УДК 02

Леонов В.П.

Библиотечный синдром.
Записки директора БАН*.

8 авг. 1995 г. в моем кабинете раздался телефонный звонок. Звонили из городской прокуратуры. Прокурор отдела по надзору за исполнением законов в сфере экономики и охраны природы Л.Г. Корнейчук приглашала директора Библиотеки Академии наук познакомиться с содержанием письма депутата Государственной Думы Т.В. Черторицкой и ответить на ряд вопросов. Мы условились встретиться на следующий день. Ничего не подозревая, предположил, что речь пойдет о старом, прошлогоднем декабрьском конфликте между дирекцией и отделом рукописной, редкой книги и картографии. После ряда краж в крупных библиотеках, архивах и музеях города было решено ввести в БАН более строгий контроль за учетом, выдачей и хранением документов отдела, для чего в качестве первоочередной меры перенесли рабочие места персонала из хранилищ в соседнее отдельное помещение. Действия администрации не встретили понимания у сотрудников: они увидели в этом проявление недоверия к себе, ведь для персонала принципиально менялась установившаяся практика пользования фондами и доступа в хранилища читателей. Во все инстанции полетели жалобы на администрацию, в том числе, как я полагал после телефонного звонка из городской прокуратуры, в Государственную Думу тоже.

Что еще предшествовало звонку? Вот некоторые факты. Позади, в мае, остались альтернативные выборы директора БАН. Из трех претендентов научные работники тайным голосованием отдали предпочтение мне. Оставался последний шаг — в соответствии с Уставом РАН необходимо было пройти через избрание на заседании Президиума Академии наук. Однако спустя два дня после выборов в БАН, 13 мая ночью случилась беда: двое подростков через внутренний двор проникли в вестибюль главного здания и, имитируя кражу в книжном киоске, подожгли его. Ремонт вестибюля обошелся в 30 млн руб. Месяц спустя я получил извещение, что Василеостровское РУВД приостановило возбуждение уголовного дела из-за несовершеннолетия поджигателей. 20 июня на заседании Президиума РАН в Москве состоялись тем не менее выборы директора БАН, в результате которых я был переизбран на очередной пятилетний срок.

Для разговора с прокурором захватил на всякий случай копию своего ответа в Российскую академию наук по поводу жалоб сотрудников отдела и просьбу в федеральную службу безопасности С.-Петербурга оказать консультационную помощь и поддержку в создании соответствующего подразделения в нашей Библиотеке, опираясь на подобный опыт Библиотеки Конгресса США и других крупных библиотек мира.

В прокуратуре Л.Г. Корнейчук показала мне письмо Т.В. Черторицкой на имя исполняющего обязанности генерального прокурора Российской Федерации. Вот некоторые выдержки из этого послания, напечатанного на бланке Госдумы: "Три недели назад мною получены копии ряда документов. Аутентичность копий не вызывает сомнений. Равным образом не вызывает сомнений и человеческая репутация авторов, сопровождающих подборку документов памятной записки... В действиях Леонова налицо как минимум попытки, а возможно, и законченные деяния контрабанды, хищения государственных средств путем неоднократного проведения одних и тех же объектов через разные каналы, превышение служебных полномочий и пр. ... Прошу провести обстоятельное расследование по признакам нарушения УК РФ. Прошу сообщить о Вашем решении и результатах расследования".

На бланке вверху были поставлены два штампа "Особый контроль" и "Депутатская", а внизу справа уже имелось несколько недвусмысленных резолюций о возможном привлечении Леонова к уголовной ответственности по ст. 170 УК РФ, относящейся к разряду должностных преступлений.

Так называемая памятная записка, а проще донос с намерением сфабриковать уголовное дело с приложением копий документов, относящихся к 1992 г., была составлена официальным помощником Т.В. Черторицкой по работе в Думе занимавшим также в рукописном секторе БАН должность ведущего научного сотрудника на полставки. Его соавтором выступил бывший мой заместитель по научной работе, покинувший Библиотеку в сентябре 1994 г. Увидев подписи авторов, я обратил внимание, что подпись последнего подделана (неумело расписался кто-то другой) и сказал об этом прокурору.

Содержание доноса авторов, не вызывавших у Черторицкой сомнений в их человеческой репутации, сводилось к двум версиям. Первая: о присвоении в 1992 г. Леоновым лично или по договоренности с А.В. Савиным (фирма "Русский библиофил" в Париже) суммы в 30 тыс. американских долларов за приобретенную у Савина коллекцию "Русская зарубежная поэзия". Вторая: о продаже Леоновым за границу академических изданий из "бронированного фонда", составляющего национальное достояние России.

Авторы записки не имели прямого отношения к приводимым в тексте документам. Контроль за прохождением в Библиотеке актов, накладных, списков, договоров через отдел иностранного комплектования, Академинторг, бухгалтерию, экспедицию по отправке литературы не входил в их должностные обязанности. Стало ясно, что все эти документы попали к ним в руки через третьих лиц, собирались, видимо, тайно в течение нескольких лет.

Читая записку, поймал себя на мысли, что не могу настроиться на серьезное восприятие текста. Чертовщина какая-то! На дворе середина 1995 г.... Запутанная в отчетных бумагах отдела иностранного комплектования история. Видимо, своевременно не переоформили документы с одного источника поступления на другой, так бывает... Библиотеке никто никогда не дарил коллекций литературы на 30 тыс. долларов, такие "дары" покупаются через Академинторг централизованно. О какой продаже книг бронфонда говорится, если это в принципе невозможно? Может быть, имеются в виду списки излишков нереализованных тиражей академических изданий, о которых, кстати, уже писали много раз? Но ведь ничего не продавалось. В каждом очередном акте финансовой ревизии есть фраза ревизора "Реализация библиотечных фондов не наблюдается".

... В одно мгновение промелькнули спрессованные годы: трагический пожар в БАН, спасательные работы, обслуживание читателей в этих условиях, восстановление, ремонт, монтаж системы автоматического пожаротушения, строительство новой газовой котельной, окрепшие международные связи, контакты, экспертизы, конференции, участие в создании центра превентивной консервации, первый выпуск "Академического дела", два юбилея Библиотеки Академии наук... — и это все отдать вот так, продаться за тридцать сребреников? Чушь какая-то... Расставаясь со мной, Л.Г. Корнейчук вскользь бросила: "Ну, вы только не исчезайте и не затягивайте с ответом".

Через два дня я представил ответы на вопросы городского прокурора. Текст письма привожу полностью.

"Уважаемая Лилия Григорьевна!

По поводу заданных мне 9 авг. 1995 г. вопросов сообщаю следующее.

В 1991 г. Библиотека Академии наук (БАН) приобрела у парижского библиофила А. Савина (фирма "Русский библиофил" — РБ) коллекцию из 350 поэтических сборников 228 поэтов русского зарубежья под названием "Русская зарубежная поэзия". Она была оценена в 325 тыс. французских франков (33 тыс. инвалютных руб.). Приобретение этой коллекции для Библиотеки было сопряжено с большими трудностями. В течение почти трех лет БАН добивалась специального разрешения оплатить ее стоимость в порядке исключения, так как валютные ассигнования выделяются только на текущую иностранную научную литературу.

В ноябре 1991 г. А. Савин передал Библиотеке дополнительное собрание по русской зарубежной поэзии в количестве 72 книг на сумму 120 тыс. франков (в долларовом эквиваленте того времени — 30 тыс. долларов США). Учитывая трехлетний опыт оплаты предыдущей коллекции, "Русский библиофил" в письме на мое имя предложил рассматривать эти книги как возможную базу для развития книгообмена между БАН и РБ. (Для справки: БАН осуществляет МКО с 1716 г., в настоящее время среди ее партнеров более 3,5 тыс. организаций. Мы покупаем для зарубежных библиотек отечественную научную литературу, а наши партнеры для нас — зарубежную. Обмен этот безвалютный и, как правило, эквивалентный. За счет МКО, учитывая дефицит валютных ассигнований в последние годы, Библиотека приобретает около 80% иностранной научной литературы.)

Полученные 72 книги, как и ранее приобретенная коллекция 1991 г., предназначались для отдела рукописной и редкой книги (ОРРК), и их необходимо было оприходовать. Зав. ОРРК Л.И. Киселева передала все книги в отдел комплектования и попросила оформить их как "дар" — такой источник поступления существует во многих библиотеках. Это была вынужденная мера: Библиотеке на такую сумму частные лица из-за рубежа никогда книг не дарили. Предполагалось, что, оформив их как дар, мы параллельно будем работать с А. Савиным над договором о докомплектовании фондов посредством книгообмена. Таким образом все 72 книги были поставлены на учет как издания, полученные в дар, и в соответствии с существующей в то время практикой оценены отделом комплектования в 151 руб.

Затем А. Савину были отправлены списки дублетных изданий БАН, составленные еще в 1990 г. на основе излишков фондов ОРРК и бронированного фонда изданий АН. Дублетные издания предназначались для обмена. Замечу, что ранее книгообмена на основе излишков фондов в БАН не было, хотя Распоряжением Президиума АН СССР № 71—700 от 24.05.1963 г., п. п. 4 и 5 такая практика нашей Библиотеке разрешена.

В мае 1992 г. между БАН и РБ был заключен двухсторонний договор по докомплектованию фондов. Из предложенных Библиотекой 105 излишков изданий ОРРК и 36 книг излишков бронированного фонда А. Савин отобрал только десять. Эти десять книг, одна из которых в двух томах — итого одиннадцать, и были в соответствии с договором отправлены в РБ для экспертизы и оценки 3 июля 1992 г. Позднее А. Савин возвратил в Библиотеку 5 книг из бронированного фонда, о чем имеется акт № 44 от 16.11.92 г. Две книги, одна из них в двух томах, оставил у себя для экспертизы. Остальные издания находятся в других отделах БАН.

Планируемый книгообмен на основании договора не получился. Предвидя, что это начинание будет развиваться очень медленно, Библиотека ранее подала заявку на валютные ассигнования 1992 г. с учетом суммы для РБ. 29 июля 1992 г. договор между РБ и Академинторгом на покупку 72 книг "Русская зарубежная поэзия" был заключен.

В результате сложившихся обстоятельств получилось так, что книги А. Савина в БАН оказались оформлены дважды: 1) как дар, оформленный отделом комплектования в январе 1992 г. на сумму в 151 руб., и 2) как приобретаемая через Академинторг за валюту коллекция на сумму 30 тыс. долларов США. Это и послужило авторам записки в Госдуму поводом для обвинения меня в использовании служебного положения в личных целях. Ситуация с оформлением усложнилась и тем обстоятельством, что в начале 1992 г. в отделе комплектования произошла смена заведующих (уволилась Н.Г. Вершинина и на ее место пришел новый сотрудник из другой библиотеки, без опыта работы). К сожалению, я не проконтролировал списание актов дара в отделе, поскольку это входило в должностные обязанности моего заместителя по научной работе. В декабре 1992 г. подтверждено получение А. Савиным платежа по контракту с Академинторгом.

В начале 1993 г. между БАН и РБ был заключен новый договор о книгообмене. На основании этого договора РБ для оценки были переданы семь книг из излишков бронированного фонда, о чем А. Савин прислал подтверждение. Однако и этот договор до настоящего времени не вступил в силу.

Что же касается моей поездки в Париж, то она носила частный характер. В период с 5 по 12 марта 1994 г. я ездил туда с женой и дочкой. Для покупки авиабилетов необходимо наличие французской визы. А. Савин прислал мне формальное приглашение и забронировал один номер на троих в гостинице. Получив визу, я приобрел билеты за собственные наличные деньги. Копии трех авиабилетов прилагаю.

С уважением,
директор Библиотеки РАН В.П. Леонов"

Долго не мог понять, почему мои коллеги в течение трех лет молчали? Что им мешало сказать об ошибке в оформлении и переоформить "дар" на "валюту"? На все ушло бы около получаса времени. Неужели, действительно, увидели в этом мой личный интерес? Или уже тогда у оппонентов, что выжидали своего часа, возникла идея шантажа и будущей расправы над неугодным директором? Вместе работать, знать и молчать долгие три года — этого я, видимо, так и не смогу уже ни понять, ни принять. Двоих заместителей по науке сам же несколько лет назад приглашал в дирекцию работать...

После прочтения выдвинутых против меня обвинений... и пришло решение рассказать обо всем по порядку — прежде всего о событиях и людях, с которыми я работал в Доме на Биржевой, о том, как формировались и трансформировались нравы нашего учреждения. Менялся, конечно, и я сам, пришедший в Библиотеку из вуза и переживший вместе с ней нелегкие годы...

Это не попытка написать мемуары, не желание подвести предварительные итоги. Мною не ставится цель вызвать сочувствие и сострадание...

Запугать оппонентам меня не удалось, поэтому я и написал свою книгу. Если бы был испуган, "уличен во лжи", боялся "разоблачений" и т. п., то о ее появлении не могло быть и речи. Думаю, что в основе личного неприятия меня теми, кто в течение всей работы в БАН занимался критикой в мой адрес, лежит выношенное мною внутреннее сопротивление потребительскому отношению к библиотекам, принципиальное несогласие с укоренившейся идеологией потребления культурного наследия. В меру сил нам с сотрудниками удалось изменить к лучшему ситуацию с использованием фондов, особенно после пожара в Библиотеке, но это постоянно вызывало, вызывает и будет вызывать раздражение тех читателей, кто привык видеть в БАН только служанку, исправно удовлетворяющую их потребности, ничего не получающую взамен и живущую особой и, в сущности, не понятной для них жизнью.

Если же рассматривать мои записки в более широком и обобщенном виде, то их полезность видится в том, что в них последовательно рассматриваются две, на первый взгляд, совершенно разные, но взаимно пересекающиеся темы. Тема первая: в современной жизни крупных научных учреждений все более определяющим становится новый, имеющий особо неблагоприятные последствия феномен восприятия, возникающий у определенной категории узких специалистов. Критика, разумный скепсис всегда были и будут нужны — само по себе это неплохо. Так считаем мы, руководители и администраторы, заботящиеся о сохранении вверенных нам ценностей. Однако узкие специалисты убеждены, что только им принадлежит право говорить от имени того или иного учреждения, что они могут навязывать остальным свою волю и свое видение проблем. Недостаток власти они компенсируют распространением самых невероятных слухов, лжи и дезинформации. В неустойчивой обстановке, не располагая полными сведениями по обсуждаемой проблеме, мы вольно или невольно включаемся и тоже становимся участниками подобной "войны слухов".

Тема вторая: пожар в Библиотеке Академии наук в феврале 1988 г. является убедительной иллюстрацией первой темы. Благодаря тонкому распространению слухов и лжи о самом пожаре, его последствиях, о якобы сокрытии масштабов потерь, о некомпетентности руководства, о вредном воздействии на читателей и сотрудников последствий фумигации фондов, голоса этой кучки узких специалистов оказывают устойчивое влияние на большинство, порой они звучат даже громче и убедительней, чем самое солидное экспертное заключение. В итоге возникает и формируется прецедент победы крошечных группировок над здравым смыслом, а это уже выходит за рамки явления локального и малозначимого.

* Продолжение. Начало в №12, 1996 г.