.Н. Куфаева, А.М. Ловягина) пошел на пользу. Знаменательно, что одновременно с философско-книговедческими идеями М.Н. Куфаева увидела свет культурологическая концепция Эрнста Кассирера, которую ожидала более счастливая судьба. В 1923—1929 гг. в Германии издана трехтомная "Философия символических форм", принесшая неокантианцу Э. Кассиреру прижизненную славу классика философии. Сравнивая рассуждения двух современников, не знакомых друг с другом, нельзя не подивиться схожести движения их мысли. Философия символических форм, развитая маститым культурологом Э. Кассирером, конгениальна философии книги, заявленной изгоем социалистического книговедения М.Н. Куфаевым. Экскурс в книговедение наводит на мысль, что полезные для библиотечного философствования аналогии и соображения можно почерпнуть в культурологии, точнее, философии культуры (культурфилософии). Недаром А.М. Ловягин считал библиологию (книговедение) частью культурологии. Культурология изучает культуру в целом, следовательно, она не может обойти вниманием библиотеку — старейшее и важнейшее культурное учреждение всех пользующихся письменностью цивилизаций. Разве это не повод для сотрудничества библиотековедов и культурологов? Мысль о сотрудничестве библиотековедов и культурологов не нова. Желательность подобного сотрудничества всегда осознавалась нашими библиотековедами. В первой в нашей стране монографии по методологии библиотековедения, подготовленной 20 лет назад Государственной публичной библиотекой им. М.Е. Салтыкова-Щедрина, философские взаимосвязи не были забыты. Утверждалось ясно и категорично: "такие общественные науки, как философия, научный коммунизм, теория культуры имеют для библиотековедения большое методологическое значение. Разработка проблем библиотечного дела на базе этих наук и с учетом их достижений повышает общетеоретический уровень библиотековедения, укрепляет его позиции как общественной науки, вооружает научными методами анализа и оценки широкого круга явлений библиотечной практики, позволяет рассматривать развитие библиотечного дела в общем русле культурного строительства и научно-технического прогресса" [4]. Эти мудрые слова, принадлежащие А.Л. Гольдбергу, вовсе не устарели (правда, вместо "научного коммунизма", нужно поставить "социальная философия"). При этом советские библиотековеды не теряли чувство собственного достоинства. О.С. Чубарьян в 1976 г. авторитетно утверждал: "влияние библиотековедения, по мере его развития как общественной науки, на другие науки возрастает. Ни одно исследование проблем культуры и успехов культурной революции теперь уже не может обойтись без использования материалов о распространенности и социальных последствиях чтения, о библиотечном деле, накопленных в библиотековедении" [5]. Тесная взаимосвязь социалистического библиотековедения с марксистско-ленинским учением о культуре виделась в том, что и то и другое интересуют уровень культурного развития различных слоев советского общества, духовные потребности и пути их удовлетворения, умение пользоваться богатствами культуры, в том числе книгой (руководство чтением, культура чтения, привлечение в библиотеку), культурное наследие, свободное время, организация досуга и т. д. [6]. Смущает эмпирически-утилитарное понимание межнаучного взаимодействия, которое просматривается в приведенных цитатах. Взаимодействие сводится к обмену фактическими данными, практическими рекомендациями, методиками и руководствами, которые не имеют ничего общего с философским уровнем познания. Отчуждение от философии в данном случае объясняется просто: и социалистическое библиотековедение, и марксистско-ленинская культурология имели одну и ту же философскую составляющую (идеологическую часть А), разработанную к тому же не ими, а идеологическими органами правящей партии. Поскольку философское вольномыслие исключалось, не было нужды выходить за пределы иллюстраций, демонстрирующих преимущества развитого социализма. Итак, отдадим должное социалистическому библиотековедению. Оно искало контакты с культурологией, но в силу объективных ограничений сводило их к обмену результатами эмпирических исследований. Фактически этот обмен носил эпизодический и инициативный характер и не был жизненно необходим ни той ни другой стороне. Сейчас ситуация изменилась. Отечественному библиотековедению, лишенному философской составляющей, требуются не факты и практические рекомендации из смежных областей культуры, а фундаментальные концепции для познания сущности современного библиотечного дела. Изменилось и содержание отечественной культурологии. Она осознала себя как философско-социологическую науку, обладающую обширным, лучше сказать, труднообозримым концептуальным богатством, созданным трудами западных и отечественных мыслителей. Проблематика нынешней культурологии не имеет ничего общего с проблематикой марксистско-ленинского учения о культуре. Структурно культурология делится на разделы: история, философия (теория), социология, психология культуры. Нас интересует философия культуры как потенциальный научный партнер нашего библиотековедения. Знакомство с культурологической литературой показывает, что за рубежом широкое признание получили следующие 10 направлений (перечислим их, указывая центральные, ключевые фигуры): Кроме научных направлений, авторитетом пользуются концепции отдельных ученых: культурфилософские труды М. Хайдеггера, Х. Ортега — Гассета, К. Ясперса; игровая концепция культуры Й. Хейзинги; герменевтика Г. Гадамера и П. Рикера; культурология науки Т. Куна, П. Фейерабенда; культурология массовой коммуникации М. Маклюэна, социобиологические концепции К. Лоренца и др. Разнообразие культурологических идей возрастает еще больше, если вспомнить вклад отечественных ученых, зачастую оригинальный и весомый, доступный русскому читателю. В нынешней социокультурной ситуации обрели новый смысл труды П.Я. Чаадаева, Н.Я. Данилевского, К.Н. Леонтьева, по-новому зазвучали вековой спор западников и славянофилов, идеи евразийства. Нет нужды характеризовать религиозно-философскую традицию, заложенную В.С. Соловьевым и продолженную С.Н. Булгаковым, П.А. Флоренским, Н.Ф. Федоровым, Н.А. Бердяевым, В.В. Розановым, братьями Трубецкими, Г.П. Федотовым. Напомним только культурологические концепции, разработанные в советское время и сохранившие научную ценность в наши дни: Нельзя не восхищаться многогранностью и неисчерпаемостью культурологической проблематики, дающей богатую пищу для философских раздумий. Печалит то, что за исключением библионигилиста М. Маклюэна ни один авторитетный культуролог не обратил свой взор на библиотеки. Многие занимались к о м м у н и к а т и в н о й функцией культуры, обращаясь к массовой коммуникации, сеющей массовую культуру; к диалогам и конфликтам в культурной деятельности; к таким коммуникационным феноменам, как письменная культура, книжная культура, экранная (электронная) культура; к влиянию на культурные процессы глобализации коммуникационных средств. С конца прошлого века обсуждается механизм передачи культурного наследия от поколения к поколению, т. е. механизм социальной памяти, где библиотекам принадлежала и принадлежит решающая роль (разрушение библиотек эквивалентно прерыванию культурной связи между поколениями). Казалось бы, превосходный повод для осмысления социально-культурного значения библиотек. Но нет, не привлекает библиотечное дело философствующих культурологов. Их занимают более глобальные проблемы: отличие культуры от природы, искусственное и естественное, национальное своеобразие и общечеловеческое в культуре, этапность развития различных цивилизаций. Понятно, что эти проблемы имеют (пусть отдаленное и опосредованное) отношение к библиотековедческой проблематике, недаром же культурология изучается на библиотечных факультетах. Следовательно, философия культуры небесполезна для философии библиотековедения! Коллизия состоит в том, что библиотеки и библиотечная наука — дети рационального Просвещения, а в современной культурфилософии господствует пессимистический иррационализм. Характерная особенность западноевропейской культурологической мысли ХХ века — разочарование в творческой силе разума, нигилистические оценки цивилизационного прогресса, утверждение иррационального волюнтаризма и мифологии как основы культуры. Со времени Ф. Ницше и О. Шпенглера входят в моду пессимистические рассуждения о "закатах" и "сумерках" разума, "конце истории", "дегуманизации культуры", "умирании искусства", "трагической мудрости" и т. п. По словам Р.А. Гальцевой, "прежнее благообразие, благоговение перед истиной вместе с "мировой гармонией" казались теперь в высшей степени неуместными .... Наступила пора антирационального, сильного в своем отрицательном пафосе умонастроения" [7]. Наглядной иллюстрацией пессимистического здравомыслия, охватившего западную культуру, может служить небольшая книжечка крупного современного философа, известного "антисоветчика" Юзефа Бохеньского "Сто суеверий: Краткий философский словарь предрассудков", недавно переведенная на русский язык [М.: Прогресс, 1993. 187 с.]. В качестве суеверий, с которыми обязан бороться "каждый, кто чувствует в себе силы", фигурируют такие понятия, как "гуманизм", "демократия", "любовь", "народ", "наука", "патриотизм", "прогресс", "просвещение", "разум", "свобода", "этика" и т. п. Сомнительно, что библиотекам найдется место в сумеречном царстве бессознательности и иррационализма. Национальная библиотечная система — детище просвещенного Разума; библиотечному делу всегда было присуще "благоговение перед истиной" и поиск "мировой гармонии", которые высокомерно отвергаются современной культурфилософией. Со времен века Просвещения культура понималась как средоточие духовности, гуманности, разума, справедливости и мудрости, и именно этот просветительский идеал воспринят основоположниками библиотечной науки (М. Дьюи, П. Отле), а затем отечественными библиотековедами, включая адептов социалистического библиотековедения. Не чужд он и западной философии библиотековедения (см. раздел 2). Уместно подчеркнуть, что рационально-просветительский гуманизм (а никак не иррационально-нигилистический пессимизм) неизменно был господствующим настроением российского библиотечного сознания. Возвышенные гуманистические стремления неплохо уживались с инфантилизмом и доверчивым оптимизмом; критическое философствование всегда было чуждо русским библиотекарям. Выходит, что между современной западной культурфилософией и гуманистическими традициями библиотековедческой мысли имеется противоречие, неустранимое и препятствующее межнаучному сотрудничеству. Чем может философия культуры обогатить библиотековедение? Волюнтаризмом? Пессимизмом? Иррационализмом? Скептическим критицизмом? Пожалуй, только последнего недостает библиотечной профессии. Мы как-то не замечаем, что иррациональные явления не чужды рационально обоснованной библиотечной деятельности. Библиотечная система в целом, а национальные библиотеки в первую очередь традиционно стремятся к расширению своих фондов, используя для этой цели все источники комплектования — от обязательного экземпляра до международного книгообмена. В результате библиотеки, обладающие десятью миллионами документов, не считаются уникальными, а миллионный фонд стал обыденным явлением. Разум подсказывает, что беспредельного роста быть не может. Глупо надеяться, что библиотекам будут предоставляться все новые и новые здания, увеличиваться средства на содержание фондов и их комплектование. Грандиозные "дворцы книги" рано или поздно обрушатся на головы самоотверженных библиотечных гуманистов, и нет уверенности, что многие пожалеют об этой катастрофе. Другое проявление иррационализма современной культуры видится в вопиющем несоответствии объема библиотечных фондов (культурного наследия в целом) физиологическим возможностям восприятия их содержания отдельным человеком и человечеством в целом. Фактически мы сталкиваемся здесь с неумолимыми "пределами роста", удручающими трезвых экологов и питающими философский пессимизм. Конечно, беззаботное легкомыслие не должно украшать грядущее отечественное библиотековедение. Однако не слишком ли нелепо: создавать библиотечную философию только ради того, чтобы развенчать наивный культ разума в библиотеках, стонущих под гнетом своих культурных сокровищ? Вряд ли это будет полноценной заменой идеологической части социалистического библиотековедения. Теперь, подытоживая сказанное, сформулируем выводы. СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
|
|