УДК 02(092)

В сентябре 1999 г. исполнилось 100 лет со дня рождения выдающегося библиотековеда Ю.В. Григорьева. Обращаясь к его наследию, представляется оправданным выяснить, сохраняют ли актуальность его идеи, превратились ли они целиком в достояние истории или продолжают интересовать специалистов, коррелируя с основными направлениями развития современной науки.

Выдвинутый Ю.В. Григорьевым "закон соответствия" дает богатый материал для размышлений, тем более что статус и содержание данной гносеологической конструкции не были до конца ясны даже самому автору. В 1968 г. Ю.В. Григорьев писал о законе "соответствия состава и объема фонда, с одной стороны, задачам библиотеки и запросам ее читателей - с другой" [1, с. 69]. Пятью годами позже соответствие рассматривалось Ю.В. Григорьевым уже в основном как принцип; изменилось и содержание этой формулы; наряду с воспроизведением прежнего варианта говорилось также о "соответствии книжных фондов задачам библиотек по удовлетворению запросов читателей и формированию их интересов" [2, с. 23, 24, 26, 27, 53; 3, с. 33-34]. Ю.В. Григорьев не только первым выдвинул идею "закона соответствия", но и дал повод для неоднозначных его трактовок.

Тем не менее даже в таком общем виде (пусть несколько декларативном и расплывчатом) григорьевский "закон соответствия" имел важное значение для эволюции отраслевой науки. На протяжении 1960-х гг. она подвергалась атакам со стороны сопредельных дисциплин (прежде всего информатики), чьи представители ставили под вопрос статус библиотечной науки и ее будущее, и при отражении этих атак тезис о наличии у библиотековедения собственных законов мог служить важным аргументом (согласно общепринятому мнению, любая дисциплина должна установить законы изучаемого объекта).

Внутри библиотечной науки также происходили важные изменения: с ослаблением идеологического диктата возрос интерес к общетеоретическим проблемам, стала очевидной необходимость их самостоятельной разработки, которую не могла заменить одна лишь апелляция к наследию В.И. Ленина и Н.К. Крупской (чьи высказывания по-прежнему признавались методологической базой библиотечной науки). В этой ситуации выдвинутые Ю.В. Григорьевым идеи выглядели весьма своевременными. Наконец, не следует забывать, что в рассматриваемый период советская философия только начала преодолевать последствия репрессий 1930-1950-х гг., науковедение делало в нашей стране первые шаги, и специалистам отраслевых наук (Ю.В. Григорьеву в том числе) приходилось формулировать законы своих дисциплин самостоятельно, без опоры на общенаучные представления.

Согласно современным концепциям под законом понимается, во-первых, объективно существующая, устойчивая внутренняя связь между явлениями действительности (объективный закон). Во-вторых, закон рассматривается как закон науки, т. е. гносеологическая конструкция, отражающая в сознании ученого объективные законы. В-третьих, законами именуют особые правила, регулирующие тот или иной вид человеческой деятельности.

Позволительно предположить, что идея Ю.В. Григорьева в целом отвечала признакам научного закона: в ней фиксировалась устойчивая внутренняя связь по меньшей мере двух компонентов (контингента абонентов и фонда, о "задачах библиотеки" разговор особый), которые необходимо поддерживать в отношении соответствия в любой библиотеке, независимо от ее типа и вида. Можно сказать, что закон соответствия отражал сущность деятельности библиотеки путем обобщения эмпирически наблюдаемых фактов. Его допустимо причислить к теоретическим конструкциям первичного эмпирического типа (к каковым относятся, например, законы Бойля - Мариотта и Гей-Люссака в физике, теория Ч. Дарвина в биологии), которые призваны на описательном уровне обобщить, упорядочить и истолковать множество изучаемых явлений и рассматриваются как необходимый этап на пути к более строгому формализованному знанию [4]. Историко-научное значение григорьевского закона видится в том, что с его выдвижением перед библиотековедением открывалась область исследований на новом, теоретическом уровне, наносился удар по нигилистической концепции, отвергающей возможность формулирования библиотечных законов и отрицающей существование библиотечной науки, повышался статус библиотековедения (как объективно, с точки зрения критериев научности, так и субъективно, в глазах специалистов).

Отметим также, что идеи Ю.В. Григорьева коррелировали с высказываниями Ш.Р. Ранганатана о "пяти законах" библиотечной науки: несложно заметить общность между законом соответствия фонда запросам читателей и тезисами "книги для чтения", "каждой книге - ее читателя", "каждому читателю - его книгу". Автор закона соответствия напрямую не ссылался на своего индийского современника, но следует учитывать, что система взглядов Ранганатана на библиотечную деятельность предстала перед советскими специалистами в целостном виде в начале 1960-х гг. (незадолго до того, как Ю.В. Григорьев сформулировал свой закон); изучение же этих взглядов сдерживалось по идеологическим причинам, которые могли показаться Ю.В. Григорьеву достаточными для того, чтобы воздержаться от упоминания о Ранганатане. Тем не менее идеи двух специалистов созвучны не только по содержанию: можно предположить, что научная смелость Ранганатана, вопреки всеобщему скептицизму реализовавшего возможность обоснования библиотечных законов, придала дополнительные стимулы исследованиям Ю.В. Григорьева.

Несмотря на отмеченные параллели, судьбы идей Ранганатана и Григорьева сложились по-разному. Если "пять законов" получили широкую поддержку, то о "законе соответствия" этого сказать нельзя. Сформулированный в терминах естественного языка, он, вероятно, представлялся легкой мишенью, поразить которую можно было, указав на столь очевидные, сколь и бесспорные (на первый взгляд) факты.

Так, с одной стороны, можно привести примеры, когда рассматриваемый закон не действует и соответствие между запросами читателей и объемом и составом фонда не обеспечивается. Однако, как ни парадоксально, подобная констатация служит аргументом в пользу признания научного характера закона соответствия. Истории науки известны законы, полное выполнение которых возможно лишь в идеале, но их на этом основании не опровергают. Научные законы не действуют автоматически и не могут быть сведены к утверждениям "тогда-то будет то-то"; скорее, они служат формой предсказания того, что может произойти при определенных условиях [6, с. 120-121]. Отклонение от идеальных условий позволяет в реальных экспериментах учитывать действие сил, противодействующих выполнению закона, измерять это противодействие, предлагать меры по его ослаблению.

Закон соответствия также носит характер альтернативного научного обобщения, поскольку в отличие от обыденного сознания не удовлетворяется эмпирической фиксацией наблюдаемых фактов (которые часто рисуют картину, противоположную идеальной конструкции закона), а как бы "выворачивает" эти факты "наизнанку". Эта "изнанка" и есть сущность явлений, отраженная в законе, но не данная непосредственному наблюдателю [5, с. 134]. Ю.В. Григорьев интуитивно осознавал "альтернативный" характер закона соответствия и, по свидетельству Ю.Н. Столярова, интересовался проблемой "неиспользования" библиотечного фонда, причинами включения в состав фонда книг, не востребуемых читателями, ошибками комплектования и другими факторами, противодействующими реализации закона соответствия [3, с. 57-58].

С другой стороны, рассматриваемый закон, как отмечает Ю.Н. Столяров, нередко ставится в ряд "элементарных трюизмов" (костюм должен соответствовать фигуре владельца, заводская продукция - заданным нормам и т. п.) [3, с. 33]. Со схожей проблемой сталкивался и Ранганатан. "Первый закон библиотечный науки ["книги для чтения". - И.Л.] похож на первый закон любой другой науки. Он содержит в себе элементарный принцип. Фактически он самоочевиден, у кого-то может появиться склонность назвать его тривиальным. Но это постоянная характеристика всех первых законов", - писал Ранганатан, приводя в пример первый закон динамики Ньютона [7, с. 26]. Главным же для Ю.В. Григорьева и сторонников его концепции было не зафиксировать факт "общеизвестности" закона соответствия, а вывести из него технологические, правовые, эстетические и иные следствия [3, с. 34], и в данном случае идея соответствия фигурирует в "третьей ипостаси" закона, т. е. как правило, регулирующее библиотечную деятельность.

Таким образом, простота формулировки не означает гносеологического примитивизма закона соответствия, научная значимость которого подтверждается стремлением ряда специалистов к дальнейшей разработке поставленной Ю.В. Григорьевым проблемы. К примеру, Э.Н. Должиков исследовал соответствие библиотечных фондов общественным информационным потребностям, которое он рассматривал как закономерность библиотековедения, поддающуюся количественной интерпретации в виде формулы:

где Ф- общий объем фонда,
Фо- величина неиспользуемой части фонда,
Обр- обращаемость активной (используемой) части фонда,
В - объем книговыдачи - индикатора, "специфической для библиотек формы отражения информационных потребностей общества" [8, с. 32, 36].

Попытка обосновать закономерный характер соответствия библиотечного фонда общественным информационным потребностям и формализовать связь между этими категориями представляет особую ценность для библиотековедения, чья проблематика традиционно трактуется как гуманитарная, с трудом поддающаяся количественному анализу, и свидетельствует о намерении перейти к изучению проблемы соответствия на более высоком теоретическом уровне. К сожалению, в вопросах терминологии Э.Н. Должиков проявил по сравнению со своим предшественником меньшую последовательность, используя как синонимы понятия закон и закономерность [8, с. 17], тогда как Ю.В. Григорьев применял лишь первый термин, видимо, полагая, что синонимия в научном тексте в отличие от художественного произведения излишня.

В философии в рассматриваемые термины вкладывается разное содержание: под закономерностью прежде всего понимается тенденция, "пойманная" наукой и представляющая собой проявление закона, который не удается установить в его "чистом" виде [9, с. 10]. Установка на познание законов задает исследованию более высокие и строгие требования, и корректным было бы использовать именно это понятие вместо термина закономерность.

В дальнейшем обсуждении нуждаются, видимо, и другие тезисы, выдвинутые Э.Н. Должиковым. Он, в частности, полагал, что в отличие от библиотечного фонда общественные информационные потребности не могут быть измерены, о них необходимо судить по изменению явлений-индикаторов, "следов развивающейся сущности", и специфически библиотечной формой выражения информационных потребностей общества служит книговыдача [8, с. 31-32]. Однако, как отмечала А.В. Маркина, отождествление информационных потребностей с книговыдачей вряд ли правомерно, поскольку последняя отражает лишь удовлетворенные запросы и не учитывает неудовлетворенные, "которые тоже свидетельствуют о соответствии библиотечного фонда информационным потребностям, но со знаком "минус"" [10, с. 22].

Э.Н. Должиков утверждал также, что закон соответствия проявляется в статистической форме и его можно обосновать, рассматривая деятельность библиотечной системы, а не отдельной библиотеки, в работе которой возможны нарушения закона и даже действия, ему противоречащие [8, с. 27]. Но, как констатирует А.В. Маркина, в данном утверждении нет ответа на вопрос, почему одна библиотека может нарушать закон, а их система - нет, и не суммируют ли свои недостатки объединенные в систему библиотеки [10, с. 22]. Статистическую форму действия закона соответствия, видимо, в принципе не следует увязывать с понятием системы библиотек. Статистический закон выступает как определенная повторяемость, регулярность поведения множества однородных объектов при неизменных условиях и действует тогда, "когда единичные явления, образующие данную совокупность, протекают независимо друг от друга и, следовательно, случайны по отношению к совокупности как целому" [9, с. 109]. Смысл утверждения о статистической форме действия закона соответствия заключается не в том, что отдельная библиотека может нарушать закон, а их система - нет, а в том, что, если брать значительное число библиотек (достаточное для обработки эмпирического материала статистическими методами), в их деятельности (независимо от того, объединены библиотеки в систему или нет) соответствие фонда информационным потребностям абонентов будет чаще достигаться, чем не достигаться.

Действие закона соответствия носит вероятностный характер, не отличается от проявления законов, формулируемых другими дисциплинами, и в этом плане по меньшей мере наивными представляются попытки подвергнуть ревизии достижения отечественного библиотековедения под флагом критики "естественнонаучной парадигмы мышления", якобы подчинившей себе развитие отраслевой науки [11]. Во-первых, противопоставление естественных наук и социальных и технических дисциплин - не новость для философов и науковедов, доказавших единство научного познания и продемонстрировавших, что сепаратистские устремления вызваны "не столько утрированием отдельных черт наук, сколько непониманием природы науки" в целом [6, с. 24; 12].

Во-вторых, ошибочно отождествление представлений о естественноисторическом и причинно-следственном характере развития, которое выдается за черту "естественнонаучной парадигмы" [11, с. 63, 128]. Не все естественноисторические законы являются причинно-следственными: существует детерминация структурой, условиями, состояниями и т. д. [13]; к "непричинным" можно отнести законы упорядоченности (периодический закон Д.И. Менделеева), качественные законы, вскрывающие тенденции развития и функционирования систем (законы естественного отбора и обмена веществ), постулаты, описывающие фундаментальные принципы естественнонаучной картины мира (начала термодинамики, закон конечной скорости света).

В-третьих, критика в науке предусматривает не только отрицание предшествующего опыта, но и выработку новых конструктивных предложений. Что же видится альтернативой причинно-следственным законам? Некие "законы человеческого мышления", по которым "изменение одних элементов ситуации не влечет за собой изменение других. Так, изменение экономических отношений не означает, что между библиотеками и обществом сразу установятся новые отношения. Происходит разрыв старых связей и отношений, а новые создаются в результате сознательной деятельности людей" [11, с. 127, 128]. Оставив в стороне вопрос, чем же регулируется взаимодействие библиотеки и общества, когда старые связи разрушены, а новых еще нет, заметим, что даже при таком подходе причинно-следственная связь налицо: изменение экономических отношений (причина) ведет к разрыву "старых связей" (следствие). Более убедительным могло бы выглядеть противопоставление динамической, детерминированной и стохастической (случайностной) картин мира (в последнем случае изменение одних элементов действительно не всегда влечет изменение других). Однако на современном этапе научного познания снимается и это противопоставление: динамичность связывается с необратимостью, однонаправленностью развития открытых систем между точками выбора дальнейших путей эволюции, а стохастичность относится к строению системы на уровне элементов, свойства и характеристики которых определяют в указанных точках, по какому направлению будет двигаться система [14, с. 29-30].

Применительно к рассматриваемому закону его динамическую, детерминистскую сторону можно видеть в том, что он определяет цель функционирования библиотеки - привести элементы системы в состояние соответствия - настолько устойчивое, что оно будет "притягивать" к себе все множество других возможных "траекторий" движения системы (в синергетике подобные состояния обозначаются понятием аттрактор, в литературоведении - архетип, в психологии - установка) [14, с. 32]. Стохастичность закона соответствия заключается прежде всего во множественности объектов, "поведение" которых он описывает, и предложенное Э.Н. Должиковым противопоставление отдельной библиотеки и их совокупности правомерно при констатации, что для доказательства или опровержения рассматриваемого закона требуются данные, характеризующие работу не одной, а многих библиотек. Рациональна мысль Э.Н. Должикова об отказе от "двухуровневой" трактовки соответствия, допускающей фиксацию лишь его наличия или отсутствия, и переходе к выявлению "статистической природы" взаимодействия библиотечных фондов и общественных информационных потребностей [8, с. 103-104]. Эта мысль коррелирует с философским подходом к определению "потенциальной возможности", вероятность осуществления которой колеблется в диапазоне от единицы (возможное состояние переходит в действительное) до нуля (такой переход полностью исключен) и зависит от конкретных условий, т. е. состояния элементов системы и параметров внешней среды [13, с. 68, 169-171]. Поскольку не все из указанных компонентов могут полностью или частично управляться библиотекарем (например, объем и состав фонда поддается регулированию в значительно большей степени, чем количественный и качественный состав читательских требований), постольку они выступают для него в качестве случайных факторов, чья множественность придает дополнительную стохастичность их взаимодействию, от исхода которого и зависит полнота реализации потенциальной возможности приведения элементов системы в отношение соответствия друг другу. Говоря языком синергетики, в данном неустойчивом состоянии случайные процессы на микроуровне (т. е. на уровне элементов) "прорываются" на уровень системы в целом (макроуровень) и определяют, как будет функционировать вся система [14, с. 30]. Статистические методы удобны при интерпретации подобных "прорывов", и предложение Э.Н. Должикова перейти к количественным измерениям уровня соответствия [8, с. 103-104] конструктивно. Однако реализовать эту идею не представляется возможным по причинам, речь о которых пойдет дальше.

Э.Н. Должиков пытался упростить григорьевскую триаду "фонд библиотеки - задачи библиотеки - интересы читателей", исключив второй элемент. Его предлагалось учитывать только на уровне отдельной библиотеки, призванной удовлетворять не все, а лишь профильные читательские запросы. При рассмотрении системы взаимодействующих библиотек, полностью удовлетворяющей, по Э.Н. Должикову, читательские запросы, значения понятий задачи библиотеки и интересы читателей совпадают - в тем большей степени, чем выше уровень интеграции в системе [8, с. 25-26]. Однако в концепции Ю.В. Григорьева содержание понятия задачи библиотек не сводится к одному лишь удовлетворению читательских запросов, а означает комплекс требований, предъявляемых обществом к библиотеке [1, с. 69]. Интересы же читателей могут кардинально отличаться от целей, которые доминируют в обществе и ставятся им перед библиотеками, и система библиотек может оказаться не в состоянии удовлетворить эти интересы так же, как и отдельная библиотека. Следовательно, повышение уровня рассмотрения действия закона соответствия не означает автоматического совпадения значения понятий задачи библиотеки и интересы читателей.

Вместе с тем упоминание задач библиотеки в цепочке, характеризующей действие закона соответствия, в свете современных представлений действительно выглядит излишним. Присутствие термина библиотека в данном контексте не совсем корректно, поскольку с точки зрения системного подхода неправомерно перечислять в одном ряду требования соответствия фонда объектам разного уровня - другому элементу системы (читателю и его запросам) и всей системе в целом (задачам библиотеки). Упоминание этих задач в "цепочке действия" закона соответствия понижает уровень обобщения и абстрагирования, необходимый для установления сущности библиотеки и ее законов, и ведет к излишней (на данном этапе) конкретизации, сужающей рамки анализа. Так, Ю.В. Григорьевым и Э.Н. Должиковым закон соответствия трактовался как полностью действующий лишь при социализме [2, с. 23, 25; 8, с. 13], что противоречит определению закона как существенной, необходимой связи, присущей всей совокупности объектов данного типа [9, с. 8] независимо от временных, географических, идеологических и т. п. характеристик. Точнее было бы говорить не о задачах библиотеки вообще, а о задачах библиотекаря, которые ставит перед ним общество или конкретный социальный институт, включающий библиотеку. Представляется правомерным распространить действие закона соответствия на остальные родовые элементы библиотеки и представить эту цепочку в следующем виде: "информационные потребности абонентов - задачи и квалификация библиотечного персонала - объем и состав библиотечного фонда - характеристики материально-технической базы библиотеки". В формулировке закона предлагается зафиксировать тот факт, что в деятельности библиотеки необходимо обеспечивать соответствие не только между документом и абонентом, но и между всеми остальными родовыми элементами библиотеки и теми подсистемами, которые они образуют (фондом, контингентом абонентов, библиотечным персоналом, материально-технической базой).

При таком понимании закона соответствия под его действие в равной мере подпадают, скажем, библиотеки коммунистической партии и монархического объединения. Сущность деятельности обеих библиотек одинакова и заключена в достижении соответствия между их родовыми элементами и подсистемами, а содержание работы, конкретные ее формы и результаты отличаются, поскольку определены спецификой задач, поставленных перед библиотечным персоналом каждым из политических течений, составом фонда, который формируют библиотекари, исходя из этих задач и информационных потребностей своих читателей, и т. д.

Расширение "цепочки действия" закона соответствия усложняет его формулировку и затрудняет (во всяком случае, на данном этапе) его математическую интерпретацию, но устраняет логическую противоречивость триады "библиотечный фонд - задачи библиотеки - интересы читателей" и позволяет распространить действие закона на все родовые элементы библиотеки и образуемые ими подсистемы, что адекватно системной сущности библиотеки.

Недостатки формулы Э.Н. Должикова не лишают научной ценности идею формализации рассматриваемого закона. С развитием науки в арсенале специалистов, очевидно, появятся более точные средства для изучения общественных информационных потребностей и измерения степени их соответствия библиотечному фонду, и с точки зрения истории науки несовершенство выдвинутой Э.Н. Должиковым формулы не может служить основанием для ревизии главного вывода, к которому пришел этот специалист, - вывода о закономерном характере связей соответствия в библиотечной сфере.

К сожалению, Э.Н. Должиков сам дал повод для колебаний в вопросе о том, можно ли признавать соответствие законом. Рассматривая соотношение категорий закон и принцип, он видел их различие в том, что законы существуют в реальности независимо от воли и сознания людей, а принцип присутствует лишь в сознании и не зависит от того, наблюдается ли зафиксированное в нем отношение в действительности [8, с. 16-17]. Из этой констатации А.В. Маркина сделала вывод, что "соответствие библиотечного фонда запросам читателей приобретает силу закона лишь в том случае, когда фонд формируется "независимо от воли и сознания людей"", и правильнее считать соответствие не законом, а принципом [10, с. 22].

Э.Н. Должиков абсолютизировал одно из значений термина закон (объективный закон, существующий в реальности независимо от воли и сознания людей). Но объективный закон может быть познан наукой и отражен в соответствующей гносеологической конструкции (научном законе), и в этом случае противопоставление законов и принципов теряет смысл. Научный закон можно считать принципом, в котором сознание фиксирует объективные, существующие независимо от него отношения. Э.Н. Должиков и следовавшая за ним А.В. Маркина избрали не вполне корректный уровень рассмотрения соотношения понятий закон и принцип: эти термины использовались лишь как категории логики, которая изучает формы научной мысли (каковыми для нее являются и законы, и принципы), отвлекаясь от конкретного содержания мыслей и выделяя лишь общий способ их связей. Но в данном случае на первое место выходит методологический анализ, в чьей компетенции находится исследование взаимодействия между различными компонентами научного знания: "законы... тогда становятся принципами, когда они применяются как основания, детерминанты, регулятивы, нормы и идеалы развития науки" [15, с. 18]. В зависимости от обстоятельств та или иная конструкция может играть роль как закона, так и принципа.

Эта двойственность проявлялась в работах Ю.В. Григорьева, именовавшего соответствие то законом, то принципом. Причины возникших трудностей заключались в том, что Ю.В. Григорьев решал параллельно сразу несколько задач: обосновывал закономерный характер соответствия, пытаясь в гносеологической конструкции отразить объективно существующую внутреннюю связь между элементами библиотеки, и в то же время осваивал методологические аспекты, используя идею соответствия как средство для изучения других проблем. В частности, предлагалось применять концепцию соответствия для разработки вопросов руководства чтением, педагогической направленности библиотечной деятельности, анализа "потребностей общества в важнейших материальных и духовных ценностях" [1, с. 69; 2, с. 23].

Соотношение принципов соответствия и партийности анализировал Ю.Н. Столяров. Принцип партийности он рассматривал как проявление закона (принципа) соответствия, или принципа конгруэнтности (от латинского congruentis - соразмерность, совпадение, соответствие), согласно которому формирование библиотечного фонда должно соответствовать задачам, поставленным "внешней средой", иначе оно лишается смысла или даже идет в ущерб социальному институту, включающему в себя библиотеку [16, с. 69]. Замена соответствия конгруэнтностью не представляется удачной хотя бы потому, что русский термин предпочтительнее иноязычного (в случае, когда их смысл совпадает). К тому же, как видно из определения, приводимого Ю.Н. Столяровым, термин конгруэнтность полисемичен, и некоторые из его значений вряд ли применимы к рассматриваемой проблематике. Трудно, скажем, говорить о совпадении задач формирования фонда и задач социального института, включающего в себя библиотеку, зато можно рассуждать о соответствии этих задач друг другу.

Что же касается соотношения анализируемых понятий, то партийность также позволительно рассматривать как закон, фиксирующий необходимые, устойчивые, существенные связи между библиотекой, ее подсистемами и тем социальным институтом, в состав которого библиотека входит на правах элемента. Закон партийности описывает порядок функционирования библиотеки, а закон соответствия - цель этого процесса, и вряд ли необходимо противопоставлять эти две гносеологические конструкции. Здесь, видимо, уместнее говорить не о сущности и ее проявлениях, а о цели и механизме ее реализации. В этом случае законы соответствия и партийности можно считать гносеологическими конструкциями одного уровня, тогда как при использовании категорий сущности и явления получается, что суть библиотечной деятельности отражает только закон соответствия, а партийность выступает по отношению к ней чем-то внешним и не всегда обязательным.

Проведенный анализ позволяет подчеркнуть актуальность идей Ю.В. Григорьева и сделать ряд общих выводов, касающихся библиотековедения в целом.

Во-первых, библиотечная наука, как и любая другая, способна устанавливать законы изучаемого объекта, и это обстоятельство весьма важно при доказательстве тезиса о том, что библиотековедение обладает научным статусом.

Во-вторых, библиотечные законы по форме проявления и действия не отличаются от законов других отраслей. К примеру, закон соответствия с позиций синергетики допустимо уподобить архетипу в литературоведении или установке в психологии. В этом плане противопоставление библиотековедения естествознанию и прочим дисциплинам под флагом критики "естественнонаучной парадигмы" ведет к изоляции библиотечной науки и контрпродуктивно как с общенаучной точки зрения, так и при поиске возможных точек соприкосновения библиотековедения с указанными отраслями.

В-третьих, рассматриваемый закон носит эмпирический характер, и актуальными остаются задачи его изучения на теоретическом уровне (в частности, математической интерпретации связей соответствия). Перспективным представляется изучение проблем, возникающих при расширении "цепочки действия" закона, его распространении на все родовые элементы библиотеки и образуемые ими подсистемы. Исследование этих проблем позволит выявить механизм взаимодействия библиотеки с "внешней средой" через восприятие библиотекарем общих социальных установок и их реализацию в деятельности по формированию фонда, обслуживанию абонентов, материально-техническому обустройству библиотеки, обосновать необходимость профилирования библиотечного образования (на основе связей "библиотекарь - документ", "библиотекарь - абонент", "библиотекарь - материально-техническое устройство"), важность постоянного развития материально-технической базы библиотеки с учетом изменений в составе и объеме фонда, читательских запросов, уровня подготовки и специфики деятельности библиотекарей.

Таким образом, закон соответствия может выполнять методологические функции, регулируя и направляя научное познание. Поэтому, в-четвертых, данный закон позволительно считать фундаментальным принципом библиотековедения.

В-пятых, рассматриваемый закон связан с другими гносеологическими конструкциями такого же типа - законом структурной упорядоченности библиотеки, законом партийности и т. д. Отечественные специалисты лидируют в поиске и обосновании библиотечных законов, и можно предположить, что дальнейшие разработки в этом направлении обогатят не только российское, но и мировое библиотековедение.

1. Григорьев Ю.В. Методологические проблемы советского библиотековедения // Учен. зап. / МГИК. 1968. Вып. 15. С. 50-74.

2. Григорьев Ю.В. Теоретические основы формирования библиотечных фондов: Учеб. пособие по курсу "Библиотековедение". М., 1973. 88 с.

3. Столяров Ю.Н. Ю.В. Григорьев (1899-1973). М.: Кн. палата, 1989. 224 с.

4. Попович М., Садовский В. Теория // Философская энциклопедия. М., 1970. Т. 5. С. 205-207.

5. Ракитов А.И. Историческое познание: Системно-гносеологический подход. М.: Политиздат, 1982. 303 с.

6. Ильин В.В. Теория познания. Эпистемология. М.: Изд-во МГУ, 1994. 136 с.

7. Ranganathan S.R. The five laws of library science. 2nd ed. Madras; London, 1957. 456 p.

8. Должиков Э.Н. Соответствие фондов общественно-информационным потребностям как закономерность библиотековедения: Дис. ... канд. пед. наук. М., 1985. 124 л.

9. Друянов П.А. Место закона в системе категорий материалистической диалектики. М.: Высш. школа, 1981. 144 с.

10. Маркина А.В. Теория и технология формирования библиотечного фонда в диссертациях (1982-1989 гг.) // Сов. библиотековедение. 1991. № 6. С. 19-32.

11. Гусева Л.Н., Смолина Е.В. Библиотековедение. Нормативный подход (понимающая парадигма мышления). СПб., 1997. 207 с.

12. Розин В.М. Специфика и формирование естественных, технических и гуманитарных наук. Красноярск, 1989. 200 с.

13. Кевбрин Б.Ф. Развитие. Детерминизм. Закон. М., 1998. 244 с.

14. Князева Е.Н. Одиссея научного разума: Синергетическое видение научного прогресса. М., 1995. 228 с.

15. Снесар В.И. Роль принципов в познании: Философско-методологические аспекты. Саратов, 1985. 180 с.

16. Столяров Ю.Н. Библиотечный фонд: Учебник. М.: Кн. палата, 1991. 271 с.